-... плохо, что ты зашёл.
— Почему? — Стас был неприятно удивлён. — Ты же сам звонил!
Он переступил с ноги на ногу. Знакомый с детства заплёванный, разрисованный пакостными рисунками подъезд вдруг стал до тошноты гадким. Обшарпанная дерматиновая обивка двери квартиры N77, драная когтями незабвенного и давно почившего кота Мурзика, походила теперь на шкуру давно сдохшего животного.
Лицо Армена, когда-то красивое и надменное, а теперь опухшее, почерневшее от щетины, было похоже на чёрно-белую фотографию из местной газеты — 'если кто-то из вас опознал этот труп, звоните'...
Армен прикрыл оплывшие глаза и потёрся щекой о захватанный руками косяк.
— Ты не обижайся, — хрипло пробормотал он. — Плохо совсем...
— Иринке плохо? — сглотнув, спросил Стас.
— Что Ирка... я её выгнал...
— Выгнал?!! — Стас толкнул рукой дверь. — Ты что, совсем спятил?
Армен молча пропустил Стаса внутрь в вонючую духоту прихожей...
Они были знакомы давно — с первого класса. Стасу всегда нравилось, что Армен — его друг. Причём не просто друг, а друг, который был старше всех одноклассников на целый год! Подумать только, Армен уже учился бы во втором классе... а может быть, даже и в третьем... если бы милосердная к Стасу судьба не уложила Армена на полгода в больницу с каким-то там острым менингитом.
Папа Армена — высокий, седой всегда пахнущий какими-то лекарствами, сколько помнил его Стас — иногда рокотал, — Стас не раз слышал эти разговоры через неплотно прикрытую дверь кухни:
— Слушай, вот отдал бы я Арменчика в первый класс в шестилетнем возрасте — глядишь, он бы и не заболел.
— От судьбы не уйдёшь, — тихо отвечала мама-Ванда. — Откуда нам знать, что бы тогда было?
— Мама-Ванда, ты совсем аполитично рассуждаешь, — обычно отвечал Василий Арамович. — Фаталисты не вписываются в марксистское видение мира. И кстати, дальше детского сада менингококк тогда нигде, н-и-г-д-е не проявился...
Словом, взрослый друг, да ещё и увлекающийся самбо... наперекор воле отца-хирурга — это, конечно же, подарок судьбы. И тихий очкастый Стас только радовался тому, что коварный вирус-менингококк подарил ему такого замечательного одноклассника.
Школьником Стас почти каждый вечер бежал в 3-й подъезд в гости к Армену. Дверь обычно открывала мама-Ванда, — так её звали не только Армен, но и Стас, и Ленка — глупая младшая сестра Стаса, и ребята во дворе, и даже, — за глаза, — некоторые соседи.
— Полячка... все они такие — гордые... прямо, как не знаю что... — ворчала иногда мать.
Но, как ни странно, ворчала не зло, а даже с какой-то ноткой гордости... вот, мол, мы, бабы... какими можем быть, если к нам с любовью да лаской...
Отец, вечно работающий посменно, да ещё и подхалтуривающий на каких-то отделочных работах, только хмыкал и заваливался спать. Сколько Стас себя помнил — отец либо был на работе, либо отсыпался после ночной смены. Все его отпуска и выходные выпадали на какие-то скучные будни. Иногда выходной отца случался в воскресенье... и он явно не знал, что делать. Пытался иногда тащить Стаса и Ленку погулять в парк или сходить в кино, но растущие дичками дети старались увильнуть и смыться во двор, где, конечно же, было всяко интереснее, чем с неуклюже заботливым отцом.
Тогда он с явным облегчением что-то ремонтировал, подкрашивал, ковырялся в вечно протекавшем бачке унитаза, таскал из подвала разломанные дощатые ящики из-под бутылок... для титана — вымороченной голландской печурки в ванной... горячую воду провели уже после смерти отца...
Много лет спустя, когда умерла и мать, Стас вдруг подумал — а был ли отец когда-нибудь в отпуске? Вспоминались только грязный свердловский вокзал... декабрьский холод... нарисованный на стекле зала ожидания красноносый Дед Мороз... какая-то жёлтая дыня, совершенно неуместная на заиндевевшей уличной скамейке... хлопочущая радостная мать, пытающаяся взять у отца сумку... и сам папа, протягивающий сыну подарок на пластмассовой подставочке — кусок толстого оргстекла, в глубине которого непостижимым для шестилетнего Стаса образом было выгравировано море... три волнистые линии и пароходик с дымом из трубы... а выше пять волшебных и непонятно волнующих душу букв: 'Анапа'...
И всё.
Споткнувшись о пустую пластиковую бутылку 'Арсенального' Стас вошёл в маленькую кухоньку. За прошедшие годы она стала ещё меньше...
Чёрт! Чистюля Иринка никогда бы допустила до такого! Плита, заплывшая пригоревшим намертво чёрным жиром, зияла разбитым стеклом духовки, все настенные шкафчики были открыты, под ногами смачно хрустел рассыпанный крахмал. Батарея пустых бутылок выстроилась под столом и подоконником...
Стас распахнул бывшие когда-то ярко-жёлтыми шторы. Сквозь забрызганное мутное стекло виднелась кирпичная стена соседского дома. Стас обернулся... над проемом кухонной двери по-прежнему висела репродукция картины 'Грачи прилетели'. На мгновение Стасу показалось, что нарисованные берёзы, которые когда-то так нравились маме-Ванде, качнулись... в лицо пахнул сырой мартовский ветер...
— Зря ты пришёл, — тускло сказал Армен. — Пошли лучше к тебе...
Стас молча вынул из пакета первую бутылку коньяку и поставил на кухонный столик её между грязными тарелками. Под донышком бутылки неприятно хрустнули хлебные крошки.
— Знаешь, — сказал он, — я сейчас приберусь тут... Потом, если хочешь — ко мне. Позвоню — Ленка подъедет с мужем... Светка обещалась... У тебя телефон работает? Я скажу, чтобы все ко мне заходили... у тебя здесь бардак.
— Бардак — это мягко сказано, Стас... — пробормотал Армен. — Ладно, я сейчас умоюсь...
Он повернулся.
— Армен! — окликнул его Стас. — Налить грамм сто... поправиться?
— Потом... — на миг остановившись, сказал Армен. — После того, как я побреюсь и приду в себя...
Он скрылся в ванной и сразу же начал бренчать какими-то тазиками. Гулко загудела вода, послышались невнятные ругательства
— Стас! — крикнул из ванной Армен почти совсем нормальным голосом. — Раз уж ты пришёл — будь другом, в спальную не входи, ладно?
Вопреки ожиданиям Стаса, в спальной не валялась никакая шлюха с вокзала. Правда, застарелый табачный запах, густо замешанный на перегаре, и плотно задёрнутые шторы придавали комнате вид притона, но когда Стас отдёрнул шторы и открыл дверь на балкон, то комната показалась неожиданно прибранной.
Ну, смятое покрывало на диване — спал, видимо, не раздеваясь, — пыль на полках и телевизоре... но в углах не наблёвано и грязных тарелок нет...
На стене, на огромном гвозде висели яркие, начищенные до зеркального блеска странные предметы. Стас хорошо помнил, что в детстве на этой стене они развешивали картинки, новогоднюю мишуру, тонкую проволоку-антенну для 'Спидолы'... это была единственная стена в доме, в которую почему-то легко вбивались гвозди, и к десятому классу этих самых гвоздей в стене было, как иголок в игольнице.
Стас шагнул ближе...
— Зашёл всё-таки? — с усмешкой спросили за спиной.
Стас вздрогнул.
— Ты меня напугал.
— Да ладно тебе, — со знакомой с детства интонацией сказал Армен. — Подумаешь!.. Ну, здравствуй, дорогой!..
Стас видел прежнего Армена. Честно-честно! Прежнего! Это был именно он — боевой, слегка нахохленный, хоть и немного постаревший, но подтянутый и улыбающийся! Это был друг... это был почти что брат... это был он — Армен!
Армен нахмурился и смерил Стаса взглядом...
О! Он всегда был лидером, с самой их первой встречи! Он первым обнял Стаса и, хлопая его по спине, внезапно севшим голосом прошептал:
— Эх, Стаська, Стаська... где же ты был зимой?..
* * *
Браслет с ярко сверкавшими шипами был угрожающе тяжёлым. Кинжал больше походил на короткий меч древних греков. Ошейник был усыпан серебряными бляшками. Пояс слепил глаза чешуей...
— Нагрудник ещё был, — сказал быстро захмелевший и ставший неприятно желчным Армен, — да я его Ирке отдал. Не помогло... дурака я свалял тогда, понимаешь? Полез... тоже — герой!
Стас машинально выпил. Всё происходящее казалось ему сном.
— Зачем же ты её выгнал? — спросил он онемевшими губами.
Армен нагнулся к нему через кухонный столик, чуть было не опрокинув бутылку:
— Не смог, понимаешь? Не смог я больше...
Он встал, нащупал на подоконнике пачку сигарет и закурил.
Стас молчал, пытаясь собраться с мыслями. Коньяк неприятно ударил в голову. Мыслей не было. Вертелась только назойливая попсовая мелодийка: 'Люблю — не люблю, я ему говорю, не давлю, не молю, захочу — разлюблю...'
— Выгнал, — не оборачиваясь, глухо сказал Армен. — Пусть лучше несчастной ходит, чем со мной...
Он яростно втиснул окурок в кофейное блюдечко и обернулся.
— Думаешь, это прикольно... как в 'Ночном дозоре'? Не-е-ет... это страшно! Нет никакого договора между Светом и Тьмой, нет! И не было никогда. Земные наши дела их не интересуют — это верно. Но — до той поры, пока демоны не начнут побеждать... тогда они и полезут... ко всем нам полезут... в открытую... здра-а-а-асьте!
Армен пьяно покачнулся.
— Они за души дерутся... за нас... за нас всех... и тебя, и меня... Иринкину... пока мы тут с тобой коньяк и водку пьём — мы им не нужны... но — тс-с-с-с! — как только ты о них узнаешь...
Армен сел и расплёскивая, плеснул водки в стаканчики. Стас с ужасом видел, как за его спиной распрямилась засохшая в горшке хризантема и мгновенно налилась кровью, закапавшей с лепестков.
— Спросишь, какая разница — знаю я о них или нет? Э-э-э, брат... это — говно вопрос...
Стас крепко сжимал стаканчик и не мог заставить себя отвести взгляд от цветка. Боковым зрением он улавливал какие-то волосатые тени, шевелившиеся по углам. По пояснице провело холодным пальцем... словно что-то, царапая джинсовую куртку, игриво пощекотало... как бритвой... чуть что — располосует, — распластает, перерезав позвоночник... одним резким и внезапно сильным движением
— ...и вот получивши до-ка-за-тельст-ва, ты вместо того, чтобы успокоиться, начинаешь интересоваться... рыться... понимаешь? Ты, как мудак, с... с... с-суёшь нос во всё это дерьмо... Тебя, видите ли, жжёт интерес... пытливость, — сраная, — пытливого ума!
Армен преувеличенно захохотал. Глаза его налились кровью. Стас судорожно вздохнул и выпил.
...снег... лучше думать о снеге... белом снеге Камчатки... о том, как почти тридцать лет они с Арменом не виделись... как он, Стас Романский, мотался по всей стране... как прозаически боролся за заработок... как женился и разводился... разводился и женился... долгие годы редкой переписки с Арменом...
Господи, зачем я вернулся сюда?! Зачем???
... однажды в третьем классе я спас Армена... а он спасал меня много раз — очкарика затюханного... много раз... и мама всегда говорила, что Армен — мой самый надёжный друг... и мой отец учил его ремонтировать велосипед... и первую рюмку мы выпили у меня, тайком от родителей... и Иринку я помню ещё годовалую, в коляске, когда пришёл из армии... Ларискина дочь, — такая же голубоглазая девчонка-кудряшка... и Армен, написавший мне: 'Я должно быть, совсем сошёл с ума, но я и Иринка хотим пожениться, представляешь? Приезжай!!!'
... а я не смог тогда... подарок выслал.... телеграмму... и на сотовый звонил... из Дудинки... вот так вся жизнь и прошла... и я не знал... не знал...
— — и не хочу знать!!! — —
... что на свете есть такое... зачем, зачем, ЗАЧЕМ мне это знание?!!
...
* * *
Стас проснулся дома.
Похмелье. Какого он давно не испытывал. Не мальчик, всё-таки, так много пить.
Весь день он прихлёбывал пиво, припасенное заранее в холодильнике... чувствовал, видимо, что переберёт накануне...
К вечеру он более или менее пришёл в себя.
Думать ни о чём не хотелось.
Сумка висела в прихожей.
Около 12-30 приходил милиционер... следователь. Стас, стесняясь своего похмелья, внятно рассказал ему то, что было нужно. В окно маленькой комнаты он видел, как в труповозку втащили завёрнутое в старенький ковёр тело. Ковёр он помнил хорошо. Они с Арменом всегда сворачивали его, когда играли в солдатиков...
... а копья и луки мы делали из прутиков веника, стоявшего в туалете... вскоре веник становился совсем худеньким... и мама-Ванда нас иногда журила... не ругала, нет-нет!..
...а Василий Арамович рассказывал нам об огнестрельных травмах... и мы тайком листали у него книги по военно-полевой хирургии... разложив их прямо на этом самом ковре...
* * *
Ближе к 19-00 Стас снял сумку с крючка, отнёс на кухню и открыл...
... серебряные блики...
В ванной на стене присохли кусочки окровавленной плоти. Стас смотрел на них безумными глазами... поморщился, смыл тугой струёй воды из душа.
Из слива раковины пробулькало что-то угрожающее и он пулей вылетел из ванной. Кинжал неприятно стучал по бедру... под браслетом чесалось...
Стас чувствовал, как пропотевшая рубашка прилипает к спине.
— Армен, — тоскливо позвал он.
Стало тихо. Совсем тихо.
Мерзко хихикнули где-то за газовой плитой.
Сам не замечая этого, он поднял руки к груди, сжав кулаки...
За стеной чисто прозвучала струна...
И надо было идти.
Единственный его друг Армен... лучший в жизни Друг... спившийся Рыцарь Света... теперь Стас понимал его, как никогда...
— Прости меня, Стас, — прошелестело в ухо.
— Прощаю, — медленно сказал Стас. — Теперь я на твоём месте.
Они не обращают на нас внимания.
Пока мы не увидим их. И единожды увидев, невозможно больше не замечать того, как истончается, прогибается плёнка реальности, готовая прорваться и впустить Инферно...
— Я — Рыцарь Света, — негромко сказал Стас. — Я пришёл вслед за павшим.
Сумерки сгустились. В ушах послышался нарастающий вой.
Осталось последнее — шагнуть вперёд и принять бой... без награды, без победы, без удовлетворения...
...во всяком случае, на этой земле...
Стас шагнул вперёд, стиснув в руке рукоять кинжала.
* * *
