Искупление
— Александр Борисович Кловский, — произнёс мужчина в микрофон. — Искупающий.
Проверка прошла успешно. Пискнуло, щёлкнуло — и стальная стена выпятила из себя ручку двери.
Дом Искупления. Один из...
Тихий коридор, слепящие лампы, глазки телекамер. Хорошо следят, пристально. Иначе сам присоединишься к тем, кого охраняешь. Полторы тысячи "грязных", и количество их сокращается донельзя медленно. Грешен народ, а ходить на покаяния да получать достойную кару добровольно ещё не привык. Впрочем, с Начала прошло едва ли полгода. Некоторые до сих пор не верят.
Одни говорят, что на президента снизошла божья благодать, другие — что вселились бесовские силы, но самой распространённой версией Начала стала такая: "магия вернулась". Просто однажды президент выступил с "экстренным обращением к народу". И нагородил чуши. По его словам выходило, что с этого момента бандиты таки будут сидеть в тюрьмах, а воры вернут награбленное. Намеренные убийства, обман и принуждение запрещались. Законность и порядочность превыше всего. И так далее, и тому подобное.
Чушь. Но... случилось всё, что он сказал. Просто взяло — и случилось.
Потом были и жалкая попытка переворота, когда неудачливые заговорщики колоннами приползли на главную площадь страны каяться в своих намерениях; и разорительная для агрессоров попытка захватить непонятное, нелогичное государство. Конечно, разорительная, ведь любое оружие потенциальных захватчиков почему-то за секунды у границы превращалось в ржавую труху. Была и встреча глав всех значимых церквей мира, долгий разговор их и президента за закрытыми дверьми. После этого священники перестали поносить, а наоборот, начали восхвалять деяния главы государства... Много всего было.
Тяжёлая створка входной двери раскрылась ровно настолько, чтобы впустить Александра. Посетитель был уверен: искупаемый внезапно не нападёт.
"Примите дар, — сказал тогда при встрече президент. На него смотрели все узники самой большой в стране тюрьмы. Глава государства хотел верить, что они, настоящие подонки, захотят и сумеют изменить себя. — Примите сами, по собственной воле — и я научу вас многому. Но лишь тех, кто искренне захочет искупить свой грех. И не только свой".
Да, Александр теперь умел многое.
С первого взгляда заметно: искупаемый здесь был в первый раз. Зэк стоял в дальнем углу, с удивлением трогал защитные дутыши. Нынче стены и пол укрыты мягкой пружинящей резиной. Всякое может случиться, и случалось. Некоторые голову о стены умудрялись раскроить.
Мужчина едва повернулся, взглянул на входящего.
— Тебя чё, типа тоже на допрос? — процедил заключённый.
Искупающий невольно провёл по ёжику едва отросших волос. Да уж, заключённые до сих пор принимали его за "своего". А ведь ещё совсем недавно Александр и думать не мог, что ему предстоит три года отсидеть в тюрьме строгого режима. Тогда будущий Искупающий был наивен, влюблён и счастлив. В супруге он души не чаял. Молодожёны ожидали прибавления семейства:ребёнок должен был появиться через пять месяцев. Но однажды жена, возвращаясь из больницы через парк, наткнулась на нескольких пьяных мужиков... Их не нашли, да и не искали толком. Только молодой вдовец не смирился. Он выходил в ночь — и искал подонков. С ножом в руке. На третьем трупе его взяли с поличным.
— Я твой Искупающий, — коротко бросил Александр заключённому.
Тот вразвалочку подошёл, посмотрел с нескрываемым презрением, плюнул под ноги.
-Да пошёл ты, — процедил сквозь зубы. С кулаками не кинулся, объяснили уже, что бесполезно. Только в корчах к ногам Искупающего упадёшь, и будешь ползать, пока желание причинять физическую боль не отпадёт.
— Прости меня, — Александр склонил голову. — Прости, но так... надо.
"Больное у нас государство, больной народ, — сказал им тогда президент. Из нескольких сотен пришедших он отобрал едва ли четыре десятка. Какими при этом критериями руководствовался, что искал в заключённых — не знали, а теперь слушали его, не перебивая, порой лишь скептически хмыкая. — Страна наша словно струпьями покрыта, кипит и множится злоба в людских сердцах. Нам нужны лекари. Вот только врачевать придётся душу. Больно будет. И искупаемым, и самим Искупающим. Вам, то есть. Что есть кара за преступление? Штраф? Лишение свободы? Казнь? Этого мало. Преступники почти никогда не жалеют о содеянном. Вы же заставите их испытать ту душевную боль, которую испытали потерпевшие и их родственники. Мало того: вы усилите эту боль своей. Вы станете тем ключом, который открывает душу искупаемого. Своей болью, своей карой. Порождать болью покаяние. Да, заставлять, но — справедливо. Катализаторы. Палачи. Лекари. Страдальцы... Искупающие. Награда — искупление. Прощение. Вам. Им. Это ваш долг перед государством. И оканчивается он тогда, когда сами себе скажете: "искупил".
Научил. Не только их, но и других заключённых. Тюрем в стране ведь много. Пошли по дорогам Искупающие. В тюрьмы и в казармы, в особняки и бараки. Понесли в себе очищающий крест. Стали лечить страну.
— Да пош... — заключённый не успел договорить.
Началось.
Щёлк! Отпёрся незримый замок, открыл дорогу стылой боли. Выплеснулась та наружу, напала на всё живое в комнате. Если бы её можно было увидеть, то страшная картина предстала бы перед глазами: рвут её когти душу, вытаскивают на свет забытые или скрываемые страхи, тайны, грехи. А, вытащив, истончается, брызгает нитями во все стороны и отыскивает ту боль, что связана с этим страхом. И возвращает её с лихвой, заставляя страдать от вины за содеянное. Всех, до кого дотянется.
Александр качнулся, когда сила покаяния ударила в него и переполнила, сжала тисками сердце, душу — и хлынула в искупаемого. Тот отшатнулся, ударился о мягкую стену, упал. Заскрежетал зубами. Боль билась в нём, корёжила. Тяжкий грех, вытащенный из сознания, стал явственен и Искупающему. Всплыла перед глазами картина: парк, поздняя осень, холодно, слякоть, темнеет. Никого, а кулаки чешутся, и выпитая водка зовёт на подвиги!
Лишь лёгкий топоток каблучков за кустами, по дорожке. Баба? Удача!
Ты? Любимая, ты? Да как же...
Искупающий упал на колени, когда увидел вместе с искупаемым, кто это радостная бежала по мощёной плиткой тропинке. Боль утраты усилилась стократно — и ударила рикошетом в зэка. Тот закричал, закрутился в корчах, схватил себя за волосы, взвыл.
— Не-е-ет! — кричали Искупающий с искупаемым в унисон. — Не-е-ет! Прости, прости меня!
Пятеро затащили женщину в кусты, толкают от одного к другому, "отпустите меня, подонки!", не трогайте её, твари!, "позабавимся, крошка?", "я беременна, побойтесь Бо...", "закрой хайло!", а-а-а, любимая, родная, потом кто-то ударил, повалили, рванули одежду, зажали рот, убью, убью!.. слишком сильно зажали... "слышь, она, кажись, того".
Сво-ло-чи-и-и!!!
Застило кровавой пеленой глаза, тупыми крючьями растянуло в стороны, изорвало, истоптало. Не по телу топчется — а по душе незащищённой. Все слёзы тут, вся боль утраты, весь гнев и вся скорбь.
— Я не... Прости, прости меня... прости...
Двое лежат, их тела мелко подрагивают в беззвучном плаче, руки безвольно елозят по резине. Дар Искупителя — собирать из астрального поля всю чужую боль в себя и переправлять её в искупаемого. Но здесь много собирать и не пришлось — эта боль сидела в Александре. Слишком долго ждала, копилась.
Слабость очищения. Слабость утраты. Понимание.
Александр встаёт на колени, шатается, смотрит на искупаемого.
Зэк ткнулся в него мокрым лицом, сотрясаясь в плаче.
— Ты! — прохрипел Искупающий. — Ты-ы!
Рука легла на затылок зэка, вдавила лицо в резину дутыша. А тот и не сопротивляется. К такой каре он привычен. Такую боль он терпеть готов.
Боже, подскажи, что я должен сделать? Я готов взять на себя этот грех, ведь не смогу ему простить, не смогу простить то, что он сделал. Скажи!.. Молчишь? Молчишь... Скажи ты, любимая моя, как я должен поступить? Отомстить? Простить?
— Искупил? — слабо спросил зэк. Попытался поднял глаза, да мешали пальцы Искупающего, дрожащие от напряжения.
Куда же делись спесь, злоба и презрение? Перед Александром трясся испуганный, испытавший то, что до сих пор не испытывал ни разу — душевную боль — человек. Человек. Тварь, издевавшаяся над его женой. Убившая... И всё же человек. Подонок, которого Искупающий мог волевым решением вновь скрутить в узел пульсирующей боли — и так и оставить до смерти. Но — человек, который сделал шаг на пути к очищению, который избавился от одного из грехов. И пусть ещё долго Искупающие будут заставлять его страдать, вытравливать болью из него зло, но теперь во всём мире стало одной болезнью меньше, на глоток чистого воздуха больше.
"Сумеешь ли простить его, Александр? — спросил себя Искупающий. — Тебе решать. Право, данное тебе".
— Искупил? — испуганно, со слабой надеждой просипел зэк. Вновь ткнулся в колени Искупающего лицом. — Я... я не знал, что... Я не смогу больше. Я не...
Над его головой поднялась рука Александра, пальцы сложились в необычную комбинацию.
— Да будь ты про... — прохрипел Искупающий. Грудь его часто вздымалась, тело напряглось, казалось, от ярости. И обмякло. Пальцы сложились теперь в благословенный перст. — Да будь ты прощён... Искуплён, — прошептал едва слышно. И со стоном повалился на пол.
Таким измотанным Александра охранники не видели никогда. А ведь уже мог уйти на покой. Они знали это не понаслышке: Искупающий долг перед отечеством отработал давно.
Александр пока не собирался менять род деятельности. В мире ещё оставалось достаточно зла, а скорби и боли в нём хватит надолго.
Да и "ключ" из Искупающего выточили стоящий.
— Я приду завтра, — сказал охране Александр. — Здесь ещё много работы.
28.06.2006 (14.08.2007)
