Безумие в моей крови

'Люди — это сознание и душа Лиивиты, живой земли. Глухие к её мольбам, они разрушили связь, обрывая нити жизни. Лиивита пришла в отчаяние. Она призвала на помощь друатов и забрала разум и душу королей, обрекая их на безумие. Это цена благополучия и счастья живой земли...'

(Из легенд Лиивиты)

Глава 1

Звон столовых приборов режет слух, эхом отражается от каменных потолков трапезной.

Трой сидит в другом конце стола, но, несмотря на пространство между нами, я задыхаюсь от его присутствия. Не поднимая глаз от тарелки, кромсаю дыню, давлюсь её терпким соком. Трой смотрит на меня бесстрастно и немигающе. Не глядя, насаживает на вилку ветчину и подносит ко рту. Медленно, тщательно жуёт, при этом изучая меня, будто разбирая на части и затем складывая обратно, пытаясь создать нечто более совершенное.

Я стараюсь покончить с едой как можно скорее, чтобы выскользнуть из-под гнёта его взгляда.

Трой вежлив и невозмутим. Он ждёт. Следит за мной, дышит моим воздухом и ждёт моей капитуляции. Он хочет контролировать мою жизнь.

У меня есть мечта: я хочу, чтобы Трой исчез. Однажды я найду способ от него избавиться. Навсегда.

Мои наряды совершенны, мои манеры изысканны, а мои мысли чернее сажи.

Наспех доев завтрак, я вышла на балкон безумия, так называют его жители Лиивиты. Говорят, что мой прадед в приступе безумия пытался разрушить каменный парапет, нависающий над морем. Я то и дело возвращаюсь к этой мысли, потому что безумие моего прадеда и моего отца — это и моё безумие. Оно подкрадывается ко мне, пока ещё невидимое, но гарантированное, как россыпь веснушек на моих щеках в начале лета.

Чтобы успокоиться, я следую ритуалу — медленно вожу взглядом по пейзажу, перечисляя увиденное — металлический блеск воды, серый пух облаков, размытую линию горизонта. Потом вдыхаю морской воздух так глубоко, что шёлковый кокон платья стягивает грудь тисками. Ровно пять вдохов — и умиротворение шустрой змейкой ползёт по спине, оставляя после себя тепло и силу.

Эти моменты, разбросанные посреди ежедневной суеты, стали ключом к моему спокойствию. Моя жизнь оркестрована до малейших деталей, и я притворяюсь, что контроль находится в моих руках. В действительности я не контролирую даже саму себя. За мной пристально следят, ждут проявлений безумия. Каждая эмоция, каждое отступление от рутины, перепады настроения, вздохи, всё это замечают и обсуждают. Меня охраняют, как бесценное сокровище, необходимое для блага королевства.

Моя жизнь и вправду как оркестр. Вокруг жужжит непрекращающийся фон, духовые инструменты: слуги, лакеи, мерный шум замка. Где-то невдалеке пилят душу пронзительные звуки скрипок, я стараюсь к ним не прислушиваться. Это придворные, советники, любопытные доброжелатели. Иногда из этого хора выделяются соло. Временами это радует, иногда настораживает. Мой инструмент — рояль. Знающий, что рано или поздно ему придётся сыграть соло, и взволнованно ждущий момента, когда минорная мелодия заглушит другие звуки.

Мой отец — король Лиивиты. У него нет инструмента, но его присутствие наполняет музыку замка смыслом. Рядом с ним — Трой, его друат. В переводе с древнего языка Лиивиты 'друат' — это точка на правом виске, где сливаются разум и душа. Трой — душа и разум моего отца, его помощник, друг и советник.

Инструмент Троя — гобой. Он никогда не теряет строй, по нему можно настроить весь оркестр. Он звучный и красивый, но немного грустный. Надеюсь, Трой никогда не узнает, что я чувствую его грусть. Ему бы это не понравилось.

Наши с Троем отношения не сложились. Мы не общаемся, мы кружим друг вокруг друга, но не в танце, а в поединке, как рыцари во время долгой битвы. Он замечает все мои ошибки, а их, увы, много. Мы разговариваем строго по необходимости. Сказанные друг другу слова хрустят на зубах, как горькие кристаллы.

— Ви, уже без четверти час. Я могу подготовить твоего отца к королевскому часу, а ты присоединишься к нам, когда сможешь.

— Нет!

Не собираюсь лишний раз оставлять их с отцом наедине, у них и так слишком много секретов. Трой предугадал мою реакцию, поэтому уже стоял в стороне, удерживая занавесь. От его снисходительной усмешки ноют зубы. Высокий, сильный, он заполняет замок своим присутствием. Он больше похож на разбойника или пирата, чем на носителя чужой души.

Он считает меня избалованной и упрямой, но мне всё равно. Я мечтаю о дне, когда он исчезнет. После моей коронации, а если мне повезёт, то, может, и раньше.

Серые, каменные коридоры с зарешеченными окнами дышат холодом даже в жаркую погоду. С балкона безумия можно попасть прямиком в покои отца, но это не приветствуется. Дверь надёжно запирают с обеих сторон.

Слуги помогли отцу переодеться, и теперь он задумчиво смотрел в одну точку, перебирая пуговицы камзола. Стены его покоев обиты голубым бархатом, вокруг расставлена светлая, удобная мебель. Ничто здесь не соответствует характеру отца — вспыльчивого, ироничного мужчины, любившего яркие краски, старинное оружие, вино и веселье. По крайней мере, таким он был до того, как безумие поглотило его и заглушило красный шёлк его роскошной жизни пресным голубым бархатом.

Приподняв длинную юбку, я стала перед отцом на колени.

— Скоро начнётся королевский час. Ты слышишь меня, папа? — Отец подвигал губами, но выражение его лица не изменилось. Сглотнув печаль, я разгладила камзол на его груди и поправила седой завиток на любимом виске. — Пора идти, папа! Посмотри на меня! — Я взяла его за руку. За спиной я чувствовала немое присутствие Троя, и это злило. — Сейчас мы пойдём на королевский час. Ты и я. Вдвоём. Пойдём, папа!

Я нарочно исключила Троя. Изо дня в день я надеялась, что отец кивнёт и скажет: — Конечно, моя девочка, пойдём! Только мы вдвоём, нам больше никто не нужен!

Тщетные надежды как бабочки поздней осенью. Они ещё живы, но уже обречены.

Отец заволновался и беззвучно позвал Троя. Как и всегда.

Опершись на ручку кресла, я встала с колен. Протянув отцу руку, Трой чётко произнёс: — Королевский час, Диин!

— Да, конечно, — засуетился отец.

Трой никогда не торопил отца, не пытался вытащить его из кресла, как это иногда делали слуги. Он терпеливо разговаривал с Диином, и существующая между ними связь будила отца. Иногда я ревную так сильно, что ноют зубы. Наша связь с отцом должна быть глубже всего, что происходит между безумным королём и его друатом. Мне казалось, что я мастерски скрывала ревность, пока однажды Трой не сказал:

— Не ревнуй! Самое страшное для родителей — это зависимость от своих детей. Им очень трудно меняться с нами местами и следовать нашим указаниям. Намного легче повиноваться чужаку.

Эти слова остались в моей памяти. Глядя, как отец охотно берёт Троя за руку и выполняет его просьбы, я успокаивала себя: 'Трой — чужак. Отец слушается его только потому, что он чужак'. Этот чужак постоянно находится рядом, следит за каждым моим шагом и пытаясь управлять моей жизнью.

Отец встал и, расправив плечи, последовал за Троем к двери. Я поспешила за ними и подхватила отца за локоть. Сильный, плечистый, он выглядел бы совсем молодым, если бы не седеющие волосы и отсутствующее выражение глаз.

Мы подошли к двери большого зала. Я бросила критический взгляд на нашу троицу, не заметила очевидных изъянов и напомнила отцу:

— Королевский час, папа!

На долю секунды он снова стал таким, как раньше, в его глазах сверкнул смех. Я прижалась ближе, надеясь, что он отругает меня за излишнюю опеку или сострит по поводу королевского часа, который он никогда особо не жаловал. Но его глаза снова затуманились, и он пододвинулся ближе к Трою. Поджав губы, я пнула дверь ногой, не желая дожидаться помощи слуг.

Как же я ненавижу королевский час! Пожираемая взглядами, я стою в дверях, не поднимая взгляда. Передо мной десятки ног, обутых в элегантные ботинки, разноцветные туфли с лентами и пряжками или в стоптанные башмаки. Гул голосов отражается от стен и вибрирует в моей груди. Наша троица, двигаясь как одно целое, проследовала через зал. Слуга объявил:

— Его Королевское Величество Диин Риссольди и Её Высочество Вивиан Риссольди!

Медленно, с остановками мы обошли зал по периметру, потом усадили отца на трон, а сами сели на ступени. Я не сводила глаз с отца. Во время королевского часа в нём появляется нечто волшебное. Воздух вокруг нас становится разреженным, свет преломляется вопреки законам физики. В эти и только эти минуты я верю, что мой отец отнюдь не безумен, а перешёл порог другой, непонятной мне реальности. Я слежу за гостями, пытаясь понять, замечают ли они эти проблески радуги, но по разинутым ртам и любопытным лицам ничего не прочтёшь. А от Троя объяснений ждать бесполезно, я получу в ответ снисходительный взгляд.

Гости подходили, чтобы засвидетельствовать почтение великому королю, который своим безумием платит за их благополучие. Их улыбки были любопытными, жалостливыми, благодарными. Они радовались тому, что это не им приходится сидеть на безумном троне, принимая благодарность жителей Лиивиты. Перед уходом они бросали на меня любопытный взгляд в поисках первых симптомов безумия. Иногда мне хочется состроить жуткую гримасу и понаблюдать, как быстро по Лиивите расползутся радостные слухи. Вивиан безумна! Лиивита приняла жертву будущей королевы!

Трой склонился ближе и прошептал: 'Осталось двадцать минут'. Я повела плечом, не принимая его дружеский жест. Я не хочу его доброты и сочувствия, я люблю его ненавидеть. Хотя бы за то, что в будущем он вернётся в своё поместье и заживёт весёлой, беспечной жизнью. В то время, как меня ждут безумие и мой собственный друат. Мой друат. При этой мысли меня передёрнуло.

Перед нами с поклоном остановилась молодая пара. Они держались за руки, впиваясь в отца восторженными взглядами.

— Я рад за вас! Нет ничего прекраснее правильного выбора! — В голосе отца слышалась улыбка. Такие моменты являются неотъемлемой частью королевского часа. Увидев кого-то в толпе, отец вдруг словно просыпается и говорит странные вещи, наполняющие гостей восторгом. В течение долгих месяцев я пыталась понять, как Трой подстраивает это 'пробуждение', но не смогла разгадать эту тайну.

На королевский час могут прийти любые жители Лиивиты вне зависимости от сословия и достатка. Вокруг снуют слуги с закусками и напитками, гости оживлённо жуют предоставленные угощения, бросая на нашу троицу любопытные взгляды. Троя знают все. Его присутствие так же символично, как и корона на голове моего отца. Друат является живым символом того, что короли и королевы Лиивиты жертвуют собой на благо народа.

Трой провёл ладонью по моему плечу, и я поднялась на ноги. Отец встрепенулся и посмотрел на меня помутневшими глазами.

— От имени великого короля Диина Риссольди благодарю вас за то, что вы посетили замок Лиивиты. Как видите, Его Величество в добром здравии и живёт во имя нашего прекрасного королевства.

Живёт во имя королевства.

Как же я ненавижу эти слова! Я произношу их в конце каждого королевского часа, обращаясь к людям, которые приходят перекусить и поглазеть на безумного короля. Эту обязанность мне навязали ирриори, пятеро старейших советников отца, которые помогают управлять королевством. Однажды я не сдержалась и высказала Трою всё, что думаю об этой напыщенной речи. В ответ он кивнул, серьёзно и без иронии, и договорился с ирриори, чтобы мне позволили самой написать альтернативную речь.

Однако я не смогла найти слов. Правильных слов попросту не существует. Я не хочу приветствовать людей, которые пришли поглазеть на моё горе.

Под громкие аплодисменты я повернулась к отцу, который тут же с готовностью встал с трона и спустился вниз по ступенькам. Он не любил громких звуков. Взяв меня за локоть, отец потянул меня к двери на балкон безумия. Слуга закрыл за нами двери и задёрнул тяжёлые занавеси, позволяя нам иллюзию приватности. Отец подошёл к парапету, вдыхая солёный воздух.

— Ах, уплыть бы куда-нибудь подальше! — в сердцах сказал он.

— Что... что ты имеешь в виду, папа? Что-то не так?

Но он рассеянно смотрел на парапет, царапая трещину ногтем указательного пальца.

— Не волнуйся, Ви, слова Диина ничего не значат, — тихо сказал Трой.

— Откуда ты можешь это знать?! — я кричала, не волнуясь, что нас могут услышать в зале.

Мне надоели наши споры, королевский час, стук моих каблуков по каменному полу, удушливый шёлк моих платьев. Всё это повторялось изо дня в день, ничего не меняя и не облегчая. Из наших голосов почти ушли эмоции. Каждый день мы проигрывали одни и те же сцены, и осталась только усталость.

— Папа, а давай сегодня почитаем на балконе?

— Давай! — неожиданно согласился отец. — Найди что-нибудь интересное про оружие!

Трой стоял за моей спиной, так близко, что я чувствовала тепло его присутствия. Под его взглядом обнажённая кожа моей шеи покрылась мурашками.

Слуги неохотно открыли наружные двери в покои короля и вынесли на балкон два кресла. Я выбрала энциклопедию древнего оружия и устроилась рядом с отцом. Трой удалился, не желая нам мешать. Это время принадлежит только нам с отцом, и друат знает, что я не потерплю присутствия свидетелей. Его присутствия.

Я читала с выражением, задавала вопросы. Иногда мне удавалось получить в ответ усмешку и пару фраз, прежде чем отец снова удалялся в свой мир. После чтения отец устроился в своём кабинете, а я неприкаянно бродила вокруг. Дел у меня хватает, но не хотелось оставлять отца.

— Папа, а давай...

В дверях появился Трой. Отец встрепенулся, с радостью глядя на друата.

— Извините, что побеспокоил! Ви, тебя ждут ирриори.

Я и так знала, что они меня ждут. Мне нечем их порадовать, у меня не появилось никаких признаков безумия. Упрямо глядя на отца, я молчала. Давай же, папа, попроси меня остаться!

— Трой сказал тебе идти к ирриори, Ви! Ты должна его слушаться.

— Да, конечно. — Я с трудом сдержала обиду в голосе.

— Тогда почему ты не идёшь?

— Я... мне надо переодеться.

— Ты и так прекрасно выглядишь, Ви. — Слегка склонив голову, Трой стоял на пороге, придерживая для меня дверь кабинета.

Я не сдвинулась с места. Взгляд зацепился за резной нож для писем с рукоятью из слоновой кости. Я пошевелила пальцами, представляя, как сжимаю рукоять в руке, подхожу к Трою и одним невероятно сильным движением перерезаю ему горло. В моей груди что-то оборвалось, и боль на минуту исчезла. Предательская улыбка растянула мои губы.

Трой подошёл к отцу, наклонился и что-то тихо ему сказал. Отец посмотрел на него с преданной улыбкой. 'Трой — чужак', — повторила я про себя и снова посмотрела на нож, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Трой небрежно поднял его, поигрывая рукоятью. Он покрутил нож в руке, потом резко взмахнул рукой и вонзил его в деревянный блок, под которым хранились письма.

Ухмылка искривила губы Троя.

Неужели он знает, о чём я думаю? По телу пробежала дрожь, и я незаметно вытерла вспотевшие ладони о жёлтый шёлк. Всезнающий, беспощадный, невыносимый друат. Я повторяла эти слова, спускаясь по лестнице на встречу с ирриори.