Раскрыть ладони

Вероника Иванова

РАСКРЫТЬ ЛАДОНИ

"...Я породил чудовище. Вы снисходительно улыбаетесь, когда я говорю об этом, или хихикаете за моей спиной, потому что всех вас начинает одолевать слепота. Пройдет совсем немного времени после того, как мои ноги сделают последние шаги, и зрение покинет вас навсегда. О, вы, вне всяких сомнений, будете счастливы, упиваясь властью, к воздвижению коей причастны и мои руки! Но никогда не станете единым целым. Могущество, растащенное по норам, обернется прахом, в котором вы уже сейчас играете, радуясь, как малые дети. Но что случится, если кому-то наскучит возиться в пыли? Если он поднимется, протрет глаза и... увидит? Оставит ли он вам ваши игрушки или растопчет все, что попадется под ноги? Я не желаю вам зла и несчастий, но прошу помнить: одно чудовище неизбежно породит другое, а двум уже не будет места ни в пределах города, ни в пределах мира. Кто из двоих окажется сильнее? Тот, в ком еще жив человек, или тот, кто изгонит из себя последнюю память о прошлом? Я не стану гадать, потому что все равно не доживу до грядущей битвы, а вы... Увидите сами. Если сможете прозреть."

(Из Завещательного письма основателя Саэннского анклава,

Его Магичества Ганниера Единодержца)

* * *

— И как у вас только язык повернулся, любезный dyen, назвать этот замечательный, великолепный, непревзойденный клинок ржавым ковыряльником?!

— А разве я соврал? Ковыряльник и есть! И конопатым станет через неделю, не позднее... Знаю я ваши поделки, dyen Тувериг, ведь не первый раз беру.

— То-то и оно, что не первый! Кабы мой товар не нравился, так давно бы уже к Лигену ходили ножички заказывать!

— Кто сказал, не нравится? Я сказал? Нет, это вы сказали!

— Я? И про ржавчину, значит, тоже я болтал?

— Заметьте, моих уст это слово не покидало: я всего лишь предположил...

— Что клинок через неделю "веснушками" покроется! А это ведь не что иное, как...

Слова, слова, слова. Монеты в туго набитых кошельках ртов. Звонкие, только что отчеканенные, или хриплые, уже уставшие быть в ходу. Один хозяин бережет свои сокровища, ослабляя тесемки кошелька только при крайней необходимости, а другой... Другой слишком щедро, а может быть, бездумно и рассеянно дарит пленникам губ свободу, и тогда...

Слова звенят, гудят, шуршат, налетают друг на друга, сталкиваются, отскакивают назад, возвращаются к своим владельцам, чтобы снова быть брошенными в отчаянную атаку. Но намного лучше эти докучливые тварюшки делают совсем не то, для чего появляются на свет: они успешно прогоняют сон. Мой сон.

Опять дядя с кем-то ругается. На улице. Прямо под окнами. А голос, кстати, знакомый. Точно, мясник с соседней улицы. Пришел за разделочными ножами. Заказ не особо дорогой, но в будущем есть возможность приработка по заточке. Надеюсь. Правда, надежда — не повод благосклонно относиться к шуму и гаму с утра пораньше. Спрашивается, зачем люди, почтенные как возрастом, так и положением в обществе, устраивают посреди бела дня свару? Лишь из-за непреодолимой любви к искусству торговли? Все равно сделка будет совершена по заранее оговоренной цене, и нет никакого смысла разыгрывать целое представление на потеху окрестным кумушкам, а мне можно было бы еще часок соснуть. Целый часок. Вот сейчас перевернусь на другой бок и...

Крак. Шурх. Плюх. Ай! Если не выразиться грубее.

Попытка поменять положение тела привела к плачевному результату, завершившемуся чересчур близким знакомством с паркетными досками. Боль от удара отозвалась в затекших мышцах не самым приятным образом, зато помогла проснуться окончательно и бесповоротно.

И почему я не закрыл на ночь окно? Тогда никто бы меня не побеспокоил своим нытьем, и шею бы не надуло. Ох, как затекла, даже поворачивать трудно... А может, она болит из-за того, что я так и не добрался вчера до постели, предпочтя сон, сидя за столом, и руки вместо подушки? Или...

Ахм!

Мясник пришел за ножами? Значит, что у нас на дворе? День. Белый. В разгаре. Да будь оно все проклято!

Ухватиться за стол и подняться-таки на ноги, вот первое задание. Исполнено успешно.

Что дальше? Осмотреться вокруг и постараться понять, сколько бед от беспечного поведения вчерашним вечером переползло через ночь в новый день.

Исполняю.

И как? Много плохого нашлось? По горлышко. Если бы слезы и ругань умели помогать справляться с бедами, я бы охрип и ослеп, выплакав все глаза, но поскольку обычно к хоть какому-то ощутимому результату приводят только засученные рукава и натруженные руки... Лучше соберусь с силами и мыслями. Хотя, первые пока еще блаженно дремлют, а вторые, как обычно, невинно хлопают ресницами: мол, а мы-то здесь причем? Ни причем. Только без вас слишком скучно.

Но как меня угораздило заснуть? Все восковые шарики, кропотливо подготовленные для дальнейших таинств, превратились в ленивые радужные лужицы и теперь годны разве что на повторную переплавку, да и то, если я не ошибся с количеством масла. Вот бы еще вспомнить, недолил или перелил... А, ладно! Потом пойму. Жаль, что время потрачено впустую. Dyesi Карин будет недовольна. Очень. И опять не заплатит полную сумму, потому что выполнение заказа окажется просрочено. А я-то, дурак, надеялся быстренько все закончить и выкроить время для занятий! Правда, судя по развалу на столе, вчера намерения были ровно теми же самыми, причем, отчасти воплощенными в жизнь: шнурок, похожий на ожерелье из коряво завязанных узелков, лежит рядом с расплавами воска. Что же я пытался сплести? Кажется, "сторожевуху". Успешно? Кто бы знал... Потом сверю с папиными записями, сделав поправку на прискорбное отсутствие у своего родителя дара рисовальщика. Но это потом. Совсем потом.

Доброе утро, Маллет. Ясное, теплое, летнее утро. Хорошее такое, за полдень.

Тупица рассеянный. Неудачник, у которого руки растут из... Впрочем, откуда бы ни росли, благодарение всем добрым и злым богам, что у меня есть эти руки!

Хватит скулить. Надо собраться. Еще не все потеряно. Подумаешь, заготовки растеклись? Восковую смесь можно приготовить снова, старые запасы пока позволяют сидеть дома. Чего не хватает? Лишь времени и желания, но они придут. То есть, время так и так будет потрачено, а желание...

Жить-то надо? Надо. А чтобы жить, нужна пища. Кроме того, неплохо чем-нибудь прикрывать тело и спать под крышей, а не на открытом воздухе: хоть в Саэнне круглый год лето, но летние ночи не всегда бывают столь же погожими и душными, как минувшая. И поскольку жить я хочу несколько больше, чем умереть, желание работать никуда не денется. Будет сидеть на краешке стола, как миленькое, и тихо вздыхать, глядя на мои мучения над очередным заказом купчихи Карин. Я тоже для порядка немного повздыхаю. Самую малость. Чтобы не портить слаженный и годами проверенный дуэт. Вот прямо сейчас и начнем!

— Мэл, ты проснулся?

Из-за дверного косяка высовывается курносенькая мордашка в обрамлении пушистых и золотых, как солнечные лучи, локонов. Это Тай. А если полностью, Тайана — дочка моего двоюродного дяди Туве, младшая и, после выводка дюжих сыновей, единственная отрада отцовского сердца. Шестнадцать лет, пока еще ощутимо угловатая для придирчивого взгляда фигурка, глаза цвета морской лазури и теплая улыбка. Можно спорить на что угодно, но к совершеннолетию, до которого осталось всего ничего, у двери оружейной лавки выстроится очередь женихов...

Проснулся ли я?

— Очень на это надеюсь.

Улыбка, расцветающая на девичьих губах, тоже надеется на лучшее.

— Я заходила к тебе перед завтраком... Ты так крепко спал, жаль было будить.

— Зато у дяди жалость отсутствует. Совершенно.

Светлые брови шутливо сдвинулись вместе, но сразу же вернулись на привычные места:

— А, ты слышал? Па давненько так не веселился!

Вот как это называется. Веселился. А то, что у половины квартала уши заложило, это ерунда. Пустое. О своем утерянном сне и не говорю.

— Ты голоден?

Я прислушался к животу. Пока не бурчит, но вполне возможно, спустя час-другой начнет требовать пищи.

— Немного.

— Я посмотрю, что осталось на кухне и принесу, хорошо?

— Если тебе не трудно.

— Какой же труд в том, чтобы человека накормить? — удивилась Тай. По-настоящему удивилась, искренне и мило, так, что рассердиться на нее не представлялось возможным.

Она не всегда понимает мои слова, но дело не в том, что девушка простовата или, как утверждают злые языки, глупа. Я и сам очень часто не могу себя понять. Особенно в разнице намерений и поступков.

Широкая юбка взметнулась парусом и исчезла за дверью: Тайана поспешила вниз, в кухню. Даже не слыша, могу сказать, что девушка прыгает на одной ноге через ступеньку. Сначала на правой, потом на левой. По лестничной площадке — на обеих ногах. И еще пролет в том же духе. Хорошо бы, ее братья не переусердствовали за завтраком, иначе придется ждать вечера, поскольку раньше, чем спадет жара, в Саэнне пищу не принимают. И для здоровья вредно, и не особо хочется, потому что палящее солнце — не самый приятный сотрапезник.

Что ж, у меня есть несколько минут, чтобы привести себя в надлежащий для пребывания в благовоспитанном обществе вид. Хотя, зачем спешить? Тай уже видела мою заспанную физиономию и мятую одежду, а больше я никого в своих апартаментах принимать не собираюсь. И безграничное благодарение Всеблагой Матери, что гостей не предвидится: не хочу представлять, сколько тщетных усилий понадобится для уборки на моем чердаке.

Да, я живу под самой крышей двухэтажного особняка, некогда принадлежавшего зажиточному купцу и откупленного мастеровым людом в те годы, когда Нижние кварталы города перестали считаться пристойными для проживания богатых и родовитых семей. В подвале дядя держит кузню, на первом этаже сваливает железный хлам, по которому легко можно представить все шаги превращения руды в разные, преимущественно острые штуковины, а на втором обитают он сам, Тай и три здоровенных парня, похожих друг на друга так сильно, что и отец никак не может разобраться, кто из них кто. Или не особо желает это сделать, потому называет просто: Ен, Ди и То — "первый", "второй", "третий".

Чердак никогда не был завидным местом, но осиротевшему племяннику все равно некуда было податься, и любезное предложение дяди я принял с радостью. В конце концов, лучше заброшенное пространство в лесу нависающих прямо над головой стропил, чем койка в Доме призрения, прочимого мне для проживания в ожидании совершеннолетия, а может, и после него. Много лучше, и не только своими качествами. Конечно, пришлось расчистить, подправить, приколотить и прострогать, но, по крайней мере, сейчас то место, где я провожу ночи и некоторую часть дней, похоже на комнату. Одну большую, правда, потому что перегородки поставить так никто и не удосужился. Да и хорошо, когда стены далеко, а воздуха много. Мне нравится простор. Но только не тот, что виден с края обрыва! Я боюсь высоты. И еще нескольких вещей, которых избегаю даже мимолетно касаться мыслями. Мои годы приближаются к двадцати восьми, но страхи никуда не уходят, как это ни печально, и потому очень многие считают меня трусом. Может быть, вполне заслуженно...

Ветер, пробирающийся на чердак через открытое окно за моей спиной, на мгновение качнул невидимые занавеси из стороны в сторону, ослабевая и снова усиливаясь. Пушистые ниточки скользнули по моей щеке и вернулись на прежнее место, словно бы с некоторым удивлением и сожалением, что вообще пришлось двигаться. Никогда раньше не замечал в своих ощущениях такого оттенка... А впрочем, наверное, показалось. Спать по ночам надо, а не работать! Я повернулся, намереваясь покончить со сквозняком, прикрыв решетчатые ставни поплотнее, но вместо исполнения задуманного, растерянно замер на месте, остановленный неприятным открытием. Разве сегодня ко мне должны были прийти гости?

Наверное, правильнее и безопаснее было бы смотреть на всю фигуру целиком, но блеклый буровато-серый наряд пришельца скрадывал очертания настолько, что внимание само собой устремлялось вверх, а достигая лица, сразу же оказывалось беспомощно застрявшим в мертвом капкане взгляда.

Нехороший такой взгляд. Серьезный. Бесстрастный. Внимательный. Так рассматривают на рынке товар, приобретаемый не из удовольствия, а из надобности: о пользе покупок спорить и не пытаются, но кривят губы и скучно торгуются с купцом ради соблюдения приличий. Именно с подобным выражением и смотрели на меня темно-серые глаза с лица, на котором...

Спаси и сохрани, Всеблагая Мать!

Черные, жирно поблескивающие линии сплетались, расплетались и менялись местами, подмешивая в природный цвет кожи стальной отлив странной для живого человека бледности и образуя причудливый узор. Узор, на весь мир заявляющий о принадлежности его обладателя к Теням — Гильдии наемных убийц.

Легендарная "живая" татуировка, секрет которой известен только мастерам Гильдии, гремучая смесь металлической пыли, угля, трех десятков масел и неизвестно, скольких десятков заковыристых чар. Рисунок, как утверждают сплетники, способный перемещаться в границах тела по желанию его владельца. Также пульсирующие в одном ритме с сердцем линии вольны полностью исчезать и изменяться, к примеру, чтобы поведать о перемещении их обладателя к вершинам иерархии, но на то, конечно же, есть правила и условия, непременные к исполнению.

Как странно... Явленное в нескольких шагах от меня чудо заставило забыть об испуге от визита нежданного и, прямо скажем, нежеланного гостя, да так успешно, что колени передумали привычно трястись. Только мурашки начали на спине свою любимую игру в догонялки, мелко-мелко перебирая сотнями ножек.

А пока мне приходилось выбирать между любопытством и испугом, убийца небрежно скрестил руки на груди, кончиками пальцев поглаживая локти в тех местах, где на рукавах обычно располагаются потайные карманы для метательных ножей. Если бы я до сего момента лелеял мысли об оказании отпора, то теперь разумнее было беспрекословно смириться с происходящим и дождаться хоть каких-то объяснений. Кому же хочется обзавестись стальным перышком в горле? Дышать окажется крайне затруднительно, знаете ли.

Высокий, но не массивный. Гибкий и увертливый, наверное, как змея. Волосы выбелены то ли солнцем, то ли искусственными средствами: так у Теней принято. Почему? А на белые вихры любой другой цвет ляжет ровно и охотно, если возникнет необходимость.

Ноги длинные. Бегает, стало быть, быстро, а значит, шанса первым оказаться на лестнице у меня как не было, так уже и не предвидится. Каков печальный результат осмотра? Если пришелец задумает убить, можно не стараться отодвинуть миг кончины на более позднее время, нежели угодное душегубу. Или все же попробовать? Жаль, что меня застали врасплох, но если постараться...

Эй, а почему я вообще подумываю о грозящей смерти? Он же сейчас занят именно "отдохновением", и выставленная напоказ раскраска неопровержимо о том свидетельствует. Между выполнением заказов Тени ведут вполне добропорядочную жизнь обычных горожан, и татуировка на их лицах видна очень четко. Вот когда убийца заключает договор и приступает к делу, рисунок исчезает, чтобы проявиться вновь лишь по полном выполнении обязательств. Такова воля Анклава, хранящего покой жителей города по принципу: если рисунок виден, страшиться нечего. Правда, вечно мельтешащий узор мешает разобрать черты лица убийцы, и когда Тень возьмет-таки заказ, вы все равно не сможете распознать, кто в толпе безобиден, а кто смертельно опасен, даже если ранее видели этого человека по сто раз на дню.