За столетним буком метнулась серая тень и тут же исчезла.
— Папа, там кто-то есть! За деревом! — прокричал рыжий мальчуган и замахал длинной палкой.
— Заяц пробежал, наверное. Твоих криков испугался.
Высокий широкоплечий мужчина шел размеренным шагом, держа в правой руке большой топор. Он рассмеялся, тяжелая ладонь растрепала грязные волосы мальчика.
— Дитлинд, неужели ты испугаешься зайца? Может, тебя с сестрой оставить надо было?
Мальчик надул пухлые губы, опустил голову и пробурчал:
— Я не боюсь.
— И правильно, нечего бояться в лесу. Осень, волки сытые — не нападут. То ли дело зимой, но тогда мы по двое не ходим. А на дюжину мужиков с топорами и стая напасть не решится. Помню, был я еще малой, да побольше тебя, увязался за старшими в лес. Попался тогда выводок молодых волков — худых да ослабших. Топорами да палками забили...
Мужчина затянул потуже узкий пояс, который обвился вокруг рваной рубахи. Да какой рубахи, два куска плотной ткани, грубо сшитые на плечах. Из отверстий торчали жилистые руки человека, привыкшего валить лес — с взбухшими венами, проступающими сквозь заросли черных волос.
Дитлинд глубоко вдохнул свежий влажный воздух и распрямил плечи, метнув грозный взгляд туда, где пробежала тень. Вокруг, среди золотого полога, раскинули ветви деревья-исполины — огромные толстые буки, изрезанные трещинами и дуплами, некоторые внутри полые, будто их выгрыз огромный жук — несколько человек могут свободно стать внутри такого дерева. Сквозь их огненные кроны небо будто пылало, и колыхания листьев от ветра походило на сполохи пожара.
— А если это не заяц и не волк?
— А кто ж это еще может быть? Рысь сама человека боится, пугливая. Помню, иду по лесу, подхожу к дереву — а там, на ветке, прямо передо мной рысь сидит и зайца уминает. Так она мяукнула и убежала, даже зайца оставила. А медведей тут уже век как не видали...
Мальчик остановился и приложил руку к уху — от дальнего тиса донеслось тихое "фью-фью-фью". Дитлинд медленно, мягко ступая по желтому ковру, приблизился к дереву, ветви которого свисали так низко, будто вросли в землю. Тис, связанный из толстых кривых ветвей, казался злым стариком. Тяжелые сучья норовили запутать, тонкие веточки кололи лицо. Закрываясь ладонью, мальчик пробрался сквозь живую изгородь и прислушался — маленький певец устроился на нижней ветке. Серая птичка сидела на краю аккуратного гнезда из травы и мелких веточек, снаружи укрытого мхом, и выводила свою трель.
Ветка под рукой Дитлинда громко хрустнула, в ладони впилась ребристая кора. Лесной музыкант грозно вскрикнул и вспорхнул, полетел к мальчику с явным намерением оставить на юном веснушчатом лице след. Дитлинд зажмурился и почувствовал, как перо легонько чиркнуло по кончику носа. Птица сделала круг и вновь направилась к мальчику, который прикрыл лицо руками и помчался к отцу.
— Не боишься, говоришь?
Отец погладил длинную черную бороду и громко рассмеялся. Радульф всю жизнь рубил лес и давно привык ко всякой живности, потому его весьма забавлял страх сына. И сам когда-то таким был, напуганный рассказами бабушки о страшных лесных чудищах, ворующих детей, историями об огромных стаях волков, что нападают на деревни.
— Иди сюда, мелкий. Вот я ей покажу, как обижать моего сына.
Радульф потряс топором в воздухе и раздул ноздри, всем видом показывая готовность защитить Дитлинда.
— Хватит, папа! А ну перестань!
Отец бросил топор и схватил Дитлинда на руки, взлохмачивая рыжие волосы и смеясь. Мальчик вертелся и пытался вырваться, но в итоге повис на крепких руках и расхохотался.
— Пошли, храбрец. До вечера надо добраться.
Дитлинд кивнул и бодро зашагал. За ручейком, что сбегал в старое болота, вновь появилась проворная тень. Мальчик улыбнулся и пробурчал: "Бегают тут, ушастые". Тень исчезла, а Дитлинд погрозил вслед пальцем и сказал: "Так-то, будешь знать, как пугать меня".
Солнце уже начало клониться к закату, желтые лучи рисовали на земле причудливые и пугающие тени. Затих лес, изредка тишину нарушали гудением спешащие домой жуки. Дитлинд уже еле волочил ноги, но не подавал виду — нельзя, чтобы отец видел его слабость. Веки настойчиво закрывались, и лес вокруг расплывался.
Дитлинд отвернулся и потер голубые глаза кулачками. Вдруг впереди, в густом кустарнике, прошмыгнула тень. Дитлинд заморгал, отгоняя видение. Но тень все еще бежала справа, размытый силуэт изредка показывался в просветах веток. Пару раз мальчик услышал шелестение листьев.
— Папа, смотри — там точно кто-то бежит. Послушай
Радульф устало улыбнулся, повернул голову и вгляделся в густые кусты, не сбавляя шаг. Он прикрыл глаза ладонью, закрываясь от еще мешающего солнца. Улыбка исчезла с мужественного морщинистого лица, брови сдвинулись. Радульф останавливающе махнул рукой и снял топор с плеча, покрепче ухватив ручку. Тень уже бежала слева навстречу, будто обегая людей кругом.
Дитлинд послушно застыл, сильно сжав палку и стараясь не шевелиться. Отец что-нибудь придумает, он наверняка знает, что делать.
— Похоже, волк. Он один, напасть не рискнет — сейчас еды хватает.
Голос Радульфа звучал неуверенно, но на лице застыло выражение, что можно найти у булыжника — полное спокойствие и безразличие.
— Пошли, держись рядом.
Серьезность ситуации придала мальчику сил, и он не отставал от прибавившего шаг отца, проворно перебирая утопающими в мягкой подстилке ногами. Радульф постоянно ворочал головой, пытался уловить любое движение вокруг, любой шорох — он стал заведенной пружиной, готовой в нужный момент распрямиться. Он знал наверняка, что теперь зверю не застать его врасплох — ведь против хорошего удара топора и волк не устоит. А там и деревня недалеко.
Впереди начался пролесок, посреди которого пустил корни огромный вековой бук. Дерево глухо зарычало. На путников из дупла смотрела пара круглых янтарных глаз; рысь высунула голову и зевнула, показав красный язык и обнажив острые клыки. Уши-кисточки дергались из стороны в сторону. Потеряв интерес к людям, большая кошка выпрыгнула из дупла и отряхнулась. Внезапно она уставилась путникам за спину и зарычала, отступая шаг за шагом, потом отвернулась и запрыгнула на дерево, прижавшись к стволу.
Радульф тревожно оглянулся и сказал:
— Поторопись.
Видимо, этого изгнали из стаи, и теперь он выследил простую добычу.
Сзади раздалось громкое рычание. Из деревьев выступил огромный серый волк с ощетинившимся загривком, из раскрытой пасти капала слюна. Рваные раны на выпуклой груди кровоточили, пуская по серой шерсти алые ручейки. Несколько раз тявкнув и щелкнув челюстью, волк прыжками побежал к людям.
Радульф сжал топор двумя руками и ступил вперед, расставив ноги для равновесия. За несколько шагов волк застыл, белые глаза с черными точками зрачков вцепились в человека.
Волк медленно пошел кругом, иногда клацая зубами и делая выпады в сторону Радульфа, но ловко избегая от топора. Отец краем глаза взглянул на сына — то осторожно держится за спиной, выставив палку как острогу, и не дает возможности зверю напасть. Глаза волка загорелись диким огнем в свете закатного солнца.
Нога Радульфа попала на камень, и человек пошатнулся — этого и ждал зверь. В одно мгновенье волк метнулся вбок и прыгнул, целясь клыками в шею. Потерявший равновесие человек оставил топор в правой руке, вторую подставив под челюсти зверя. Волк с рычанием вцепился в руку, но сразу отпрыгнул, уворачиваясь от удара. Клыки впились в ногу Радульфа, и тот закричал от боли. Он занес топор, но засаленная рукоятка предательски выскользнула из потной ладони, оставив врагов один на один. Человек против зверя. Радульф вцепился руками в челюсть волка и закричал:
— Беги!
Волк хрипел, цеплялся лапами за тело человека и оставлял когтями страшные раны. Радульф из последних сил сдерживал длинные белые клыки, неумолимо приближающиеся к его шее. Боль в ладонях задергалась, растеклась по телу и ушла, прихватив с собой все чувства. Время замедлилось, и мир вокруг померк и пропал.
Внезапно волк дрогнул, а через секунду огромное тело зверя обмякло и рухнуло. Радульф закрыл глаза и провалился во тьму.
Радульф очнулся от страшной боли в ноге, будто резали наживо. Он приподнялся на локте — Дитлинд заматывал рану обрывком штанины, затягивая потуже — как мог крепко детской рукой — и отгоняя мух. Ткань сразу же заалела, ручейки крови потекли по ноге. Волк исполосовал икру, оставив кожу ошметками болтаться вокруг.
— Это ты его так, волка?
— Ага. Ты как топор потерял, я его и схватил.
— Спасибо, сын. Теперь ты мужчина — ты убил зверя... Помоги мне подняться, надо идти.
Радульф громко закряхтел, пытаясь скрыть стон боли от сына, и поднялся на ноги. Непонятно, что легче — до йти до людей или скрыть зверскую боль от Дитлинда.
— Дай-ка мне свою палку, сын.
Отец оперся о свой незамысловатый посох и поднял голову к небу. Желтая луна то выглядывала из-за туч, то пряталась от любопытных глаз; кое-где начинали тускло светить серебряные звезды.
— Ну что, доведешь своего раненного отца до дома, управишься? Сильный ты стал и смелый. Не всякий решится так против волка-одиночки. Но сейчас важно поскорее дойти домой, пока еще что-то видно. На запах крови зверье сбежаться может, да рискнуть в темноте. Ночь — время леса, а мы только огнем стережемся.
— Почему он напал на нас? Ты же говорил, что волки стаями ходят, на нас не нападают.
— Прогнали его из стаи. Видел, он весь в крови был — схлестнулся с кем-то да проиграл бой. Вот и остался один — а одному только на нас и охотится, медленных да слабых.
Радульф остановился.
— Смотри, сын, ручей. Пошли, промою рану.
Прозрачный ручей встретил людей брызгами ледяной воды. Отец медленно сел на мшистую землю и размотал тряпки. Рана почернела. Он резко опустил ногу в воду и облегченно выдохнул — вместе с теплом ушла и боль.
— Папа, ты слышишь?
— Ничего не слышу, что там?
— Кто-то играет на дудочке.
Дитлинд показывал рукой вниз по течению ручья, где развесистые деревья плотно обступили бегущий поток. Радульф прислушался — ветер донес тихий перелив, похожий на мелодии деревенских дудочников.
Он прокричал:
— Эй, дудочник! Э-эй!
Тишина в ответ.
— Он не слышит! Я догоню его и приведу, чтобы помог.
— Беги, я понемногу пойду за тобой.
Дитлинд помчался на звук дудочки, а Радульф сполоснул тряпку, обмотал ногу и медленно встал, держась за палку. Устало вздохнул и зашагал, хромая, вниз по течению. Вдалеке звенела тихая мелодия и зовущие крики сына.
У широких деревьев Радульф остановился и прислонился спиной к стволу, расслабляя больную ногу. Звуки исчезли, спрятались среди густых крон.
— Дитлинд!
Тишина.
— Дитлинд! Где ты?
Радульф двинулся дальше быстрым шагом, стараясь перекладывать нагрузку и палку. Посох проваливался в мягком мхе, и он постоянно наступал на больную ногу — каждый раз острая боль заставляла все тело вздрагивать. Радульф стиснул зубы и пошел, пробираясь между толстыми деревьями.
Земля резко ушла из-под ног, и Радульф скатился на дно оврага. Запахло гнилью болота, веками не видевшего света, полного уродливых слизней и жаб. Вокруг тенями устилали дно папоротники, скрывающие под собой даже тонкую струю ручья. Солнце уже укатилось за горизонт, и тяжелые рваные тучи силились спрятать блеклую луну. Дудочка смолкла.
Впереди истошно закричал Дитлинд, и Радульф, выругавшись про себя, вскочил и бросился к сыну. Овраг уходил в зеленое, покрытое мясистыми листьями, болото, от которого подымались ядовитые желтые испарения.
Среди толстых стеблей болотных растений барахтался Дитлинд, весь в липкой тине и грязи, и отчаянно хватал воздух ртом. Радульф опустился на колени возле берега, нащупывая твердый участок земли. Наконец уперся в камень, лег и вытянул посох.
— Сын, хватайся за палку! Смотри сюда, держись!
Глаза Дитлинда залил пот и закрыла болотная трава, он тщетно ее снимал — с каждым погружением он все больше запутывался в жестких стеблях. Одной рукой он попытался схватиться за посох, но только глубже увяз в зловонной жиже. Наконец он нащупал под ногой опору и изо всех сил прыгнул вверх, ухватился руками за палку.
— Молодец, сын, держись крепче, я тебя вытащу!
Радульф сцепил пальцы на тонкой березе, наклонившейся к воде, и потянул посох на себя. Рука скользнула и поползла к началу палки, но наткнулась на угловатый острый сучок. Дитлинд отчаянно цеплялся, подтягиваясь на руках, но никак не мог сбросить травяные оковы. Посох уже начал гнуться, как мальчик дернулся, и его ноги с хлюпанием оторвались от цепкого болота, и Радульф вытащил его на берег.
Отец аккуратно очистил лицо сына от зелени, поцеловал в высокий лоб и прижал к груди. Дитлинд затрясся в рыданиях, крепко обхватив Радульфа.
— Все кончилось, сын, все кончилось. Теперь все будет хорошо.
Радульф огляделся.
— А что с тем дудочником? Он утонул?
Дитлинд затряс головой и указал рукой за болото, на старую кривую ольху. Радульф вгляделся. На толстой ветке сидела большая птица с хищно загнутым клювом. В белом свете луны она казалась игрушкой, сшитой из пестрых лоскутов — синих, зеленых, желтых. Птица подняла голову, сверкнув красными глазами-точками, и принялась клевать что-то на ветке. Радульф прищурился, но увидел лишь серо-красный комок.
Дитлинд прошептал:
— Это крыса.
— Крыса, говоришь.
Радульф набрал пригоршню грязи и швырнул в птицу, угодив веткой выше. Она рассерженно помотала головой и перехватила крысу лапами. Цветные крылья взмыли вверх, захлопали, и птица пропала во мраке. Лишь тихая мелодия доносилась с того конца болота, невидимым следом протянулась за дудочником, но скоро и она затихла.
Радульф взял Дитлинда за руку.
— Пошли, сын. Доберемся в деревню еще засветло.