"И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Один, меж чудовищ, с любящей душой"
Жуковский В.А. " Кубок"
Желудок у меня крепкий, не то чтобы калёные гвозди переваривает, но всякие мелочи вроде скисшего молока и слегка заплесневевшего хлеба, вполне, и не такое повидал. А тут из-за парочки солёненьких груздочков решил взбунтоваться. После того, как не понравившееся ему содержимое, наконец-то отправилось по месту назначения, я зелённая, под цвет своего любимого дивана, вытянулась на нём же и приготовившись к нудному процессу переваривания яда. Здоровенный, худой чёрный кот до того вполглаза наблюдавший за моими мучениями, потянулся, зевнул, а затем одним прыжком вскочил мне на грудь. Заглянув мне в глаза и очевидно решив, что очередь харакири, к его большому сожалению, ещё не подошла, принялся, не выпуская когти, перебирать лапами. Сразу стало легче.
— Да ладно тебе, Рубака, — вяло отнекивалась я, — я взрослая, серьёзная ведьма, сама справлюсь.
Мнение кота: не первое и не второе, хотя в последнем паспорте у неё и написано 25 лет. Мало ли, где и что написано. Я тоже выгляжу на 3 года, максимум на 3 года и 3 месяца, однако, когда мне и в самом деле было столько, её родители даже ещё и не познакомились.
Насмотрелся я на женщин, разных. Мужчины и коты чем старше, тем мудрее. А эти... только видимость одна. Вожусь с ней, вожусь, да только свою умную голову женщине не приставишь.
Кот продолжал месить меня как тесто, равномерно распределяя яд по всему телу и оттягивая часть на себя. Вот зануда, это он решил меня проучить. Я всё равно к утру приду в норму, а он болеть, как минимум неделю будет, заставляя тем самым меня мучиться от чувства вины. Конечно, я должна быть осторожней, учиться на собственных ошибках, но всё знать наперёд так скучно...
Вспомнилось, как в 18 веке меня соблазнил наваристый супчик с картофелем и рубленой зеленью. Вкусный был супчик, язык проглотишь.
Им-то меня тогда и отравили. На смерть...
1
Богемия, 1780г.
— Прикопаю тебя вот здесь под ёлочкой, — добродушно произнес белобрысый детина, сваливая меня, как мешок с картошкой, на землю.
Земля совсем недавно оттаяла после зимы и весело топорщилась нежной весенней травой, упрямо пробивавшейся сквозь слежавшиеся с осени листья.
— Место хорошее, в прошлом году я здесь одного уже хоронил. Нечего себе господинчик был, бойкий, одёжа на нём хорошая, а вот в кошельке-то и гульдена не наскребалось, одни медяки. То-то матушка опосля ругалась. Не то что у тебя: колечко золотое с камушком и серёжки матушка приберёт, а вот сапожки малы, нога-то у тебя как у дитёнка, да и платье узко, ей не подойдёт, продаст.
Мне уже приходилось умирать, но не так глупо.
Четвёртые сутки в седле, не хотелось опять ночевать под открытым небом, вот и свернула в гостеприимно открытые ворота хутора. Дородная хозяйка в аккуратной плиссированной юбке, белоснежной блузке и её великовозрастный сынок, ростом и статью весь в мать, казалось, только меня и ждали. Так оно и было, паук ведь тоже очень ждёт муху, готовится, старается. А усталая от долгой и грязной дороги бывалая "муха", осоловевшая от тепла и сытной еды, понимает, что она попалась слишком поздно...
И бессовестные же люди, даже глаза не потрудились закрыть "покойнице". Ладно, хоть сорочку нательную оставили и то потому лишь, что в дорогу одела простую, а не шёлковую.
— Кобылка опять же справная, сведу в город, она больших денег стоит, — приговаривал парень, трудолюбиво капая мою могилу. Искренне надеюсь, что не очень глубокую, девушка я хрупкая, тяжеловато придётся обратно откапываться. По счастью ночи в Богемии холодные, мне-то пока всё равно, я сейчас, как лягушка, вмёрзшая в лёд, только мозги и шевелятся, а вот парню явно хотелось поскорей вернуться к жарко горевшему очагу и початому жбанчику пива.
Где-то недалеко заухал филин, низкое "гуу-гуу", перешло в жуткий, леденящий кровь, хохот. И будто вторя ему, откликнулись, затянули зловещую, унылую песнь волки.
Всё это быстренько укрепило парня в решении, что хватит уже надрываться, и волки лучше него закончат так славно начатое дело. Пробормотав напоследок: "И чтобы зверьё лесное тебя поскорей съело, а то мне от матушки попадёт", мой несостоявшийся могильщик покинул "хорошее место" и "покойницу".
Для моего же "тела" события начали принимать дурной оборот. Всё же я надеялась, что хоть сверху землицей присыпит. Волкам, знаете ли, глубоко наплевать, что мясо отравлено. Растащат отравленную на кусочки, а я даже "фу, выплюнь немедленно", не смогу сказать. Больно мне не будет, но как-то неприятно, когда тебя едят, а ты всё понимаешь. И Дервард расстроится, а вот его высокомерный чёрный кот, которого он величает Гедеоном, наверняка обрадуется... Эх, так не хочется умирать весной, к тому же навсегда.
Но нашли меня не волки.
Мужчина наклонился надо мной, бесцеремонно ухватив за плечо одной рукой, приподнял и внимательно всмотрелся в моё лицо. Лицо у меня ничего, симпатичное, я многим нравлюсь, но сейчас я была мертвее мёртвого и выглядела соответствующе. Кому-то нравятся беленькие, кому-то чёрненькие, этому верно мёртвенькие. Недолго думая, нежданный спаситель-похититель перекинул меня через седло смирно стоящей неподалёку лошадки. Моя бедная голова посчитала это за благо и немедленно отключила сознание.
"Ведьму от доброй еды воротит, ибо по своей мерзостной природе предпочитает она поедать гадов земных, лягушек, жаб. Особо любимое блюдо — змеи, зело ядовитые. Вреда от них ведьме никакого не будет, отравить ведьму весьма сложно"
(Из трактата Фомы Нелюдимого, инквизитора 16 века).
В каждой, даже самой дремучей выдумке, содержится капля истины. Отравить ведьму можно, но сложно и не навсегда. Мы, как ёжики, весьма устойчивы к ядам. Другое дело, что пока яд наполовину усвоится, а наполовину выведется из организма, должно, пройти какое-то время. Некоторые особо нетерпеливые люди предпринимают дополнительные меры — всякие там осиновые колья (терпимо, горький привкус коры во рту в течение месяца), утопление (нет проблем, приятно было искупаться), костёр (а, вот не довелось ещё, слава богу).
Огонёк, призрачное мутное пятно — троился, двоился, но по мере того как зрение возвращалось, становился всё чётче, пока не обрёл ясные очертания одиноко догорающего свечного огарка на вершине кованого канделябра, которому впору было украшать графские покои, а не то странное место, где я очнулась. Ложе моё, состоящее из щедро нарубленного елового лапника, сверху едва прикрытое тряпьём, располагалось на каменном полу. Неровные стены, высокий, сводчатый потолок, украшенный причудливо застывшими сосульками сталактитов и тонкими иглами макаронин — известняка, всё заявляло о том, что над этим жилищем тысячу лет трудился некто более мощный и талантливый, чем человек. Иначе говоря, я находилась в природном гроте.
Кроме моего лапника, в углу пещеры у противоположной стены находилась и другая постель, не в пример моей деревянный топчан, застеленный меховым одеялом. По стенам были развешены распятые шкуры животных: белки, зайцы, лисы. За грубо сработанным дубовым столом, на котором и стоял великолепный канделябр, лицом ко мне сидел хозяин грота. Нестарый ещё мужчина, крупный и сильный. Шапка спутанных, давно не стриженных, рыжеватых, с проседью волос. Широкое лицо, полные губы, нос большой, но правильной, красивой формы, как на барельефах римских патрициев. Я рассматривала его сквозь ресницы, стараясь ничем себя не выдать.
Мужчина занимался нехитрым делом: зашивал прореху на поношенной куртке. Закончив работу и немного полюбовавшись на ровные стежки, он, накинув куртку на широкие плечи, отправился к очагу — там, на вертеле, дожаривался шашлычок из мелких птиц.
Моё обоняние запоздало откликнулось на дразнящий запах жаркого, рот наполнился слюной, я непроизвольно сглотнула и распрямила затёкшие, до сей поры судорожно сжатые в кулак пальцы.
Он стоял ко мне спиной, ни видеть, ни тем более слышать меня не мог. Однако немедленно, как будто я окликнула его, спросил:
— Есть будешь?
Можно, конечно, было затаиться и никак не отреагировать. Потянуть время, есть же у него дела снаружи: хворосту там нарубить, воды наносить, ещё там, какую-нибудь дичь, девушку ли, приволочь. А я бы тем временем сделала ноги. Дервард Дафф, являясь по большей части англичанином, однажды разъясняя мне смысл выражения: "уйти по-английски, не прощаясь", пояснял: "смелый убег, дорогая Элфин, чаще всего предотвращает более худшие неприятности, чем те которые уже произошли с тобой ранее". Не скажу, что я всегда была с ним согласна, но сейчас собиралась последовать мудрому совету моего друга.
Но тут предатель-желудок, громко заурчал и вопрос с побегом был временно снят с повестки дня.
Вздохнув, я села на постели, откинув укрывавшую меня тряпку. И тут, к моему крайнему изумлению и возмущению, обнаружилось, что вместо сорочки на мне мужская рубаха. Меня тут что — переодевали?!
— Твоя сорочка промокла насквозь, а ещё от неё воняло, как от дохлой кошки. Я её сжёг.
Ох, и щедрые в Богемии хуторяне, отравы для дорогой гостьи не пожалели. Семь потов сошло, пока из меня вся эта гадость вышла и хм, не амброзией конечно смерть пахнет. Но каков наглец!
Хозяин, между тем порывшись в тёмном углу пещеры, там стоял незамеченный мной сундук, и выудив из него кое-какую одёжу, небрежно швырнул мне, добавив:
— Надень пока это.
Дарованная мне одежда оказалась добротным суконным жилетом, подбитым заячьим мехом, жёлтыми кожаными лосинами и короткими женскими сапожками. Всё не новое, ношеное, но чистое и подозрительно пришедшееся мне впору. Как-то сразу пришло на ум сочинение господина Шарля Перро про синибородого злодея — у того, небось, тоже сундуки были набиты женскими нарядами, оставшимися после убиенных жён. Мда, хозяин пещеры становился всё более и более занятным.
Жаркое я ела с удовольствием, хотя голубятина и была жестковата. А вот вино в запотевшей зелённой бутыли оказалось выше всяких похвал. Мужчина не отставал от меня, аппетит у него был отменный. Вскоре только горка косточек осталась на выщербленном глиняном блюде, которым он "сервировал" наш стол.
После трапезы пришло время для вопросов и ответов, а иначе для игры в кошки мышки. Изначально конечно подразумевается, что хитрый, рыжий кошак притащил полудохлую мышку, добрый Мур — Мур её кормит, сапожки дарит, а глупая мышка и не подозревает о своей дальнейшей печальной участи. Но это мы ещё посмотрим кто у нас тут мышка.
Я поставила локти на стол, сцепила ладони в замок, опершись на них подбородком,и придала своему лицу задумчиво-застенчивое выражение.
— Спасибо, всё было очень вкусно. Я вам очень благодарна. Скверные люди подсыпали мне снотворного и украли всё, что у меня было. Последнее, что я смутно помню — меня, куда-то несли, а потом бросили в лесу. Если бы не вы... — трепетный взмах ресниц, — я бы наверняка там и умерла.
— Ты и была мёртвая. Кожа синяя и холодная. Руки-ноги не гнутся. Глаза открыты, а зрачки на свет не реагируют. Мертвяков я достаточно повидал, госпожа ведьма.
Вот так значит: "госпожа ведьма". Но уверенность или только подозрение?
— Полноте, что за глупость вам в голову взбрела?! Всего лишь немного снотворного, но глоток свежего воздуха, ваше доброе участие и всё, наконец-то приходит в норму.
— Лошадиная доза мышьяка. Здесь так принято. Весной вода мышиные норки подтапливает, так они норовят в дом, в тепло. Хорошие хозяева всегда загодя приманку рассыпают.
— Ох, хорошо же, согласна, мышьяк. У меня до сих пор гадкий металлический привкус во рту. Но, видите ли, в чём дело любезный, открою вам один секрет. Я иностранка в вашей стране. Мой отец, маркиз де Клеф¹, был близок ко двору. А во Франции ещё со времён Екатерины Медичи в обычае убирать неугодных придворных с помощью яда. После того как от несварения желудка один за другим скончались два моих дядюшки, отец стал несколько мнителен и из предосторожности заставлял меня и брата каждый день за обедом съедать немножко мышьяку. Это так вошло у меня в привычку, что я иной раз посыпала им пищу вместо соли. Как вы понимаете, именно по этой причине, мышьяк и не оказал на меня желаемого действия.
— Ты неделю пролежала в моём гроте. Три дня была совершенно мёртвая, не дышала, а вот трупного запаха не было. А на четвёртый, ближе к вечеру, начала обильно потеть. Смрадно. Пришлось даже лапник менять, зато кожа порозовела, и дыхание появилось.
— Неделю не дышала? Никогда раньше, за собой таких странностей не замечала, но никто ещё и не стремился меня отравить, — и мысленно добавила: "И в самом деле — так качественно ещё никогда".
Я упрямо врала, настаивая на версии "невинной овечки". Странностей за мной числилось немало, вот только тот, кто что-то замечал, как правило, воспринимал это не как "мою милую чудаковатость", а принимался вопить: "Да она ведьма! Хватай её! Вяжи!".
Нет, не попался на мою вральскую удочку "пещерный человек". Смотрит внимательно. Очень уж внимательно. Неприятный такой взгляд, неподвижный, как у змеи. Большие, круглые глаза обычно вызывают симпатию, но не в этом случае. Страшноватенькие глаза, желтые с янтарным оттенком. Или это мне от скудного освещения так привиделось.
— Я сомневался сначала, что ты ведьма, маркиза де Клеф.
— Элиза. Элиза де Клеф, — я не собиралась называть ему своё настоящее имя, Элфин — имя для друзей, подчёркнуто оставляя вторую часть фразы без комментария.
Он согласно кивнул, принимая имя.
— Элиза, по-нашему Элишка. А меня можешь звать Савауш.
Он сделал крошечную паузу, прежде чем продолжил, но я заметила. Выходит ему тоже есть что скрывать. Впрочем, пока я не в обиде.
— Итак, Элишка, как я уже сказал, я сомневался, поэтому, когда на четвёртый день ты стала оживать, я взял нож и сделал тебе глубокий надрез на правой руке повыше локтя, а затем хорошенько раскалив нож на огне, ожог на левой руке.
Он сказал это совершенно спокойно, не меняя интонации, а вот я невольно дёрнулась и быстро оглядела пытаемые места.
— Порез затянулся очень быстро, на следующий день и следов не осталось. А вот ожог только вчера, слишком уж обширный получился.
Я разозлилась, так вот почему я неделю валяюсь без сознания в пещере этого садиста! Естественно, ведь раны и ожоги заживают дольше. И учитывая, что моему организму приходилось ещё восстанавливаться после яда, как тут в кому не впасть.
— А глаза мои не пытались выковыривать тем же ножом? Сначала правый, а затем левый.
— Нет. А что и глаза бы новые выросли?
— А то как же, непременно, и руки-ноги можно без конца отрывать. Вы что думаете, я вам ящерица?!
— Если бы ты случайно не оказалась на моём пути, то не прожила бы и часу. Несмотря на все твои способности. В нашем лесу прорва волков.
И помедлив, опять эта крошечная, еле заметная пауза, добавил:
— И других хищников.
Он был прав. Но у меня крепло подозрение, что нет тут никакого доброго, отзывчивого "случайно мимо проезжавшего" самаритянина. И я спросила прямо:
— Зачем вы меня спасли?
— Барборки распустились на четвёртый день.
Ухмыльнулся криво увидев мои недоуменно округлившиеся глаза и пояснил:
— Есть обычай в декабре, в день святой Барбары, с черешни срезают веточки — барборки, на какой день они зазеленеют, на тот месяц в году и удачу ждать. Всё задуманное сбудется. Зорушка всегда ставит барборки. И ещё когда черешня цветёт, любит. Любила.
Видали, как в ясный день на небе, откуда ни возьмись, появляется грозовая туча? Вот так и сейчас, в одно мгновение, его непроницаемое лицо стало чёрным.
— Я тебя спас Элишка, ты мне должна. Ты найдёшь мне того, кто убил Зорушку.
