Освободите тело для спецназа

Сергей Шемякин

Моему брату ВИКТОРУ — офицеру

Советской Армии посвящается

Фантастический боевик

Освободите тело для спецназа.

Не важно, какого цвета на бойце берет-

черный, зеленый или голубой.

У спецназа цвет один — краповый! Окроплённый кровью,

своей или врага. Как повезет!

Часть 1.

Краповый берет. *

Глава 1.

Боевой тир. Полумрак. Резкий запах сгоревшего пороха. Подвальная тишина.

За спиной угадывается фигура Мени — хитрого узкоглазого казаха, при необходимости вполне успешно косящего под китайца, склонившегося в своей бронированной будке над пультом тренажёра.

— Опять что-то химичит, гадёныш, — лениво подумал Глеб, ожидая сигнала. Тир представлял из себя закрытый полукруг радиусом пятнадцать метров и примыкающий к нему тамбур с местом для изготовки к стрельбе и пультом режимов установки мишеней. Всего мишеней было десять: прямоугольники 40 на 30 сантиметров с подсветкой, имитирующей лазерные прицелы и вспышки выстрелов. В этом упражнении появлялось только шесть. Задача выглядела простой, как грабли: за три секунды во встречном ночном бою свалить шестерых. Для решения имелся автомат, магазин патронов и граната. А дальше шли сплошные минусы: дверной проём находился в точке центра полукруга и влетев вовнутрь помещения сразу же два америкоса, забившихся по углам, оказывались у тебя за спиной. Левого то ещё можно было достать в броске, а вот правого — не развернёшься, или автомат держи одной рукой или уже после приземления в перевороте. Задержался на тебе лазерный луч вражеского прицела пол секунды — крякает зуммер — ранен, два раза "попали" — два кряка — "убит"! Загорается свет, оценка — "два" и напутствие по трансляции от ефрейтора Есменеева: "Ну что боец, будем учиться крякать или Родину защищать?" "В твоем доме будет играть музыка, но ты её не услышишь!" "По нём заплачет мать старушка ..." и прочие приколы в том же духе. Казах, надо отдать должное, не повторялся.

* Наградной берет бойцов специального назначения — символ чести, доблести и воинского мастерства.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Над входом загорелся зелёный глазок — "Готовность", через несколько секунд красный — "Бой". Глеб прижался к косяку и катнул гранату в проём вправо от себя: " Мы спецназ, вас — на раз!" — перехватил он автомат обоими руками, сдвинувшись к центру прохода.

По ушам гулко ударил хлопок имитационной гранаты и широкая лавка, на которой сжатой пружиной стоял сержант, мгновенно опрокинулась, бросив его в полёт на изрядно попорченный пулями пол. Время взревело. Распластавшись на лету, Глеб выкинул из-под себя автомат и, выгнувшись, длинной очередью с трудом дотянулся до первых двух фигур, появившихся слева сзади и справа на два часа.

— Сука! — выдохнул он тремя секундами спустя, когда, привычно врезавшись в щербатый бетон, не снимая пальца со спуска бешено клокотавшего автомата откатился в сторону, перечёркивая стволом начало потянувшихся к нему лазерных лучей. — Всё-таки сзади обоих пиндосов поставил.

Вдавившись в холодный пол, ожидая результата стрельбы, Глеб добавил, уже без злости, чисто по инерции, ещё пару "ласковых", зная, что опять не подфартило. Ещё бы четверть секундочки и он успел бы снять справа сзади "шестого".

Когда загорелась цифра "5" и в тире вспыхнул полный свет, сержант с досады поморщился и быстро поднявшись, направился к выходу. Рекорд

Глеба Ткачева и на этот раз не состоялся. Хотя на это обижаться было грех. ТКАЧ и так в роте считался одним из первых, что в рукопашном бое, что в стрельбе. Только комроты Зверев при отработке стрельбы в закрытом помещении мог в падении поразить пять мишеней. Обычно выбивали две-три, реже четыре. Но майор работал автоматом как портняжка иглой и дырки протыкал где хотел. У Глеба в этом деле тоже прорезался неожиданный талант и два месяца назад, повторив майорский рекорд, он произвел в роте настоящий фурор. Сам ЗВЕРЬ тогда, царапнув колючим взглядом, пожал ему руку и немногословно похвалил:

— Молодец! Толково отстрелял!

С тех пор сержант задался целью вписать своё имя в ротные анналы, срезав, в падении с переворотом не пять мишеней, а все шесть. И хоть состоялся очередной облом, но ещё не вечер! Будет и у Глеба на улице праздник.

Собственно первый боевой приём солдата — это быстро упасть и откатиться в сторону. Площадь ростовой фигуры в пять раз больше, чем прижавшегося к земле бойца, и попасть в него гораздо труднее. Мгновенно упасть — это дорогого стоит. Цена в бою — жизнь. Упадёшь тысячу раз, уже и научишься колени, локти, лицо и затылок беречь. Упадёшь десять тысяч — будешь уже работать на рефлексах и будет тебе уже без разницы куда падать: на землю ли, бетон, вперёд, назад, вбок или "на выстрел". Да и здесь, на тренажёре — стандартное падение вперёд с ускользающей опоры высотой пятьдесят сантиметров, стрельба по вспышкам выстрелов в падении и откате в сторону — ничего особенного. Ну поставил ему Меня двух пиндосов сзади, трех справа и одного слева, ну так это естественно, поскольку прекрасно знал, что Глеб правша. А правше вправо развернуть ствол значительно труднее, чем влево, больше времени надо. Сержант поэтому и гранату кидал вправо, чтобы почистить этот сектор. Хреново то, что пятый слева начал стрелять на полсекунды раньше чем шестой сзади. Разворот ствола влево, потом вправо и назад, вот полсекундочки и ушло. Тут надо было думать.

Глеб Ткачёв был обстоятельным человеком. Всё, за что он брался, он делал на совесть. Вот и педагогический закончил с отличием, и по-английски шпарил не хуже истинного англичанина, да и по-немецки разговаривал почти свободно. И секцию каратэ, куда его затащил на первом курсе закадычный дружок Сережка Яковлев, он не бросил, как тот, через год, а занимался упорно все пять лет, получив черный пояс. По этим двум причинам Глеб и попал в спецназ, когда его высчитал дотошный военком.

Но была у Ткачева тайна, которую он никому не доверял. Слишком уж она была неожиданной, даже для него, не говоря об окружающих.

От девчонок, вплоть до пятого курса, Ткач не знал как отбиться. Во-первых, парней в институте было мало (кто сейчас из мужиков идет в педагогический, даже на ИНЯЗ?). А во-вторых, Глеб был парнем действительно видным: рост под метр девяносто, белозубая улыбка, карие глаза, темные широкие брови, в общем "отпад", как говорили о нем девицы и валом валили "на Глебушку", если тому доводилось выступать в каких-либо соревнованиях.

На пятом курсе как отрезало. Ткач это понял не сразу, занятый самим собой, а месяца через три, почувствовав, что девушки боязливо его сторонятся, словно ощущая в нем что-то сверхъестественное, тревожное и опасное. Он уже не казался им надежным человеком, за которым " как за каменной стеной", а наоборот внушал смутные, непонятные опасения. Что-то было в его взгляде такое, от чего у них мурашки пробегали по коже и прелестницы старательно отводили глаза.

Мужчины же, ничего не замечали. Для них Ткачёв ничуть не изменился, по горло занятый подготовкой к защите диплома и изматывающими тренировками в спортивном зале. Для мужчин он оставался прежним, хотя это было не совсем так.

Г Л А В А 2

Всё началось на третьем курсе.

— Сила духа удесятеряет силу тела! — твердил им сенсей, заставляя вкладывать в удары что-то неведомое и нематериальное, что нельзя ни пощупать, ни попробовать, и чему почти невозможно научиться. Он снова

и снова демонстрировал страшные, нечеловеческие удары, от которых, казалось, должна была в первую очередь разлететься рука, а не преграда, гораздо более прочная и твердая, чем человеческая плоть, но неожиданно рассыпавшаяся под ударом железного кулака. Да, сенсей не зря стажировался в Японии, носил черный пояс и имел высокий дан! Ученикам было до него, как саженцу до взрослого дерева. И хорошо, если встретится щедрая почва и умелый уход, а то зачахнешь тоненьким прутиком, так и не поднявшись высоко от земли.

А Глеб хотел подняться как можно выше, хотя бы приблизиться к сенсею, но не было у него той тайной силы, которой владел учитель. Будь то удар или защита. Того ведь хоть палкой бей, даже следов на теле не остаётся. А без этого куда? Вот и начал он на третьем курсе заниматься аутогенными тренировками и йогой. Настойчиво и упорно, по несколько часов в день...

Не попадись ему в конце восемьдесят девятого книга американского биолога Лайэлла Уотсона, глядишь, многое в его жизни сложилось бы по-другому. Но он купил ее за довольно крутую по тем временам цену — восемь рублей, не подозревая, что из чистого любопытства дал толчок цепочке полумистических, но вполне реальных событий.

Написанная Уотсоном книга о жизни и смерти, могла поразить любого: Что не стареет на Земле? Был ли у человека третий глаз? Зачем покойнику скрещивают руки? Где размещается душа? Нужно ли видеть сны?

Десятки, сотни вопросов, на которые Уотсон давал ответы. Ткач даже с месяц не ел яиц, вычитав, что яйца перед смертью, когда их бросают в кипяток, "кричат" и падают в " обморок ". Но была в этой книге глава, которая просто требовала попытаться сделать то, что без соответствующей подготовки не получилось у американского исследователя, хотя многие люди вполне успешно проделывали это с незапамятных времен.

Глеб и сейчас, два года спустя, помнил свой первый опыт. На улице стоял апрель, было тепло, и вовсю зеленела трава. Он не чувствовал себя ослабевшим, хотя месяц сидел на овощной диете и ограничивался в пище. Денёк выдался как по заказу: ласково светило солнышко, на небе ни тучки, воздух прозрачный — за сто верст видно, и жить хочется — аж не могу! Весна! Что там говорить!

Мать с отцом ушли на работу, сестренка накрасилась, как на конкурс красоты (это в восьмом то классе?!) и потопала в школу, весело стрельнув напоследок глазами. Утро начиналось как обычно.

Глеб сделал зарядку, принял душ, достал на завтрак из холодильника пару яблок, купленных с вечера на рынке, выпил чашку несладкого чая и сел писать записку родителям:

" Не пугайтесь! Я не умер! Это психологический опыт.

Тело моё не трогайте и никого к нему не подпускайте!

Глеб".

Когда он поставил после своего имени точку, ему стало вдруг страшновато. "Может позвать кого-нибудь на всякий случай? — мелькнула у него мысль. — Хотя нет, не надо". — Слишком долго всё объяснять придется, —

сказал он вслух, успокаивая звуком голоса сам себя. Но страх не унимался,

заставляя холодеть в груди и тревожно сжиматься сердце, а лихорадочное волнение всё нарастало, переходя в еле заметную внутреннюю дрожь.

"Я спокоен, спокоен, спокоен. Чувствую себя хорошо", — произнес он мысленно команду самовнушения, снимая страх. "Думаю об астральном полёте спокойно. Думаю об астральном полёте спокойно. Думаю об астральном полёте спокойно. Мне интересно летать", — настроил он себя на эксперимент.

Ощутив прилив настроения, положил записку на подушку и пошёл на кухню. Набрал высокую кастрюлю теплой воды, долго манипулируя с кранами, чтобы подобрать нужную температуру, близкую к температуре тела, а затем отнёс кастрюлю в спальню, поставив на пол возле кровати. Устроившись поверх покрывала на самом краю постели, Глеб положил рядом с собой записку, чуть раздвинул ноги, поскольку в книге категорически запрещалось скрещивать конечности, и опустил левую руку в воду.

Его лёгкие привычно сделали расслабляющий, неглубокий вдох-выдох, и сознание заученно отключилось от всего происходящего вокруг. После короткой паузы он мысленно помолчал, сосредотачивая внимание на чувстве покоя и, после очередного вдоха-выдоха, в голове привычно пронеслось: "Я спокоен, спокоен, спокоен. ... Мои мышцы расслаблены, тяжелые, тёплые. ... Мои мышцы расслаблены, тяжелые, теплые ..." — мысленно прокрутил он установочную фразу только дважды, зная, что после третьей команды на него нападает сонливость. Тело стало совершенно расслабленным и невесомым. Глеб вошёл в состояние медитации. Он представил себя взбирающимся вверх по крутой лестнице, уходившей концом в бездонную синеву неба, которая делалась всё прозрачней и прозрачней, но всё равно оставалась синевой, как он не стремился вырваться из её спокойных ровных объятий, заполнивших всё кругом. Только лестница и безбрежная синева: снизу, сверху и со всех сторон. А руки неторопливо перебирают перекладины: раз-два, раз-два, раз-два-три. Медленно и плавно, словно потешаясь над наивностью этого человечка, осмелившегося взбираться в бесконечность. Они не устанут, нет, эти руки! Просто человечку не хватит и жизни пересчитать все ступеньки этой лестницы, ведущей в никуда.

И человечек, кажется, это понял.

Он представил себя лёгким облачком пара, всё быстрее и быстрее несущимся невесомо вверх. Одна ступенька, вторая, третья. Вот они уже замелькали — не сосчитать. А скорость всё нарастает и нарастает. Уже не лестница, а сплошная бегущая лента с двумя черными полосами по краям и чуть размытой серединой. И это облачко уже несётся как экспресс: У — У — У — У! А синева уже не беспредельна. Она суживается, суживается, как горло кувшина и впереди уже маячит выход, неясным, светлым пятном.

— Это конец, конец, конец! А — А — А — А! — ликует человечек, врываясь в вожделенное небытие.

Г Л А В А 3

— Ткачёв, не мечтай! — одернул задумавшегося сержанта командир группы Козырев. Старлей был невысокого роста, но жилист и обладал звериной силой. Он нажал на кнопку пульта и на экране появился очередной слайд.

— Авиабаза Райт-Паттерсон, штат Огайо, — пояснил он. — Основная взлетно-посадочная полоса: длина — 3900 метров, ширина — 90 метров. Имеется четыре ВПП меньших размеров, а также..., — потянулся Козырев указкой к экрану, — сеть рулёжных дорожек, групповые и одиночные стоянки самолётов..., ангары..., склады..., — сделал он продолжительную паузу, привлекая внимание, — боеприпасов... вооружений... ГСМ. Помимо этого имеются технические и административно-служебные здания, для нас особого интереса не представляющие, за исключением: штаба..., пункта управления полетами... и мест размещения личного состава. На аэродроме могут базироваться: самолёты стратегической авиации, — ткнул он указкой в одиночную стоянку, где распластал свои огромные крылья ядерный бомбардировщик Б-52, — и другие типы самолётов.

— Системы охраны, — поменял Козырев слайд, — стационарная, доплеровская, радиолокационная — АН/ТРС-39. Может обнаружить ползущего человека на расстоянии до двух километров, идущего — до семи. Состоит ... из разнесённых на расстояние до 70 метров приёмников и передатчиков радиолокационных сигналов, имеющих по две антенны. Простейший способ выведения из строя — создание помех на частоте передатчика 1,7 гигагерц. Имеется также возможность повреждения питающего кабеля. Вот в этом месте, — показал Козырев на слайде, — а при налёте — уничтожение приёмных или передающих антенн. Охрана имеет один вертолётный патруль и пять-шесть автомобильных. В военное время может быть усилена до роты. Помимо стационарной радиолокационной системы, используются: ... носимые РЛС АНППС С-10 — для патрулей и миниатюрные системы АН/ЖСС-20 для охраны внутренних помещений, в том числе и с ядерными боеприпасами. Но об этом поговорим на другом часе, — отложил старший лейтенант указку и включил полное освещение в классе.