Обычно зима в Москве начинается в середине ноября. Верным ориентиром для местных жителей служит налетающая однажды вечером откуда-то с запада метель, за пару часов накрывающая белым пологом истосковавшуюся черную землю, голые деревья и все угловатые формы цивилизации. Машины, дороги и даже бетонные заборы кажутся тогда в свете фонарей искрящимися, чистыми и умиротворенными. Успокаиваются и люди. Достают теплые ботинки, дубленки и пальто и, бросив последний взгляд за окно, где снежинки кружатся в безумной пляске, укладываются спать с чувством уверенности в завтрашнем дне.
Каждый год Катя исправно проделывала то же самое, воспринимая приход зимы как некое важное событие, радостное и вселяющее надежды. Но только не сейчас. Всю первую половину ноября, как, впрочем, и предыдущие полтора месяца, она пребывала в унынии, плавно перетекающем в зеленую тоску. И причина для этого имелась весьма веская.
Дело в том, что Катю бросил любовник. И не просто любовник, а человек, с которым она прожила вместе два года и уже считала его своим мужем. И не просто бросил, а кинул как-то вдруг, неожиданно и по-подлому. Собрал манатки и, доверительно сообщив, что встретил женщину своей мечты, отвалил в роскошную хату дочери собственного шефа, прыщавой страшноватой девицы с замашками капризной светской дивы. Главное, сам же над ней потешался еще недавно, расписывая Кате, как глупо выглядело сие разодетое в пух и прах пригламуренное создание на корпоративной вечеринке, устроенной в престижном ресторане. Богатая невеста, засидевшаяся в девках, якобы наклюкалась до неприличия и начала вешаться на всех подряд, настойчиво приглашая танцевать и оттаптывая кавалерам ноги. По крайней мере, следы модного тона помады на гладко выбритой щеке ее "бывший" объяснил неуемной активностью именно этой особы. Впрочем, теперь Катя уже сомневалась, являлся ли тот рассказ отражением реальных событий.
Она вообще во всем сомневалась. Привычный уклад жизни рухнул. То, что казалось твердым и надежным, отныне представлялось эфемерными выкрутасами собственной фантазии, а возвращение в действительность походило на падение в бездну. Пытаясь скорее расправиться с остатками любви, Катя загоняла себя все дальше, заработала бессонницу и переругалась с подружками. И, как следствие, пристрастилась к вечерним посиделкам в компании бутылки пива. Просиживая в обнимку с высоким стаканом до глубокой ночи, она жалела себя, лила слезы и честила на чем свет стоит бывшего любовника. После чего отползала в комнату и забывалась, наконец, тяжелым, хмельным сном.
Накануне Катя как раз побила личный рекорд по потреблению пенистого напитка. И, очевидно под воздействием алкоголя, вдруг ополчилась на ни в чем не повинные обои, голубенькими цветочками украшавшими ее крохотную прихожую. Она почему-то вспомнила, как они резали вдвоем с "бывшим" эти обои, как смеялись, перемазавшись клеем, и в итоге придались страсти прямо на раскатанном рулоне. Посидев с минуту в раздумье, Катя решительно направилась к двери, подцепила ногтями чуть отставший от стены краешек полотна и с несвойственной ей жестокостью рванула на себя. Жалобный хруст поддавшейся бумаги распалил ее еще больше. Процесс пошел поразительными темпами, хозяйка в буквальном смысле рвала и метала, и за какой-то час от голубеньких цветочков не осталось и следа. Затолкав останки былого убранства в два пакета для мусора, Катя остановилась и оглядела серые бетонные стены в разводах шпаклевки. "Ну и отлично! Выкрашу в розовый!", — подумала она мстительно. Ее любовник ненавидел этот цвет.
Она еще собиралась немедленно снести мешки на помойку, но, глянув в окно, обнаружила, что там наступила зима. Все было белым, метель носилась по притихшему проспекту, завывая, как гоночный автомобиль, и желание высовывать нос на улицу тут же пропало. Как-то сразу навалилась усталость, веки начали слипаться, и Катя отключилась, едва добравшись до дивана.
Следующий день встретил пробудившуюся девушку крайне неприветливо. По небу гуляли хмурые тучи, голова трещала, да еще пачка из-под сигарет зияла категорической пустотой. Единственным ободряющим обстоятельством явилось то, что день этот был воскресным, и о работе можно было не думать до завтра. Наскоро одевшись и ухватив пакеты с плодами своего вчерашнего буйства, Катя двинулась навстречу зиме.
Но и зима, кажется, готова была обмануть. По крайней мере, снег под ногами прохожих превратился в хлюпающую серую кашу, пронзительный ветер швырял в лицо чем-то мокрым, и деревья, растерявшие свои белые одежды, возмущенно качали оголенными ветвями. Короче, дрянь, а не погода. Быстренько добежав до перекрестка, где выстроились в рядок разномастные палатки, Катя затарилась двумя пластиковыми "тюбиками" пива, распечатала только что купленную пачку, затянулась сигаретой и повернула назад.
Странная фигура на противоположной стороне дороги привлекла ее внимание очевидно благодаря своей нелепости. В трех шагах от обочины, под раскидистой липой сидел на корточках парень в ослепительно белом, белее снега, спортивном костюме. Его длинные светлые кудри висели сосульками, проезжающие машины периодически обдавали его грязными брызгами, но он, кажется, уже ничего не замечал, скрючившись и привалившись спиной к стволу. "Во, нажрался!", — отметила про себя Катя, но в следующую минуту вынуждена была от своей догадки отказаться. К блондину приближалась тетка, прущая объемистую авоську, и судя по тому, как резво он вскочил на ноги и бросился к ней, парень пьяным не был. Во всяком случае, координацию движений он сохранил очень даже приличную. Но вот сказал явно что-то неправильное, потому что тетка, поначалу занявшая оборонительную позицию, вскоре раскрепостилась и, выразительно рубя по воздуху пухлой дланью, по всей вероятности приступила к обличительной речи. Слов Катя, конечно, с такого расстояния расслышать не могла, но жесты представительницы старшего поколения не оставляли никаких сомнений в содержании ее монолога. Наверное, она говорила бы еще долго, но парень, видно, устал стоять и, безнадежно махнув рукой, снова отступил под липу.
Катю разобрало любопытство. Да такое жгучее, что она, булькая пивом в пакете, не поленилась перебежать дорогу и, выровняв шаг, будто ненарочно продефилировала мимо блондина. Парень оказался возраста неопределенного, где-то от двадцати пяти до тридцати, а вот что замерз он, как цуцик, было ясно сразу. Лицо его было бледным, даже изможденным каким-то, и прямой красивый нос выделялся на нем покрасневшим треугольником. Губы отдавали в синеву. Да и костюмчик его беленький, чуть ли не шелковый, промок, похоже, насквозь. На Катин демарш блондин не отреагировал и продолжал сидеть, уставившись огромными голубыми глазами прямо перед собой.
Что на Катю нашло, она и сама не знала. Но она почему-то резко остановилась и спросила, оборачиваясь к парню:
— Вам плохо?
Тот кивнул в ответ.
— Вы б домой шли. Простудитесь.
— Так некуда, — стуча зубами с трудом выговорил блондин.
Сейчас он казался совсем юным, почти мальчиком, беспомощным и жалким. И добавил так растеряно, ни к кому не обращаясь:
— Очень есть хочется.
— У меня только пиво, — Катя машинально хлопнула ладонью по пакету, — А пойдем ко мне?
Последнее предложение вырвалось само, без обдумывания. Так инстинктивно начинают рыться в сумке при виде голодной шавки в надежде найти хоть что-нибудь съестное.
Парень недоверчиво захлопал ресницами.
— Пойдем, чего ты! — подбодрила его Катя. Она чуть не ляпнула, что живет одна, но в последний момент решила сию тайну не раскрывать. Мало ли что...
— Тебя как звать-то? — девушка опомнилась уже на пороге квартиры.
— Ангел, — отозвался блондин. Он по прежнему клацал зубами.
— Класс! — обрадовалась Катя, толкая входную дверь.
У нее никогда не было прозвища. Даже ее "бывший" величал ее не иначе, как Катерина. Не "зайчик", не "солнышко", а именно Катерина. "Тьфу, козел!", — мимоходом ругнулась Катя и, налетев взглядом на ободранные стены прихожей, виновато соврала вслух:
— Я тут ремонт затеяла...
— Да-да, — быстро ответил Ангел, опуская глаза. Будто увидел случайно что-то очень личное, интимное, касающееся только хозяйки.
Или Кате так показалось? "Ну и ладно", — плюнула она, стряхивая наваждение и впервые как следует рассматривая гостя. Зрелище он являл довольно жалкое. Промерзший до костей, вымокший до нитки, одежка вся в грязных разводах. Еще чуть-чуть и был бы похож на бомжа. Но физиономия больно породистая. И не наглая совсем, а, скорее, извиняющаяся за причиненные неудобства. И кроссовки свои, вон, аккуратненько у самой двери пристроил, чтоб не следить.
Прикинув размер, Катя приволокла полосатый махровый халат.
— На, переоденься. А шмотки в стиральную машину сунь. Она с сушкой.
— Спасибо, — как-то чересчур серьезно произнес Ангел и скрылся в ванной.
Катя тем временем начала метать на стол. Хлеб, сыр, колбаса... А, вот еще пара картофелин от вчера осталась — кусок в горло не лез. Чайник закипел как раз, когда гость показался на кухне, одергивая явно короткие рукава банного халата. Он наконец-то перестал дрожать.
— Ешь давай, — предложила хозяйка, придвигая поближе тарелки.
— А ты?
— Я пивка. Башка с утра трещит, — к чему-то призналась Катя, наполняя свой дежурный бокал пенящимся напитком, — Будешь?
Ангел отрицательно затряс головой.
— Я пиво не люблю.
— А коньяк?
— Если только в чай. Немножко.
Катя достала из холодильника бутылку, от души плеснула гостю в дымящуюся кружку вонючей жидкости и, чокнувшись своим стаканом, выдала:
— Ну, со знакомством!
Ангел оказался изумительным собеседником, в душу не лез, прекрасно разбирался в классической музыке, к которой Катя питала слабость с детства, но мог и пошутить, причем тонко и без всякой пошлости. Короче, не парень, а клад, бальзам на Катины раны.
— И чего я тебя месяц назад не встретила? — искренне огорчилась девушка, добивая второй литр пива, — Мне так хреново было, а поговорить не с кем.
— Все случается вовремя, — философски заметил Ангел, — Вот еще часа четыре, и я б под этой липой окочурился. А ты вышла за сигаретами и меня спасла.
— Скажешь тоже — спасла, — фыркнула Катя, — Не я, так другой бы кто нашелся.
— Но не нашелся же никто за три дня. Значит, это судьба.
— Ты что, три дня там просидел? — девушка вытаращила глаза.
Ангел развел руками, то ли показывая "Вот такой уж я придурок", то ли демонстрируя покорность Божьему промыслу. Кстати, выглядел он в этот момент на все тридцать, если не больше. Катя аж протрезвела.
— Может, все-таки тяпнешь? — спросила она, указывая на темную бутылку "Арарата".
— Ладно, уговорила, — неожиданно согласился гость, набулькал с четверть кружки, проглотил одним махом и, передернувшись, откинулся на спинку кухонного уголка.
"Не фигово", — заметила про себя Катя, а вслух поинтересовалась:
— Ты чем вообще-то по жизни занимаешься?
— Охраняю.
— Банки, что ли?
— Нет, людей.
— Ты — телохранитель? — девушка недоверчиво окинула взглядом изящную фигуру блондина. На накачанного спецназовца с пудовыми кулаками и "Макаровым" запазухой он явно не тянул. И на героя известного фильма тоже не походил.
— Вроде того, — одними уголками губ улыбнулся Ангел.
Говорил он теперь медленно, плавно, слегка прикрывая веки. Видно коньяк дал-таки ему по шарам.
— Ну и как, нравится работа? — осторожно вывела Катя.
— Ничего, — гость пожал плечами, — Только я тут прокололся недавно. Из-за этого, собственно, все и закрутилось...
— Расскажешь?
— Попробую. Понимаешь, я поставил не на то. И ведь предупреждали меня — не суйся. А я, дурак, не послушал. Все думал — не сопляк же, справлюсь как-нибудь. Ну и влип конкретно. Поначалу-то все не так уж страшно казалось. Ну, Вася Петров, ну рабочий квартал на окраине райцентра, родители — оба алкаши. Ну и что? Ломоносов тоже не в графских покоях родился. И ты знаешь, первые лет двенадцать действительно ничего было. Так, по мелочи. Драки с пацанятами, с дерева сверзся — руку сломал. Ерунда, в общем. А потом ему старший братец на свой день рождения водки накатил. И пошло-поехало. Гены, что ли, свое взяли? Короче, начал мой Вася спиваться с бешеной скоростью. Чего я только не делал! И мужиков подначивал, чтоб бутылки у него отбирали, и воспаление легких ему организовал, когда он по пьяни в одной рубашке по двадцатиградуснуму морозу бегал. Думал — испугается. Какой там! Он еще из больницы выписаться не успел, а уже снова глушить начал. Представь: пенициллин портвейном полировал. Еле вытащил его... К двадцати годам Вася Петров был уже законченным алкоголиком. И, главное, бухал бы себе тихонько дома. Так нет, его все на подвиги тянуло. То к девчонкам в общежитие двинет. Они его, ясное дело, не пускают — кому такой кавалер нужен. Так он — стекла бить. То в драку ввяжется. Потом его с завода поперли. Упился так, что до проходной доползти не смог, уснул прямо под прессом. В цеху грохот, как в преисподней, а ему хоть бы хны. Я к тому времени трижды проклял тот день, когда в это дерьмо ввязался. Но, оказывается, это только цветочки были. А вот когда его с работы вышибли, ягодки пошли. Денег у него не стало совсем, а трубы с утра горели исправно. И начал он всякую дрянь в себя лить. Одеколон, настойки аптечные. Тут никакое здоровье не выдержит. Раз напугал он меня конкретно. Спер поллитру в чужом гараже, наверное думал — спирт. А там растворитель. Хорошо, зима была. Пришлось Васю этого во всю длину на льдинке растянуть. Шишка на лбу, нос в кровь, бутылка, естественно, вдребезги. Но хоть жив остался, — Ангел выдохнул и замолчал.
Катя слушала, открыв рот. Даже про пиво забыла.
— Ну вот, — уныло возобновил свою речь гость, — К этому лету мой подопечный до зеленых чертей допился. Тут я уже сделать ничего не мог. А аккурат на осеннее равноденствие понесло его в палатку на окраину. Там дешевой сивухой из-под полы торговали. Только в тот раз зелье оказалось — чистый яд. Политура по сравнению с ним — "Мадам Клико". По дороге Вася дружков встретил, самогончиком причастился. Ну, я прикинул — не дойдет он до ларька. И расслабился. А он дошел. И прямо там эту дрянь из горла и выдул. Тут же и откинулся. Не приходя в сознание, так сказать...
— И чего? — робко спросила Катя, когда тишина на кухне провисела минут пять.
— Так он жалобу на меня накатал! Мол, плохо я его пас, не заботился, отчего он и почил в бозе преждевременно. А ему, и правда, еще тридцатника не стукнуло.
— А ты тут причем?
— Как ты не понимаешь! — Ангел тряхнул кудрями, — Я ж сам за это взялся. Значит, должен отвечать. Этот случай разбирали долго, сказали, что опыта у меня маловато и предложили стажировку на месте. Не то, чтобы настаивали, но... Да правы они, конечно. Нечего было лезть со своими амбициями...
Катя сосредоточенно налила в кружку гостя коньяку на два пальца и, так и не решив, у кого из них больше съехала крыша, на полном серьезе произнесла:
— Ты что, действительно, ангел? В смысле, ангел-хранитель?
Ангел кивнул.
— Мамочка, — протянула девушка и тут же возразила, пытаясь собрать в кучу остатки рационального мышления, — но ведь они все такие беленькие, голубоглазенькие, с крылышками, — и глянув на гостя вдруг всхлипнула, — Ой!
— Катенька, солнышко, зайчик, ну ты как ребенок прямо, — добродушно рассмеялся Ангел, — Какие крылышки!
— Красивые такие, как у лебедя, — проблеяла Катя, из последних сил цепляясь за привычное.
— Да ты представь, что будет, если к человеческому телу крылья приставить. И взлететь — не взлетишь, и народ напугаешь.
— Наш народ не напугаешь. Скорее все перья повыдергивают. На память о событии, — скептически заметила девушка, возвращая-таки себя в суровую реальность. И потянулась за пивом.
— Люди разные, — сообщил Ангел.
— Ага. Но вот попадется один кретин и вся жизнь насмарку, — пожаловалась Катя.
Собеседник проявил поразительное терпение. Битый час он выслушивал Катины сетования, утирал ей слезы и не позволил себе ни одного неосторожного замечания. Девушка вывалила ему все свою любовную историю, с подробностями, с романтическим началом и трагическим концом. Правда, пересказывая Ангелу столь неожиданно оборвавшийся роман, Катя внезапно поняла, насколько он банален. Ей даже стыдно стало.
— Ничего, все к лучшему. Начнешь с нуля. С другим, — вынес вердикт Ангел, когда хозяйка, наконец, иссякла.
— Легко сказать. Мне уже двадцать восемь. Не девочка, знаешь ли, — многозначительно изрекла Катя.
— Возраст не имеет никакого значения.
Последнее заявление показалось девушке сомнительным. Но уж такой сегодня выдался денек. Надо было или верить всему, или совсем ничему не верить. И Катя рискнула, забила на здравый смысл, а, заодно и на философию материализма, зачет по которому, кстати, в институте сдала на пятерку.
— Скажи, а у каждого хранитель есть? — спросила она, удивляясь сама себе.
— Конечно.
— А как вы нас распределяете?
— Играем в рулетку. Ставим на какое-нибудь число и запускаем вертушку. Чей шарик к тебе закатится, того тебе и охранять.
— На что же ты поставил, если тебе этот Вася Петров достался?
— На тринадцать, черное, — Ангел помрачнел.
— Да не расстраивайся, — постаралась ободрить девушка, — В следующий раз чего-нибудь повеселее выберешь.
Они еще долго сидели на кухне, трепались о жизни, и опомнились, когда на Москву давно уже опустилась ночь.
— Ну, я пойду? — сказал Ангел как-то неуверенно, подавляя зевок.
— Куда? — изумилась Катя, — Опять под липу? Ты что, больной на всю голову? Сейчас кресло прикатим, разложим, и спи себе спокойненько. Мне на работу только в восемь вставать.
Своей радости гость и не думал скрывать, моментально застелил белье и через каких-то десять минут уже мирно посапывал в подушку. "Намаялся, бедненький!", — вздохнула Катя, ретируясь на диван. Ангела почему-то было жалко.
Утро изобиловало приятными сюрпризами. На столе дымился ароматный кофе, кухня сверкала чистотой, а свеженький Ангел, мурлыкая себе под нос, мыл посуду.
— Доброе утро! Я тут убрался немного, — чуть застенчиво поприветствовал он хозяйку.
Катя пришла в себя не сразу. Факт, что мужик по собственной инициативе полощет грязные тарелки, уже смахивал на чудо. А если учесть, что этот мужик — ангел... Хотя, может, вчерашние откровения ей просто приснились?
Как бы там ни было, а завтрак прошел в теплой, дружеской атмосфере. А потом Ангел засобирался "в люди".
— На улице минус два. Ты что, по простуде соскучился? — возмутилась девушка, намекая на пижонский наряд гостя, — В таких шмотках хорошо в жару на велике гонять.
— Других-то нет, — растерялся парень.
— Придурок, — констатировала Катя, доставая из шкафа старую отцовскую куртку. Он ездил в ней летом на рыбалку, потом заскочил поделиться уловом, да так и забыл ее на вешалке. С тех пор она прочно прописалась у дочки, — На, хоть это надень. Страшная, правда...
Благодарил Ангел преувеличенно долго. Катя сообщила, что возвращается в семь, они вместе дошли до метро, и девушка скрылась в душном чреве подземки. Куда направился ее странный гость, она так и не поняла.
К вечеру похолодало. Катя неслась домой почти бегом, проклиная себя за то, что не дала Ангелу вторые ключи от квартиры. Ведь была же такая мысль, висит связка на крючке в прихожей, но скользнув по ней взглядом, с утра Катя отчего-то решила, что это слишком. А ничего не слишком! Парень, небось, опять замерз, ошивается где-то поблизости, ладно, если в подъезд додумался просочиться.
Но ни у парадного, ни на лестничной площадке Ангела не было. Зато, открыв дверь, Катя услышала знакомое мурлыканье и почуяла запах чего-то вкусного, шкварчащего на сковородке. Она вздохнула было с облегчением, но тут же застыла, пораженная внезапной мыслью.
— Ты как вошел? — обалдело протянула она, бочком втискиваясь в кухню.
— Э-э..., — Ангел потупился.
— Не хочешь — не говори, — быстро выпалила Катя. Будто брякнула нечаянно что-то бестактное, и тут же кинулась исправлять положение.
— Да нет, все просто. Я на лифте поднялся, а в квартире воришка шурует. Пацан совсем. Он меня увидел — и деру. Ну, я подумал, раз уж так вышло...
В смущении хозяйка резко свернула на другую тему.
— Чего жарим?
— Запеканку. Будешь?
— Где ты помидоры взял? — девушка заглянула под крышку.
— Купил. Там на пригорке церковь,— Ангел махнул куда-то в сторону городского парка, — Им певчие нужны. Оплата по дням...
Он опять оправдывался. Мол, не украл, честно заработал. Катя покраснела и больше дурацких вопросов старалась не задавать.
Ангел, что называется, прижился. Это произошло само, помимо воли, вроде, так и должно было быть. Каждое утро он исчезал, шлялся где-то, добывал на хлеб насущный и изучал местные нравы. Раз приплелся к полуночи с фингалом под глазом, потом припер целую стопку штампованных "боевиков" в мягкой обложке и в ужасе расспрашивал Катю, неужели правда то, что там описано. Девушка в ответ предложила глянуть новости по телику, но Ангел скорчил такую мину, что от идеи пришлось отказаться.
А вообще-то он был веселый, смотрел на все с каким-то детским оптимизмом, и непостижимым образом заразил им и Катю. О своем "бывшем" она и думать забыла, о ежевечернем пиве тоже. И в полной мере смогла оценить, каково это — иметь рядом настоящего друга. Раньше ей бы и в голову не пришло, что ангелы умеют дружить.
И они жили вдвоем в огромном городе посреди окончательно наступившей зимы.
Незаметно подкатило Рождество. Католическое. Но московское население, пусть и крещеное почти поголовно в православную веру, привыкло уже отмечать все праздники подряд, хоть день Парижской коммуны, хоть годовщину собственной революции, ознаменовавшейся небывалым разгулом атеизма. И Рождества у народа, благодаря выстроенному мосту "Восток-Запад", организовалось целых два. Это просто шло по календарю первым.
Катю пригласили в гости аккурат в Сочельник. Причем неожиданно, она даже домой заскочить не успела, рванула прямо с работы. И не пожалела. Спонтанная вечеринка удалась на славу. Набралось человек пятнадцать, многие были до этого не знакомы друг с другом, но веселью сие обстоятельство не повредило, наоборот, добавило новизны.
А в девять на пороге появился он. Долговязый, ничем особо не выдающийся шатен в нелепом голубом свитере на два размера короче, чем надо. Но Катя сразу почувствовала, что это именно он. И что все, что было до — лишь сон. Не хороший, не плохой, но сон. А вот то, что рождается сейчас с нуля, с чистого листа — и есть настоящая любовь. И Игорь, так он представился, тоже это почувствовал.
Они ничего вокруг не замечали, через три часа знали друг о друге все, словно были знакомы вечность, а еще через час он шагнул в ее квартиру, понимая, что уже никуда не уйдет.
Прихожая была выкрашена в цвет утренней зари. Не в розовый, не в сиреневый или голубой, а в цвет зари. И стены словно светились, предвкушая новый день.
Катя с минуту разглядывала невесть откуда взявшийся рассвет, потом сердце у нее в груди стукнуло, оборвалось, и она, не снимая сапог, опрометью бросилась на кухню. Посреди стола, клубясь белыми кремовыми облаками, возвышался огромный, семиярусный торт. Венчала это чудо фигурка ангелочка, голубоглазого, в веночке и, разумеется, с крылышками. К подарку прилагалась записка в которой, после изысканных благодарностей, значилось: "Сегодня большая игра. Я поставлю на "зеро". Надеюсь, все получится. С наступающим! Твой, Ангел".
