Лабиринт снов. Часть третья.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Чую, время пришло — и захлопнулась дверь.

Ангел пропел — и полопалась кожа.

Мы выпили жизнь, но не стали мудрей.

Мы прожили смерть, но не стали моложе.

'Агата Кристи'.

Глава 1.

Всегда ли стоит возражать, добросовестно заблуждающемуся человеку?

Крис Картер.

— Ещё нашатырь. Лида, и адреналин мне, сейчас откачаем.

Я открыла глаза. Девушка, совсем молоденькая, в белом больничном халате поверх сиреневой 'вололазки', склонилась надо мной с куском ваты в руке.

— Адреналин отменить. Девушка, вот сюда смотрим на мои пальчики.

Она пощёлкала пальцами над моей головой и спросила:

— Как вас зовут?

В горле пересохло, язык словно прирос к нёбу. Я насилу разлепила губы.

— Александрова Светлана Ивановна.

— Умничка, какой сегодня день?

И, правда, какой? Где я вообще? Последние воспоминания ограничивались мешаниной из красных пятен, и перекошенного яростной гримасой прекрасного лица.

Я жадно оглядывала полузабытую комнату. Диванчик, на котором я лежала, помню, что раньше он стоял в коридоре.

Вокруг щебетали голоса, отдалённо знакомые и незнакомые. Мелькали лица. Организм отказывался применять мозговые клетки по назначению. Попытки поднять голову сопровождались такими приступами мигрени и тошноты, какие раньше мне не снились. На третьей попытке я сдалась и закрыла глаза.

— Остановки сердца не было, — удовлетворённо констатировал женский голос.

Хорошо, что до меня дошёл смысл её слов, значит, мозг начал связывать внешние данные с тем, что хранилось в памяти.

Снова попыталась открыть глаза. Больно. Вокруг копошились друзья, сотрудники. Неужели опять сплю?

— Света, мы родителям и Костику позвонили.

— Светик, скажи что-нибудь!

— Отойдите все, у неё шок. Лида, сходи за водителем, пусть носилки прихватит, девушку тоже будем госпитализировать.

— Работай негр — солнце ещё высоко, — отшутилась я.

У неё вечерний спектакль сегодня и я не стала ей мешать, уселась на подоконнике и закурила.

Знакомые строки, уважаемый читатель, не так ли? Вы вернулись к истокам моего повествования.

Для меня же прошло три недели с момента, как я вернулась в наш грешный мир. Две из них я провела в больнице, с весьма насыщенной событиями программой. Началось с того, что я с неописуемой радостью узнала про Антошку. Друг мой, после того, как удачно вытолкнул меня из-под рухнувших декораций, остался жив хоть и загремел в хирургию с травмой черепа, но не задетой мозговой тканью. Увидев меня, он пришёл в бешенство. Спасибо здравому смыслу, не позволившему мне сразу вывалить ему, каким конкретно образом я сюда вернулась. После того, как страсти немного улеглись, и он перестал швыряться в меня всем, что попадалось под руку, стоило мне появиться на пороге его палаты, мы постепенно начали общаться. Как прежде доверительно, несмотря на кровную обиду Антона, за то, что я здесь, и не объяснила это какой-либо веской причиной. Вопросов типа: — А не псих ли я? — больше не возникало, ведь я точно знала, что не одна такая.

Вторым из важнейших событий явилось случайное известие, что семья Антошки, биологически вовсе не его семья. Поскольку он в первый раз в жизни загремел в клинику с серьезной травмой, на друга в отделении интенсивной терапии завели новую карточку, для чего потребовались все документы. Вот так мы и обнаружили в свидетельстве о рождении совсем другую фамилию. Совершенно наобум придуманную врачами. Последовал серьёзный разговор с родителями. Чем он окончился, Антон мне не докладывал. Разумеется, фамилию менять и отказываться от родителей он не стал. Их отношения по-прежнему оставались тёплыми. Поиски его генетических родителей мы сообща решили отложить на потом, когда выпишут, появится время и возможность. Вернее я решила, покуда он молча продолжал строить обиженный вид.

— Света, тебе приятно смотреть, как Костик под окном дежурит? Извёлся весь, может пожалеешь, а? — поинтересовалась подруга.

Глаза у неё на боку что ли? Я затянулась и опёрлась спиной на раму.

— Лерыч, не надо.

— Из-за чего хоть поссорились? — девушка продолжала ловко орудовать кисточкой. — Раз бросила прям в больнице, изменил что-ли?

— Нет. Не болтай, губы размажешь, — досадуя на свою совесть, не к месту проснувшуюся, проворчала я.

Да, я рассталась с Костиком. Не смогла смотреть ему в глаза. Не ту персону хотелось лицезреть каждый день. Глаза у Кости серые, а не синие как вода в море. Фигура подтянутая, но не стройная, далеко до эльфийской. Пальцы на руках коротковаты, близко не похожи на пальцы лучника. Волосы русые, а не кипенно-белые, что снег на вершине в горах и на ощупь точно не шёлк. Не то. Вообще не тот.

— Были причины, Лерка, — туманно изрекла я.

Лерычу моё решение не понравилось сразу. В первый же день я вежливо, но жестоко выставила Костика за дверь палаты. Любой способ прервать отношения с моей стороны выглядел в тот день жестоко, для Кости. Он продолжал долго каждодневно навещать меня, не понимая причин внезапной холодности. Я была непреклонна.

— В чём он виноват? Был бы он мой парень, давно помирились, — возмущалась подруга.

— Попробуй, может у вас что и получится, — предложила я, внутри царапнуло чувство вины от собственного безразличия за судьбу когда-то близкого человека.

— Нет, я не его типаж: ему ни беленькие, ни тёмненькие не нравятся. Ему нравятся рыженькие, как ты.

— Я не рыжая, а золотисто-пшеничная, — поправила я.

— Ну, рыжеватая. Он хороший, Светик.

— С 'хорошими' скучно, — справедливо отметила я, подивившись своей откровенности.

Лерка печально вздохнула, Костика она жалела. Я раздражённо затушила сигарету.

— Я ушла, — сообщила я, — потом за сумочкой забегу, Антошку сегодня выписывают — пойду встречать.

Поколения преходящи, а время вечно. Не ведая жалости, оно настигает, бьёт раскаяньем от чудовищной ошибки. И исправить её нет возможности. Была, но не использована, пропущена. Сейчас я понимаю, что можно было не допустить злосчастного поединка. Были же варианты: я могла поговорить с Леголасом, попытаться хоть что-нибудь объяснить. Могла не обнажать оружия и не сражаться. Конечно, был велик шанс, что он убил бы меня на месте, но это уже была бы не моя вина. Там были его подданные, не факт, что они отважились бы пойти против своего государя, но попросить о помощи я могла. Мы много чего могли. Но мы слепо поддались эмоциям. И нечего себя жалеть, копаться в воспоминаниях.

Антон открыл дверь, бросил связку ключей на полочку перед трельяжем в прихожей. Пакет с овощами водружён на стол в кухне, а я ощутила новый приступ тошноты.

— Антон, я воспользуюсь твоей уборной?

Разрешения мне не требовалось, но общение между нами пока что натянуто, и я проявила элементарную вежливость как гостья в его квартире. Двухкомнатная в 'сталинке' досталась ему после переезда родителей в загородный, двухэтажный и собственноручно выстроенный на гордость хозяевам дом. Квартира поистине шикарная, с высокими потолками и хорошей площадью. Здесь одна кухня как наша с Леркой общая комната. Меблировка в советском стиле, Антон ничего не менял кроме техники, добротная ухоженная мебель оставалась в неприкосновенности. Я бы тоже не решилась выкинуть такие вещи, они создавали эдакий коммунистический колорит.

Антон подпёр плечом косяк в ванной комнате, где я чистила зубы. Учитывая участившиеся за последнюю неделю приступы гастрита, я забросила в сумочку зубную щетку.

— Давно так? — спросил он, когда я закончила.

— С некоторых пор, — нехотя, под его свинцово тяжелым взглядом ответила я. — Неделю. Не надо читать нотации, наслушалась, схожу к гастроэнтерологу в понедельник.

Парень скептически хмыкнул, о нашей совместной привычке откладывать нужные, но неприятные дела на понедельник ходили легенды. Для всех — понедельник начало рабочей недели, для нас понедельник — выходной.

Пакеты разобраны, я плюхнула овощи в раковину и принялась мыть. Антошка достал из пакета курицу, поставил разогреваться.

— Ты рад, что дома? — тихо спросила я, не сильно надеясь на ответ.

— Я рад, что не в больнице, — последовала реплика, — хирурги допарили: всю физию исполосовали.

Представляю. Мне досталось меньше, чем ему. Сотрясение, синяки, несколько трещин в костях. Антошке пришлось хуже: кроме травмы черепа, лицо первоначально напоминало Содом с правой стороны и Гоморру с левой. Правую сторону лица хирурги подлатали, и швы сошли довольно скоро. На левой стороне перерезало лицевой нерв, и даром что не заживало, надежды на правильное срастание тканей были очень и очень спорны.

По поводу внешности Антон не комплексовал. Но изменения в характере разили. Мой друг не носился больше по коридорам аки отрок-лицеист, никого не разыгрывал, за девчонками не увивался. Коллектив испугался, что на его поведение так повлияла травма головы. А я не волновалась, ведь основная причина мне известна.

Мы оба не те, что раньше, наши ценности поменяли приоритеты. Женщины подождут, если он до них снизойдёт, но о сцене временно пришлось забыть. Его не выгоняли, нет. Антошка талантлив от Бога. Зарывать такой талант в землю — преступление. Нашего бывшего ловеласа временно перевели консультантом-преподавателем по актёрскому мастерству и постановкам. Возможно, наши мечты сбудутся, и со временем мы зарегистрируем своё дело, закончим образование, он сможет вложить все силы в творчество. Сегодня мой друг с заклеенной слева щекой и челюстью безмолвно открывал у себя на кухне бутылку шампанского. Ею мы хотели отметить возвращение домой. Разумеется, ни у одного из нас праздника на душе не ощущалось. Оба потерпели поражение, каждый по-своему.

— Антон, хватит дуться! — не вытерпела я. — Ты, между прочим, тоже не рассказал мне про 'Стезю мертвецов', — я докрошила салат и откупоривала банку с оливками.

— Нечего рассказывать, паршиво я помер, — Антон аккуратно убрал пробку, принялся разливать игристое вино.

Я приняла бокал. Микроволновка запищала, оповещая, что купленная курица-гриль разогрелась. Мы чокнулись.

— С возвращением, — безрадостно произнёс друг.

— С возвращением, — согласилась я. — Фу! Суррогат какой-то! В жизни такого кислого шампанского не пила. Отвыкла, — я поставила практически нетронутый бокал на стол.

Антон допил полностью. Опять эта невыносимая тишина. Звенит в ушах, затапливая тоской. Парень угрюмо ссутулил спину над столом:

— Начинай исповедь, — предложил он, разделывая тушку на кусочки, не разворачиваясь ко мне.

— А смысл? Ты был прав, наломала я дров, целую поленницу.

— О коте Шрёдингера слышала? Мы как тот кот в ящике с ядом. Одновременно и живы и мертвы.

— Казанцев, ты, вроде, гуманитарий, — напоминаю я.

— Все мы в группе гуманитарии, кроме тебя. Все хотели поступать в 'Щуку' — там типа, посвободней. Обзавестись семьей, заниматься делом, которое нравится, жить как все... Не получится как все! Не выйдет, понимаешь? Разве ты не видишь, что мы другие? Люди вокруг нас другие.

— Нет, люди те же, мы по-другому на них смотрим, — я взяла бокал, повертела в руке, не решаясь попробовать шампанское во второй раз.

Испытывающее безмолвие. Антон готов ждать до скончания века. Я сдаюсь и начинаю говорить. Тихо, печально. Антон, выслушивая мою повесть, самозабвенно уплетал курчонка с салатом. Я вяло ковыряла овощи.

— Дубина! — воскликнул он сжав в руке вилку, когда я дошла до драматического финала своей истории, благоразумно удержав из повествования интимную сцену во врачевальной палате. — Чёрт побери, я сделал всё, чтобы вы жили долго и счастливо! Только двое идиотов умудрились превратить сказочный сценарий в шекспировскую драму с печальным концом. Придушил бы обоих!

Я понимала беззлобность его стенаний. И потому ждала, пока он выговорится.

— Леголас, тротил ему в дышло! Додумался скандалы устраивать, женился бы, потом и бил посуду в замке.

Я затравлено взглянула на друга, он крайне редко повышает голос, сейчас наступит моя очередь раздачи.

— Ладно, — неожиданно сказал парень. — Обидно, досадно, но ладно. Давай вмажем и покурим на балконе, ты всё ещё 'Кентом' балуешься?

Выволочка, похоже, отменяется. Боязливо покосившись на бокал, я кивнула.

В понедельник, терапевт, осмотрел меня, и выдал направление не на гастроскопию, а к гинекологу. Представительного вида дядечка поставил меня на весы. Тридцать восемь!

— Женщина, у вас вес не взрослого человека. В таком весе вы не родите. Два килограмма до дистрофии, о чём вы думаете?

Что за...?!! Сказать, что я была удивлена, значит не сказать ничего! Я так отвыкла от женских проблем, что напрочь забыла про возможность беременности. Да какая, там, беременность, у меня месячных не было почти двадцать лет. Блин, и не будет. О чём я думала? Высшие, как мне быть?!

Неожиданно голову посетила мысль — судьба даёт мне второй шанс. Я могу исправить ошибку. Может, моё предназначение в том, чтобы родить и вырастить ребёнка? Радоваться должна, дура!

Мне выписали кучу витаминов, отдельно инъекционно: витамины группы 'В', 'аскорбинку', иммуностимулирующие, глюкозу. От врача возвращалась я в глубокой прострации.

Впереди постановка 'Федота'. Чёрт.

— Ты задержалась, — встретила меня обеспокоенная Лерка.

— Иду, иду, — я на ходу скидывала джинсовку.

— Не торопись, холл занят — Антошка занимается с малолетками, 'Федота' отменили. Ты от врача? — по тону Лерки, я поняла, что она чем-то сильно недовольна, только неизвестно чем именно.

Я кивнула, не потрудившись спросить, почему отменили постановку.

— Вид у тебя бледненький. На обследования направили? Что пришлось глотать? — сочувственно поинтересовалась подруга.

— Витамины для беременных, — огорошила я подругу. — И по-моему, меня от этого 'коктейля' сейчас вывернет.

На сцену вынесли рояль, за ним Антон трудился над робеющей несмышлёной школьницей. Уроки приносили хороший доход, и мы не отказывались от предложений. Я залюбовалась: Антошка как всегда на высоте, мог, не напрягаясь любой женщине вскружить голову, внушить девушке что угодно. Выработанные годами фирменные 'казанцевские' повадки работали и впечатляли. Пригнувшись подбородком к плечу девчушки, он обволок её руками, нажимая вместе с ней на клавиши:

— Вторая октава, отсюда вступаешь, — бархатно мурлыкнул парень.

Залепленная лейкопластырем челюсть нисколько не портила романтический образ. Ученица краснела, смущалась, но выполняла команды как положено. Любо-дорого посмотреть! Неважно кто пользовался большим расположением, голубые глаза пленили шелковым взглядом, он обольстит, кого захочет. Рано тебя списывать в тыл, дружище, рано.

Мне внезапно стало не хватать воздуха. До окна не дойду.

— Антон ты не мог бы открыть форточку?

Антон окинул меня встревоженным взором.

— Наташа, на сегодня всё, — сообщил он и потрудился выполнить просьбу.

— Антон Владимирович, а домашнее задание?

— Займись речью, Наташенька, как мы учили, — мягко улыбнулся он, поворачивая ручку на оконной раме.