Прохладным весенним утром на поляне среди хвойных лесов раздавались волшебные, неслыханные доселе в здешних местах звуки. Они лились ручьем и переливались, словно радуга. Мелодия будто ожила, и звала к себе, и держала подле, и не отпускала. На траве, скрестив не по-здешнему ноги, сидел путник и играл на свирели. На левом плече его дремал ворон и во сне как будто раскачивался в такт музыке. Путник не замечал ничего, кроме волшебных звуков свирели, из которых будто сам он состоял. И когда он поднял взгляд, увидел перед собой девушку. Она смотрела на него не отрываясь. Свирель на миг замолчала. Что-то странное, доселе неведанное, охватило его. Ее глаза прожигали насквозь, но взгляд отвести было невозможно. Он хотел говорить, но не мог. И тогда он снова начал играть. Они смотрели друг на друга, и звуки музыки лились, останавливая течение времени. Пальцы музыканта и свирель были одним целым, и движения поражали, завораживали.
Время снова то шло, то останавливалось. И, наверное, прошел уже не один век, если не тысячелетие, но солнце стало заходить за горизонт. Путник отложил свирель в сторону, и ворон на его плече вздрогнул, проснувшись. Девушка неожиданно встала и быстро пошла к лесу. Музыкант смотрел ей вслед. Но тут она повернулась и, взглянув ему в глаза, произнесла: "Прощай". И ушла. А он все сидел и сидел, пока не стемнело, и был не в силах сдвинуться с места.
Рано утром он отправился в путь.
— Почему ты ее не остановил? — спросил ворон.
— Я не могу оставаться со смертной. Ты же знаешь. Пусть лучше она навсегда останется в моей памяти прекрасной и юной, — и, немного подумав, добавил: — И живой.
Они все шли и шли, а в голове путника звучал ее голос: "Прощай, прощай, прощай..."
Путник шел по заброшенной дороге, густо покрытой снегом. Когда-то здесь жили люди, но пожар уничтожил дома и почву, и селяне, назвав эту землю проклятой, покинули здешние места. Глупо это все. Кому, как ни ему, знать, что такое проклятье. А беды везде случаются.
Он был здесь почти три века назад. Одиноко стало после смерти ворона. Старый колдун хоть и знал секрет долгих лет, но бессмертие было ему не под силу, не из них он был, не из них. И вот шел путник один, и только и было у него утешение — что свирель его старая. Он все чаще вспоминал ту девушку. Все думал, как она жила, как умерла. Любила ли кого.
Он все шел и шел. Но вдруг увидел среди леса дом. Ветхий, но точно жилой. Он подошел к двери и постучал. Послышались шаги, щелкнул замок. Открыла молодая девушка. Она уставилась на него, и он начал думать, что же с ним не так. "Здравствуй". Она не ответила, но, так и не отрывая от него взгляда, жестом пригласила в дом. Он зашел. "Ты не боишься проклятой земли?". Но она снова не отвечала, а все так же смотрела на него. "Ты, наверно, немая", — предположил он. Она немного помедлила, кивнула и пригласила его к столу.
Путник ел и наблюдал за молодой хозяйкой. Сначала глядела на него испуганно, словно на черта. А теперь ничего, даже улыбается, и взгляд хитрый стал. Жалко только немая. А у той, что хранил он в сердце, был голос. И он был самым прекрасным на свете. Он узнал бы его из миллионов похожих, если может быть на свете что-то похожее на ее неземной голос. Он не помнил лица ее. Он не помнил цвета ее волос. Но голос ее он не смог бы забыть никогда.
Когда утром путник проснулся, она уже не спала, а просто лежала, глядя в потолок. "Доброе утро, хозяйка", — весело сказал он. Она задумчиво посмотрела на него, приоткрыла рот, будто бы хотела ответить, но, как бы испугавшись, кивнула и пошла одеваться. Он еще лежал и думал. Снова о той, что умерла. Ее голос ни на день не покидал его. Он каждый раз говорил ему: "Прощай". Но вдруг его задумчивость прервала немая хозяйка дома. Она стояла, протянув ему свирель, видимо выпавшую из заплечного мешка, и легонько трясла его за руку. Он, не задумываясь и ничего не спрашивая, взял ее и начал играть ту самую мелодию, которую играл той, кого любил. А хозяйка смотрела на него так же, как смотрела она. И на миг ему показалось, что это она и есть. Но это же невозможно.
Он стоял на пороге с мешком на плече. Хозяйка грустно смотрела на него, явно желая что-то сказать, и, если бы она могла говорить, можно было бы подумать, что не решалась. "Ну, бывай, хозяйка. Больше не свидимся", — сказал он и побрел прочь, не оглядываясь. Снег хрустел под ногами. Он снова думал о той, кого больше нет, когда услышал за спиной знакомый голос, который кричал ему вслед из покинутого им дома: "Прощай!"
