В ее только что открывшихся глазах застыло изумление. Нет, такого просто не могло быть! Она зажмурилась и попробовала еще раз.
Ничего не изменилось. Вот он, пыльный двор, впавший в кому от палящего солнца. Вот стена из глинобитных кирпичей, тень от пальмы, гнущейся под тяжестью почти дозревших фиников. И они — тепленькие мохнатенькие комочки, три братика и сестренка, совсем рядом, только лапу протянуть. Лапу?!
Она не могла припомнить в своей жизни большего разочарования. С таким трудом пройти конкурс, получить право воплотиться... Она готовилась стать богиней, давать людям надежду, утешать и спасать. Тщательно выбирала эпоху — попроще, и в то же время открытую великим переменам. Страну, где чудеса не подвергались бы сомнениям. Группу поддержки. И вот... Как она умудрилась промахнуться и родиться не в том теле?
Из щели в полуобвалившейся тростниковой загородке вынырнула мамаша. Худая, с заострившейся мордой, полосатый хвост чуть загнут кверху. Голодная. Да какая охота по такой жаре!
Утешало лишь одно: кошачий век недолог. И, неожиданно, он мог стать совсем коротким. Она отлично расслышала, как женщина за ветхой стеной выговаривала мужу: мол, совсем обленился, забросил хозяйство, даже приплод утопить недосуг. Вот вырастут, начнут шнырять туда-сюда, загадят все углы. Тогда уже не поймаешь так просто, да и царапаться станут, кусаться. Заразу еще какую принесут...
Как животные чуют опасность? Мать подошла, обнюхала, узкие зрачки горят тревогой. Повертела головой, будто в нерешительности. А потом хвать за шкирку и бегом, через изгородь, по песку, по комьям свежесжатого поля, к остро пахнущей тиной заводи. Оставила в высокой траве, метелки сверху до самого неба, и понеслась обратно. Хорошее место, здесь не найдут.
Каких-то полчаса, еще три безвольные тряпочки в зубах, сестренка надрывно пищит. Мать улеглась, замурчала, подставила розовые соски. Где же последний? Есть, конечно, хочется. Но ведь можно же потерпеть до окончания переезда!
Однако больше ничего не произошло. Кошка не отлучалась из нового гнезда до самого рассвета. Кормила, спала, временами напряженно вслушивалась в ночные звуки. Наверное, что-то случилось. Но, скорее всего, полосатая идиотка просто не умела считать до пяти.
Кошачья жизнь не блещет разнообразием. Сладкая нега под плеск воды, игра с братьями в догонялки, первая самостоятельно пойманная лягушка, разомлевшая на солнце, а потому заторможенная. Ну, какие еще радости? А, по запаху нашла тот дом и написала у порога. Из вредности. Мать была страшно недовольна. Кажется, она собиралась туда вернуться. А молоденькой кошечке пора было начинать собственный путь.
Путь этот пролегал через город с шумными базарами, храмами и огромным некрополем, растянувшимся по всему противоположному берегу реки. Вот уж где точно делать было нечего. Когда кошка, надежно спрятавшись в тюках, переправилась на грузовом плоту на другую сторону и попыталась стянуть кусок лепешки из какого-то заупокойного подношения, ее чуть не прибили. Совсем что ли у здешних людей с головой беда? Ведь не от хорошей жизни прутся на кладбище!
На пике засушливого сезона голод стал нестерпимым. Конечно, народ заботился о волах и коровах, кое-где содержали коз. Важные безмозглые куры начинали возмущенно кудахтать, стоило приблизиться к ним ближе, чем на три метра. И прекрасно могли за себя постоять. А какая польза от кошки? Их и так было полно в этом городе. Они рыскали в поисках добычи по опустевшим крестьянским амбарам, вечерами сидели на пальмовых кровлях со значительным видом и делиться отвоеванной территорией не собирались. Сразу за околицей начиналась пустыня.
Ко времени праздника кошка отощала окончательно. И поплелась на центральную площадь просто так, без надежды, лишь бы чем-то себя занять. Но на пустой желудок даже пышное шествие, парадный выезд фараона не казался таким уж значительным. Она еще нарочно протиснулась поближе: вдруг один из убранных цветами и бусами здоровенных быков, что открывали парад, ненароком заденет копытом и положит конец страданиям.
И тут она увидела Его. В сверкающем золотом одеянии, с двойной короной на голове ей навстречу шел великий царь Верхнего и Нижнего Египта, Гор, сын Гора, живое воплощение Бога. И Он ее узнал. Она хотела бежать, но с места не могла двинуться, только лишь думала: "Стыд-то какой. Хорошо, что кошки не краснеют".
Фараон не стал смеяться. Наклонился, провел ладонью по мохнатой голове ("Настоящий Гор! Склонился перед жалкой кошкой; интересно, понимают все эти люди или нет?"), почесал за ушком, мол, ничего, всякое бывает, не расстраивайся. И дальше двинулся, словно так и надо. Однако спас.
Кошку, обласканную самим царем, немедленно взял к себе в дом один из вельмож, надсмотрщик над всеми гончарных дел мастерами, простоватый и добрый Мос. Он позволил ей гулять, где вздумается, играть с детьми, коих у него было четверо и, главное, дал ей имя. Так она стала Баст.
Все переменилось. Через три месяца в дородной холеной матроне с блестящей, лоснящейся черной шерстью едва ли кто признал бы ту ободранную безхозную кошку, что жалобно заглядывала в глаза каждому встречному. Теперь она сама могла дарить, чем и пользовалась, иногда по ночам вынося бессовестно стыренный с барского стола кусок бывшим товарищам по несчастью.
А потом у Моса родился пятый ребенок. Хорошенький темноглазый мальчишечка агукал в подвесной люльке, сучил ножками и с интересом рассматривал гостей, собравшихся на грандиозный пир, который отец закатил в честь его появления на свет.
Гуляли долго, выхлебали почти все пиво, хранившееся в обширном подвале, пьяными голосами горланили хвалы Осирису, к ночи и вовсе пустились в пляс. Ничего такого, пусть бы веселились, но кто-то в пылу задел масляную лампу, вспыхнула циновка, за ней еще одна, и пошло-поехало. Люди заметались, заголосили, бестолково тыкаясь в мебель, глотая дым и надрывно кашляя. Выбегали во двор, швыряли в окна песок, пытаясь сбить пламя. Не то, чтобы у них получалось, но они старались.
Баст, прикорнувшую в дальней комнате, как раз там, где спал новорожденный, разбудил подозрительный треск. Подняв морду, она глазам своим не поверила: по кедровым стропилам полз вверх сизый дымок, струился и плясал, подстегиваемый сквозняком. "Ой-ей-ей!". Кажется, пора было сматываться.
Мальчишечка тоже проснулся, поерзал и запищал. "Слишком тихо, милый, орать надо во всю глотку! Ну же!". Кошка прыгнула, раскачивая люльку. Никакого эффекта. "Где же, черт возьми, его мать?".
Треск становился все громче, с потолка посыпались искры. Никто по-прежнему не шел. В углу загорелся ковер. "Вот теперь уже точно пора".
Еще пара отчаянных прыжков на люльку. Наконец, она перевернулась, младенец вывалился на пол. Слава Богам, что спеленут, можно хоть за холстину ухватиться зубами, а иначе, как? Впервые за эту жизнь Баст пожалела, что не родилась собакой. Собака большая, сильная, а кошка что, так, когти да усы, только шипеть и способна. Она тянула, что есть мочи, упиралась лапами в тлеющий настил, переваливая порожек, рычала от натуги. Дым ел глаза, дышать было почти нечем. А ребенок затих. "Эй, ты, там, еще живой? Не смей умирать!". Лизнула пересохшим языком в носик. Ничего, сопит. Нормально.
В следующем помещении жар стоял, как в печке. И все те долгие минуты, что кошка пересекала его, волоча за собой непосильный груз, она думала, как же все-таки отвратительно воняет паленая шерсть. Ее, между прочим.
Их заметили, когда они уже выбрались на улицу. Кто-то подхватил на руки младенца, а Баст, пошатываясь, побрела через двор. "Неужели жена Моса тоже не умеет считать до пяти?" — крутилось в гудящей голове. Ответом послужила рухнувшая крыша. Кошку начало тошнить.
Баст очнулась на чистой подстилке, перед мордой — плошка с водой. Люди обступили кругом. И совсем близко, на коленях Мос, в глазах слезы, кланяется до земли и бормочет: "Она спасла моего сына". Вот это да!
Кошка умерла через три часа. Ее тело бережно завернули в тканый коврик и передали лучшим бальзамировщикам. На заупокойный храм собирали всем городом, говорили, что лепту внес даже сам фараон. Он же передал изумительной работы ониксовый сосуд, послуживший Баст саркофагом. Но это все мелочи.
С того момента в египетским пантеоне появилась новая Богиня. Кошки автоматически начали почитаться как священные животные. И по всей долине Нила на протяжении веков больше не утопили ни одного котенка.
