Ночное небо было плотно затянуто низкими тяжелыми тучами. Вокруг была тьма, почти непроглядная, и только размытые нечеткие силуэты окружения, да еще и кратковременные порывы ледяного ветра, не давали мальчику полностью потеряться, растворится в этой густой черноте.
Он ежился от осознания этого, ежился от холодного дыхания ветра, но в своем предвкушении он был тверд, и не дрогнул ни разу.
Судорожно сжатая рука на рукояти кинжала побелела и затекла, но мальчишка упрямо продолжал удерживать неприметное оружие, только изредка шевеля им, словно пытаясь отразить черноту...Пустить солнечных зайчиков...Только уже тьмой, а не так, как показывал ему отец, не так, как уже полузабыто и безумно больно.
Темные глаза были прищурены, и упрямо высматривали что-то во тьме.
Но назвать их оживленными — было бы кощунством. Глаза были полны решимости и боли, были матовыми, и любой проницательный человек понял бы, что там — звенящая, оглушающая пустота.
Иногда, в отражениях луж, он с отстраненным сожалением понимал, что и плакать-то больше не может, а вместо черных глаз — видел зияющие темные провалы.
Мешковатые лохмотья болтались на худом, но судорожно замершем тельце, как на странном, маленьком пугале, и совершенно не грели, отчего мальчик время от времени ежился, вслушиваясь в тишину ночных звуков.
Он не двигался, замер, словно змея перед броском, маленький, решительно сжавшийся змееныш.
Где-то в глубине души мерзко и склизко стелилось разочарование — а вдруг, он не придет?
Лишь бы он, не то чтобы не воспринял всерьез — на это мальчик даже не надеялся — а хотя бы просто пришел, ради шутки, чтобы попытаться наказать дерзкого шутника, развлечь свой бессмысленно жестокий и бездушный характер, потешить самолюбие...Лишь бы письмо-вызов, накарябанное на клочке пергамента собственной кровью мальчишки, его дрожащей рукой, заставила...этого...придти.
Но Тасс стоял тут уже битый час, а Гатар Караер, известный больше как Крысолак, все не являлся.
Время тянулось мучительно долго, двенадцатилетний нищий сирота Тасс Райс уже устал ждать, напряженные до предела тело болело, сожженные горем нервы натужно гудели.
Внезапно — мальчик даже немного дернулся от неожиданности — послышались где-то вдалеке шаги, гулкие шаги окованных железом ботфортов стражника по мостовой, которые уж Тасс-то ни с чем иным спутать не мог.
Внутри мальчишки поднялось странное, обреченное, черное ликование, но лицо осталось каменным, иногда Тассу казалось, что оно попросту было парализовано после того случая.
Замерзшая и затекшая рука еще крепче сжала кинжал, а вторая, больная, которую Тасс держал за спиной, метнулась к голени протертых и великоватых кожаных сапог, и мальчик достал оттуда еще один клинок, точно такой же, только немножко длиннее, легче и тоньше. Этот Тассу пришлось стащить его у торговца оружием, потому что иначе быть не могло.
А потом нахлынули воспоминания.
" Над небольшой уютной долиной стояла приятная летняя утренняя прохлада. Дневные птицы только пробуждались ото сна, ночные же — засыпали, поэтому никаких звуков слышно не было практически, только тишина, и шелест растений вокруг и везде, их шепот остается в каждой клетке того, кто побывал здесь когда-либо.
Только несколько крупных птиц сорвались в небо с низкой сосновой ветки, громко хлопая крыльями.
Но весело улыбающийся кузнец Варт Райс, не обратил на это внимания. Он с задорной улыбкой опрокинул на себя опять целую миску ледяной воды, умываясь. Длинные пряди прилипли ко лбу, уже давно не молодому кузнецу это нравилось. Ощущение собственной чистоты, проверенной холодом и искрами...
С этими мыслями отец повернулся к Тассу, улыбаясь, и взъерошивая своей огромной пятерней волосы мальчика, который был копией отца.
Сегодня Варт должен сделать сына кузнецом, своим наследником...Это был счастливейший день в жизни опытного оружейника, и чувствовал себя Варт соответственно.
И хотя огромная черная наковальня, была едва ли не выше Тасса, мехи он пока сам сдвинуть не мог, к горну близко подойти — тоже, маленький ведь, но у него горели глаза! Тем, отцовским пламенем, которым он ковал свои знаменитые мечи.
В конце-концов Варт опрокинул на себя всю бадью с водой, и прекратил созерцание своей кузни, отплевываясь, и задорно смеясь.
Тасс обожал отца, вечно кующего, поющего, и смеющегося.
В свои девять лет, он метал стать таким же, как он.
Со стороны дома раздался неопределенный оклик, и уловив кивок, с улыбкой, конечно же, отца — Тасс бросился к маме в дом, помочь. Потому что просто так Тиля не звала.
Тиля была полной противоположностью Варту, невысокая, не худощавая, и с укоризненным, но добрым взглядом серо-зеленых глаз, который был таким родным, как и темные глаза отца.
Маму Тасс нашел на кухне — Тиля готовила завтрак, и попросила принести кое-какие продукты с огорода, и мальчик послушно кивнул, в следующую секунду юркнув в полуоткрытую дверь.
Мама весело фыркнула ему вслед.
На огороде Тасс быстро смекнул что надо было маме, и собрал все, что она хотела.
И собравшись было идти обратно, услышал голоса. Удивленный мальчик осторожно подошел к кусту, прячась в него, и весь обратился в слух:
— Кадэ, король ведь и вправду дал разрешение? На наше обогащение? Всего лишь за переход на сторону агрессора..., — голос одного из громил, стоящих на дороге напротив, был на удивление неприятен.
— Караер, вот уж ты обожаешь этого короля..., — задумался второй, — Но ладно, ты знаешь, что мне нужно.
Третий хохотнул:
— Тут есть, возле есть, как ты и пробовал! Сато, это тебе не Гатар, я не подвожу никогда...
— Ну и ладно, есть тут все. Деньги, женщина, убийство...Пошли навстречу этому..., — прорычал "Караер".
Тасс мгновенно покрылся холодным потом, с ног до головы, а наемники одинаково ухмыльнулись друг другу, кивнули, и бесшумно бросились в сторону дома Райсов. Естественно, никто не заметил силуэт, скрывающийся за кустом.
Когда леденящий ужас отпустил его горло, и мальчик снова обрел способность двигаться, то сразу же бросился обратно, по своих же следах обратно, к дому.
Однако предательская кочка подвернулась под ногу, и мальчик на всей скорости поскользнулся, послышался влажный хруст, а затем его голова ударилась о землю, и все потемнело, вокруг был гул. Вместо крика, из уст мальчика вырывались сдавленные хрипы.
Хуже всего было, что приподняться он смог, и ему открылся отличный вид на его дом, а вот подняться, идти дальше — никак. Тело не слушалось, отзывалось безумной болью.
А ведь напротив, метрах в двадцати стоял отец, взвешивая на руке свежевыкованный меч, любовался работой.
А прямо за его спиной, хищно подобравшись, как изготовившаяся к прыжку змея, бесшумно заносил кривой клинок один из головорезов.
Миг — и зеленую траву оросила кровь.
Голова отца покатилась по земле .
Следом за ней повалилось на колени, и затем на бок, тело великого кузнеца.
Варт Райс не успел даже ничего понять.
А из глаз Тасса ручьем полились слезы, но ни звука не сорвалось с его уст, как бы он не силился закричать.
Убийца гнусно ухмыльнулся сам себе, бросая свой окровавленный клинок рядом с телом Варта, и поднимая меч, созданный лишь пару часов назад.
Он вкинул его в ножны, и скрылся в доме, в следующее мгновение.
Тасс все еще силился подняться, привстал на руках, пополз, раздирая руки себе щепками.
Спустя несколько мгновений из избы донеслись душераздирающие крики матери.
Даже такой малец как Тасс, догадался сразу, что эти изверги с ней делают.
Слезы брызнули из глаз с новой силой, мальчик дернулся вперед, наткнулся на толстую хворостину, с невероятным трудом поднялся, опираясь на нее, и поковылял к дому, к кузне, мечтая оглохнуть, чтобы не слышать криков матери.
Перешагнув, через тело отца, мальчик завалился в кузницу, истекая слезами, не в силах сдерживаться.
И зачерпнув железным совком раскаленного угля, он расшвырял его по всему помещению.
Деревянные стены вспыхнули мгновенно.
Нестерпимым жаром пахнуло на лицо Тасса, но он был научен выдерживать его с рождения.
Он зачерпнул еще угля, выполз, опираясь на хворостину, и со всей силы швырнул уголья на камышовую крышу.
В следующее мгновение, огненные языки весело заплясали в своем ужасающем танце.
Тасс опять отступил в горящую кузницу, а дверь, прямо перед ним распахнулась ногой, и оттуда вышвырнули истерзанное в клочья, окровавленное, безжизненное тело матери.
Она упала рядом с отцом, словно обнимая его в последний раз.
Следом выскочили разъяренные головорезы, и сразу же их взгляды притянул мальчик, в ореоле огня.
— Вот он! Зверенышшш..., — прошипел один из них, тот самый "Караер", с премерзким голосом, бросаясь к нему.
Но путь ему преградила упавшая горящая балка, а Тасс остался стоять неподвижно, и тот отшатнулся.
— Крысолак, не глупи, пойдем отсюда, он все равно зажарится!, — отдернул громилу за руку один из его сотоварищей.
Тот зарычал, и отскочил, на прощание хищно ухмыляясь мальчику.
Но Тасс запомнил их лица, запомнил их имена...Запомнил.
Слезы его испарились, и мальчик повалился без чувств, а вокруг бушевал разъяренный огонь, оплакивая одного из своих укротителей.
Утро наступило неожиданно, и было холодным.
Мальчик Тасс Райс, сын кузнеца Варта Райса и Тили Райс, был жив.
Он лежал на огромном пепелище, в позе эмбриона, свернувшись, уткнувшись носом в колени.
Когда взошло солнце, он открыл глаза, и не удивился. Лишь поднялся, поднял свою окаменевшую в огне хворостину, и поковылял в сторону города.
В течении двух лет, нищий сирота с пустыми глазами сумел незаметно отравить Сато Ториаза, многоуважаемого капитана лейб-гвардии губернатора.
Кадэ Исо, невероятно дорогой телохранитель, сумел попасться в тщательно спланированную ловушку мальчишки, и был раздавлен огромным ящиком.
Остался лишь обычный стражник, известный бандит и изверг "Крысолак", Гатар Караер.
И сегодня он пришел."
Внушительная фигура стражника словно выплыла из теней, очертила четкий силуэт, разрываемый лишь ухмылкой пожелтевших зубов.
— Хе-хе, кто тут у нас! Я так и знал что ты выжил, звереныш!, — с ехидным презрением бросил Крысолак.
Тасс не сказал ничего.
— И что ты собрался делать? Давить мне на жалость? Требовать денег? Или просто позабавить пришел?, — Караер действительно был готов рассмеяться, глядя на мальчишку, который и на цыпочках едва бы достал ему макушкой до плеча.
— Убить тебя., — резко ответил Тасс, бросаясь на солдата с кинжалами наперевес.
Последний тоже успел выхватить нож, и играючи отбросил один из клинков мальчика, второй рукой поймав Райся за запястье.
Но мальчику было не впервой, и тот ловко вывернулся, даже не выпуская из рук клинков, и отскочил.
— Убить говоришшшь? Скорее действительно позабавить! А вот я тебе покажу...Что такое смерть!, — прошипел Гатар, и попытался ударить мальчика своим окованным сапогом.
Тасс уклонился, поднырнув под ногу Крысолака, и опять бросился вперед, втыкая кинжал в бедро солдата.
Ночные улицы, покрытые мглой, сотряс рев, исполненный боли и ненависти:
— Мерзкий отброссс!, — Караер выхватил меч — тот самый, меч отца Тасса, и замахнулся было на вновь отскочившего Райса.
Но вместо того, чтобы вновь отпрыгнуть, как предполагал Караер, мальчик бесстрашно прыгнул прямо на меч, и тот продырявил его лохмотья-балахон в сантиметре от живота.
А силой и неожиданностью прыжка, мальчишка сбил с ног солдата, и вцепился мертвой хваткой, сжимая одной рукой клинок.
Гатар Караер неистово заметался, пытаясь сбросить с себя мальчишку, удары кулака градом обрушились на голову и плечи Райса, но он не отпустил.
Наемник зарычал, собираясь вцепится в шею ненавистного хорька, но паренек извернулся, и всадил кинжал в грудь солдату, со всей силы, по самую гарду.
Брызнула кровь, и руки Караера сразу же обмякли, опустились.
Тишина обрушилась на темную подворотню.
И странный холод на душу Тасса Райса.
Холод облегчения.
Он поднялся, отряхнулся, и немного отошел, наполовину скрывшись во мраке.
— Кааак...Кааак ты смог убить меня, мальчишка?, — сдавленный хрип, вместе с потоком крови, сорвался с губ Крысолака.
— Это не я убил тебя. Тебя убила смерть. Ты проявил к ней неуважение...Впредь — не пренебрегай., — четко и холодно, будто механически, без единой интонации в голосе, ответил двенадцатилетний мальчик.
— И все-таки ты промахнулся..., — в следующем хрипе слышалось злорадство.
Но мальчик лишь ухмыльнулся.
— Нет. Я специально., — бросил он, и растворился во тьме.
Гатар Караер так и умер, с выражением безграничного ужаса на лице.
Теперь Тасс Райс стоял на краю огненной бездны. На краю реки из расплавленного метала, от которой веяло жаром, даже сюда, наверх.
Он стоял на краю дымохода, или вентиляционной шахты огромной городской кузницы, настоящего металлокомбината, огромного здания, где текли реки расплавленного метала, мечта любого кузнеца.
Оранжевое зарево приятно слепило глаза, где-то там, внизу, и согревало душу мальчику.
Он думал. Вспоминал.
Подняв одну ногу над огненной пропастью.
Возможно, он ждал, надеясь что кто-нибудь его услышит?
Надеясь, что кто-нибудь его удержит или остановит?
Надеясь, что кто-нибудь его окликнет?
Но нет. Никто не удержал.
Никто не остановил.
Никто не окликнул.
И Тасс Райс, бездомный сирота, шагнул вниз, отправляясь в полет, навстречу раскаленной реке.
Последними мыслями мальчика, закрывшего глаза, были: "Возможно я встречусь так с мамой и папой, если жар и огонь примет меня. Возможно, я стану идеальным оружием, которое будет убивать подонков. Возможно, я стану сохой или плугом, чтобы помогать людям. Возможно, я сделаю мир лучше."
И река поглотила его без остатка.
...Меня зовут Тасс Райс, сын Варта Райса. И если вы читаете это письмо — меня уже нет в живых. Не забудьте меня. Пожалуйста. Я все равно остался.
Мой дух — в ваших клинках.
Помните это.
Не пренебрегайте.
VS
