ПОБЕДНЫЙ ДЕНЬ
... Вся Армия в этот день бросила оружие на землю, и от этого произошло колебание земной поверхности, от чего книжная полка в кабинете министра обороны перекосилась и оттуда выпала книга. Это была книга, которую вы сейчас читаете...
* * *
Министр обороны тоже хотел ее прочитать, но это ему никак не удавалось, так как он раздумывал над поступком солдата, который унес домой автомат. И таких солдат было очень много. И тащили они домой все, что могли унести.
Поэтому министр обороны был очень грустный.
* * *
Ни в одной стране мира не было такого грустного министра обороны, и все же он решил прочесть свалившуюся на него книгу. Но одного желания оказалось мало, так как складывать буквы в слова, а слова в предложения, чтобы получился смысл, оказалось труднее, чем вынимать пистолет из кобуры и приставлять его к виску, произнося при этом монолог, обращенный к армии и нации.
И начинался он так: "Мне все безмерно надоело..."
* * *
Армия была разрознена и соединялась в монолит только в день зарплаты, грозно бряцая принесенным с собою оружием, чтобы продемонстрировать его наличие министру обороны.
Но в задних рядах бряцание смягчалось, потому что железное оружие там многие подменили на деревянные макеты, и чтобы скрыть отсутствие металлического лязга, они производили жуткие гортанные звуки, пугающие женщин и детей.
* * *
Министр обороны догадывался об этом, но он боялся вывести их на чистую воду, так как передние ряды — это было видно по глазам — тоже хотели обменять тяжелое оружие на более легкое, и если бы им это кто-то стал запрещать, они могли и поколотить того; ведь не рыжее же они задних рядов.
Поэтому министр обороны часто, оставаясь один, вынимал пистолет из верхнего ящика своего стола и подносил его к виску, произнося монолог...
* * *
Сегодня наступило 50 лет со дня Великой Победы.
Во главе страны стоял Великий Гетман Блат и он был очень недоволен, если казна оказывалась пуста, особенно, когда об этом упоминали вслух. Поэтому, славился тот, кто умудрялся показать , что в ней что-то есть.
* * *
Дорога, по которой должны были пройти ветераны, была переоборудована. С нее содрали сто слоев асфальта, уложенных за последние 50 лет по веснам и осеням, и уложили один новый.
Дорога проходила возле дома казны и должна была убедить всех в том, что в ней еще что-то есть.
В казне были деньги, но не настоящие, а бутафорские. Их демонстрировали различным делегациям, уверяя в том, что скоро наступит рассвет, без всякой боязни разоблачения, поскольку на день— ги можно было только смотреть, но руками не трогать.
К тому же они были запечатаны в пачки, а пачки хранились в мешках. Мешки были опломбированы, и министр финансов с апломбом демонстрировал пломбир.
В отличие от министра обороны, он стреляться не собирался, так как застрелиться пачкой банкнот просто невозможно и об этом знала каждая старушка, дожившая до Победы, которая через 50 лет выглядела старухой, безмерно употребляющей косметику.
* * *
Министр финансов каждый вечер засиживался допоздна у себя в кабинете и пересчитывал фантиковые деньги, с искренним возмущением кляня тех, кто подсунул ему непригодные к использованию в силу своей изношенности, с нетерпением ожидая дня, когда хватит на все, что указала жена.
* * *
Великий Гетман не желал читать то, что указала жена министра финансов.
Он предпочитал читать свои Указы. У него тоже была жена.
* * *
Жена министра финансов стояла на дверях кабинета своего мужа и никого не впускала, как бы жалобно не просили. И внимательно вслушивалась в прохладную тишину за спиной: не раздастся ли долгожданное "уже хватит".
За последние много месяцев ни одна жена министра финансов не дождалась заветных слов.
Приходили новый министр финансов с женой, а старым приходилось довольствоваться тем, что было заготовлено.
* * *
На место министра обороны никто не приходил.
Менялись только жены.
* * *
Прошло 50 лет, но ветеранов все прибавлялось. Переписывались старые списки, на место ушедших вставали новые гвардейцы, вручались новые ордена.
Приходилось подумывать о расширении Дороги, которая обречена была вынести на себе цвет Победы, открывая все новые и новые имена.
Ветераны думали, что дорога делается для них, поскольку вела она к Славе. Но Слава была родственницей Блата. И Блату было очень приятно, что ветераны шли к его родственникам.
* * *
50 лет назад слезы радости выступили на глазах у всех людей на Земле. Жизнь для них для них открывалась второй раз и обещала вечное счастье и любовь.
И спустя 50 лет, в тот же день, слезы на глазах ветеранов, но более горькие, будут блестеть на солнце.
Великий Гетман знал об этих слезах и выписал из фондов государства два килограмма сахара каждому ветерану, чтобы они глотали свои слезы вприкуску. Была задумана еще одна новинка к празднествам, обладателями которой должны были стать все они — розовые очки с подвешенным к ним орденом в честь Великой Победы, но в производство очки запустить не удалось в связи с запущенностью дел.
Великий Гетман очень огорчился за ветеранов, но, к сожалению, сделать ничего было нельзя и он, скрипя сердце, подписал Указ на вручение чудо-очков всем, кто останется в живых еще через 50 лет — на 100-летие Великой Победы.
* * *
Председатель города накануне праздника отдал распоряжение написать большую речь, обращенную к ветеранам.
Осуществил распоряжение заслуженный официальный писатель, корпя над ее сооружением по ночам.
Последнюю заключительную точку поставил саморучно сам Председатель, дописав после длительных раздумий: "Праздник Победы — это праздник со слезами на глазах. Я, мои родственники, члены правления города, и все, кто меня почитает и любит, обязуемся сделать все, чтобы теперь каждый праздник был со слезами на глазах.
После этих слов телевидение по сценарию должно было продемонстрировать жирным планом слезы на глазах президиума, переходящие в накатывание слез на глазах ветеранов.
* * *
В этот день очень и очень завидовали ветеранам те, кому не удалось побывать на войне и внести свой вклад в общую Победу.
К несчастью, Победу разделили на части, и каждый доказывал, какая из ее частей наиболее важная.
Одна из частей была официальная и тем, кто принадлежал к ней, повезло больше, чем тем, кого отодвинули в сторону.
* * *
Моя соседка, Павловна, потеряла шестерых детей на войне. Она не была ветераном. Она просто плакала неофициальными слезами в задней комнате коммунальной квартиры.
Ей ничего не было известно о розовых очках. Она смотрела на мир подслеповатыми глазами и видела чистое небо и своих детей, летящих по нему.
Она стала забывать их лица, но память каждую весну высвечивала их имена.
Ей очень нравилось, что Председатель города каждый год вспоминает и ее детей, не называя их по именам. Но это было естественно, потому, что назвать имена всех погибших не мог никто, включая и самого Бога, поскольку их пласты уходили глубоко к центру земного ядра, переплетаясь с увязшими в них танками, самолетами, пушками и всевозможным ржавым металлом, и потому Он мог только сказать: "Мир праху вашему, дети мои!"
И не было ничего в целом мире для них важнее этих слов...
