Лазарет - 2. Хозяйка

ЛАЗАРЕТ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МИРОВ — 2

ХОЗЯЙКА ЛАЗАРЕТА

ПРОЛОГ

Сквозь стекающий темной луны сердоликовый свет,

Я забуду про боль и страданья рожденья и смерти.

Татьяна Воронина

Старая больница обнимала крыльями корпусов заброшенный парк, не дотягивалась пустыми шпилями до низкого серого неба. Когда-то над ней возносились позолоченные кресты, ныне замененные латунными струнами. Стайка студентов, яркая, как снегири на снегу, возбужденная и белозубо хохочущая, шла к крайнему левому зданию, стоящему на отшибе. Сбитые ступени привели в вестибюль с необычайно высокими сводами потолков. На стенах кое-где сохранилась лепнина, однако вся поверхность была закрашена серой краской.

— Эй! Хозяин! — крикнул Артем Иноземцев, сложив ладони рупором. — Прибыло свежее мясо!

Дружный хохот был ему ответом. Дураки! Тогда они смеялись, только палец покажи. Сейчас-то Татьяна прекрасно понимала, что смех и кажущийся цинизм фразы был призван скрыть общую нервозность, подбодрить желторотых первокурсников, пришедших на первую экскурсию в анатомический театр при одной из старейших городских больниц.

На шум вышел высокий черноволосый парень. Его длинные, как у обезьяны, руки едва не доставали до колен. Он, прищурившись, посмотрел на практикантов, махнул ладонью на неприметную дверь.

— Там переодевайтесь. Затем прямо по коридору в белую дверь. В предбаннике подождёте.

Толкаясь и встревожено щебеча, словно стайка воробьев, они разделись в маленькой комнатке, покидали куртки и пальто на покоцанную банкетку, надели новенькие белые халаты, одинаковые голубые бахилы и — некоторые — даже шапочки. С шутками-прибаутками добрались до "предбанника", где замолчали, бледнея от волнения и запахов, едко щекочущих ноздри. Запахов формалина и дезинфекции. Плиточных полов и облезлых каталок. Клеенки. Холода. Смерти.

Дверь распахнулась. Давешний обезьян, сдвинув шапочку на затылок, оглядел враз притихшую компанию и усмехнулся.

— Мясо, говорите? — в его устах это прозвучало жутко. — Сразу предупреждаю. Некоторым становится плохо. Таких более стойкие товарищи выводят под белы рученьки в коридор и сажают на диванчик у окна. Окно можно открыть. Ну, пошли, что ли?

Они оказались в длинном серо-зеленом коридоре. "Так вот он какой — тот самый тоннель!" — подумалось Татьяне. Только вместо света в его конце, закрыла почти всю торцевую стену крашеная черная дверь.

— Там, — махнул как раз в ту сторону провожатый, — мертвецкая. Мои клиенты ждут своей очереди. Они тихие и покойные люди, никогда не ссорятся и не сетуют на потерянное время...

Татьяна мельком оглядела лица соратников. У всех без исключения глаза горели нервическим блеском. Лизочке Панаевой, кажется, уже было плохо. Она вцепилась в плечо Артема Иноземцева и висела на нем, как шуба, вывешенная для просушки на балкон. Татьяна тоже не отказалась бы вцепиться сейчас в чье-нибудь плечо. Юмор патанатома был таким же едким, как и местные запахи — от него становилось дурно.

— За этими двумя дверями — залы для вскрытий. Напротив — зал для косметических процедур. Выдача трупов с заднего крыльца ежедневно с девяти ноль-ноль до четырнадцати ноль-ноль. В субботу с девяти до пятнадцати, — продолжал вещать между тем Харон-юморист, неуловимым движением открывая одну из дверей.

Толпа качнулась внутрь, рассредоточилась вдоль стен и застыла, оглядываясь то ли жадно, то ли испуганно.

Глазам Татьяны предстала комната метров тридцать в поперечнике с двумя высокими постаментами по центру, накрытыми мраморными плитами. Мрамор когда-то был белоснежным, но за годы приобрел неряшливо-коричневатый оттенок. На полу валялся резиновый шланг, из которого тонкой струйкой текла вода, впитывала розовое и красное, сливалась в воронку-сток в полу. Один из столов был пуст и относительно чист. На другом лежала кукла, раскинувшая безжизненные руки и страшно бледные ноги. Под спиной у нее стояла деревянная подставочка, из-за чего тело выгибалось грудью вверх. Грудная клетка была вскрыта, часть реберной решетки откинута, словно калитка, распахнутая порывом ветра. Внутри было красно.

— Женщина, — полюбовавшись произведенным эффектом, озвучил Харон, — сорок пять лет. Острая тромбоэмболия легочной артерии. Кто-нибудь знает симптомы?

Застывшая в дверном проеме Татьяна никак не могла осознать услышанное. Женщина? Сорока пяти лет? Вот эта вскрытая, безжизненная оболочка? Кто-то ощутимо двинул ее плечом. Она проводила недоуменным взглядом спешно удаляющуюся по коридору спину. Иноземцев!

— Ближе подходите. Покажу вам, как выглядит пораженное легкое. Вот это — здоровое. А вот в это попал тромб. Да так там и остался...

Татьяна оказалась на первой линии. Заглянула в разверстую рану, в которую превратилось человеческое тело. Разглядела крупные сгустки свернувшейся крови, багровую губку убитого легкого. Но замутило не от этого. С края постамента, обрамляя остроносое запрокинутое лицо, свисали кукольные медные локоны. Она развернулась и, расталкивая сокурсников, не слушая смешков в спину, поспешила прочь. Краем глаза заметила только, с каким болезненным любопытством вытягивает шею, заглядывая внутрь сломанного человеческого механизма, Лизочка Панаева.

Сама не помнила, как дошла до дивана. Упала в продавленное сидение, словно в омут, закрыв лицо руками.

Уже пришедший в себя Артем тихонько постучал ее по плечу.

— Ты как, Крылова?

Она только молча покивала головой. Артем шире открыл форточку над ее головой.

— Дыши. Сейчас пройдет!

Татьяна посидела немного. Отняла ладони от лица, улыбнулась ему.

— Все нормально. Привыкнем, да?

— Да... — его голос звучал не очень уверенно. — Там еще вонь эта...

Она пожала плечами и встала.

— Придется...

И двинулась прочь по коридору.

— Эй, ты куда? — удивился Артем.

— Привыкать! — не оборачиваясь, ответила она.

Он с интересом проводил глазами худенькую темноволосую фигурку, пока та не исчезла в дверях. Затем крепко потер ладонями щеки, грязно ругнулся в целях собственного ободрения — и пошел следом.

* * *

Некоторые сны воспринимаются не визуально, а лишь как ощущения. Мысли, подобные молочной пенке, плавают на поверхности, слипаются, спутываются, а под ними, под спудом сладкой ли дремы, тяжелого ли сна, бурлят и кипят страсти, которые ночное животное мозг пытается переварить, переосмыслить, структурировать и разложить на стерильных полочках сознания. За Татьянину жизнь ей снились всякие сны: красочные и путаные, яркие и запоминающиеся, глубокие и дурные, полные смысла и кажущиеся пророческими. Но такого, чтобы подспудно, за полупрозрачным стеклом видений, висела одна и та же мысль, даже если менялись призрачные сценки, не было. Вот и сейчас память услужливо преподнесла кусочек прошлого на тарелочке острых ощущений юности. Проснувшись, Татьяна подивилась яркости и четкости сна-воспоминания. Но не крашенный тусклой краской коридор морга вспоминался ей, не любимое, а тогда еще просто нравящееся лицо Артема Иноземцева — бездвижная оболочка на мраморной плите, раскинувшая руки, распахнувшая грудную клетку навстречу вечности. Страшная в своей неподвижности и тряпичности. Лишь похожая на человека. КУКЛА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Первое, что сделала Татьяна Викторовна, отоспавшись и придя в себя после недавних печальных событий — установила жесточайший режим. Подъем в семь утра по Лазарету, ионный душ, массажная капсула, легкий завтрак — мюсли, залитые парой стаканов плазмы. Кстати, название напитка Татьяне до сих пор не нравилось, и она довольно долго развлекалась, подбирая подходящее. Пока, наконец, не нашла нужно слово в ангальезе — диканкоро, что означало — свет, купающий утренние облака. Так проангелы называли восход Нимба — звезды первой величины системы Орла.

После завтрака она пару часов занималась "теорией в свободном полете" — как сама определила изыскание и поглощение различной информации, затем проводила виртуальную операцию из разряда среднетяжелых. Обедала, подключалась к Э до вечера, осваивая учебную программу, написанную для нее Лу-Таном. Программа была всеобъемлюща, учитывала не только особенности физиологии и анатомии, но психологии и религии потенциальных пациентов. Татьяна удивлялась — какими обширными должны были быть познания Учителя, чтобы написать подобное! Обучение давалось не просто. Лу-Тан всегда начинал с азов — с простой техники, с несложных формул, с манипуляций, для которых достаточно было просто иметь ловкие руки и чуткие пальцы. Параллельно давал минимум необходимой информации: описание звездной системы, климата, политического устройства, психологические, религиозные и языковые аспекты общения. Обязательная физиология и анатомия — альфа и омега любой медицины, основные направления дальнейшего обучения в терапии и хирургии. Вроде бы немного, но в комплексе это был кусок тяжелого информационного торта, который мозг "переваривал" с трудом. А если представить, что только начальный этап программы охватывал около тридцати разумных рас Галактики, можно было представить, во сколько раз увеличивался торт. Однако уникальность докторов Лазаретов на перекрестках миров и заключалась в их универсальности, ведь неизвестно, чей корабль вынырнет из Потока в твоем секторе. Поэтому приходилось быть готовым ко всему. Стражи порога должны были рассчитывать только на себя, собственное искусство и потенциал станции. Близлежащие галактические перевалочные пункты, подобные М-63, не всегда могли помочь Лазаретам советом, оборудованием и лекарствами, ведь многие из последних были расположены на отдаленных от оживленных трасс перекрестках, где, тем не менее, помощь иногда требовалась. С точки зрения Татьяны нерентабельно было такое дорогостоящее оборудование, как Лазарет, располагать в малопосещаемых закоулках Галактики. Арланы, видимо, думали иначе. Лазареты покрывали просторы Млечного пути четко выверенной сетью, располагались примерно на одном и том же расстоянии друг от друга, не зависимо от того, в каком рукаве Галактики находились. Чуть больше их было по периметру ядра галактики, чуть меньше — на окраинах. И пока, не считая Лу-Тана, она была знакома только с тремя Стражами из нескольких тысяч. Глядя на мерцающую карту Лазаретов, которую иногда Э по ее приказу выводил на экран в смотровой, Татьяна ощущала священный трепет, смущение и... гордость. Женщина с Земли — она была так хрупка, не обладала и сотой долей знаний, которыми владели неведомые и грозные Стражи других Лазаретов, но она стала одной из них! И вся Вселенная лежала за светящимся порогом станции, верный МОД спал в доке, ожидая момента своего пробуждения, а жизнь день за днем преподносила сюрпризы. Иногда трагические и болезненные, но теперь Татьяна ощущала их всем существом. Эмоции словно оттаивали под лучами далеких светил. Иногда ей казалось, что она спала — там, на Земле. Спала и видела один и то же сон, плавно утекающий в кошмар. И начала просыпаться только, ступив на палубу МОД с потрепанным кофром в одной руке и поводком Бима в другой. Пусть старый кошмар иногда еще возвращался, поднимал голову, заволакивал все вокруг равнодушной мутью — она стремилась наслаждаться каждой минутой новой жизни. И не страдала от одиночества, несмотря на то, что отчаянно скучала по Лу-Тану и иногда плакала, положа ладонь на дверь в его покои, в которые не находила в себе сил войти. Может быть, когда-нибудь, как и предсказывал "морж", ей понадобиться ассистент, но пока собственное одиночество и самодостаточность вполне устраивали ее. Возможно, дело было еще в том, что, по сути, она знакомилась с собой нынешней, как с новым, доселе незнакомым человеком. И пока от себя не уставала. Одиночество Стража порога было ею вполне понято и оценено. Ассистент? Возможно. Когда-нибудь...

Кроме ассистентов, у Стражей порога не было других помощников. Такие понятия, как средний и младший медицинский персонал, отсутствовали. Доктор должен был уметь не только лечить, но и выхаживать, и успокоить любого пациента. Ассистенты учились этому у своих докторов, чтобы после обучения, продолжавшегося десятилетия, самим стать хозяевами Лазаретов. В чем-то это напомнило Татьяне клановую систему ремесел — с мастерами и подмастерьями. Вот только с той разницей, что "мальчиков для обучения и битья" Стражи в ассистенты не брали. Обычно помощниками становились существа, уже имеющие приличный опыт врачевания в своих собственных мирах. Как и Лу-Тан, многие доктора Лазаретов на перекрестках миров приглашали ассистентов только, когда подходило время прощаться.

До легкого ужина Татьяна с Бимом пробегали восемь раз по круговому коридору станции, после чего Татьяна принимала душ и снова шла в операционную. Вечерние операции относились к разряду тяжелых: полостные, внутрисферные, операции в кислотной и прочих едких средах, обширные повреждения систем жизнедеятельности, случаи с клиническими смертями во время операций. В архиве Э был накоплен богатейший материал подобных манипуляций. Некоторые процедуры никогда не проводились в реальности сектора Див и окружающих его секторов. Другие можно было понаблюдать воочию только в дальних рукавах Галактики. Татьяна уже знала, что Лазареты объединены общей информационной сетью, через которую Управляющие Разумы станций обменивались друг с другом подобными данными. Где-то в ней гуляла и запись ее операции. Также существовала Общая Галактическая информационная сеть — Глокс.

Несмотря на обширнейший материал, предоставляемый Управляющим Разумом, Татьяне было мало виртуальных операций. И хотя их применение гарантировало ощущения, во всем схожие с натуральными, руки тосковали по настоящей работе. Справиться с проблемой неожиданно помог Ту-Роп. Как-то во время сеанса связи с Ларрилом, ту, пристроившийся рядом, рассказал, что Ту-Гак, тот самый, который продал Татьяне тампа, выиграл аппарат биоморфор, который ту называли простым и понятным человеческому разуму словом Лепила. Биоморфор являлся разновидностью синтезака, но, в отличие от последнего, мог преобразовывать только органику и только в белковую пищу. В частности, тоскующие по родному дому и столу ту, при помощи Лепилы синтезировали огромные куски мяса вкусом напоминающие мясо оруха — снежного быка с родной планеты. Однако выигранный Ту-Гаком аппарат оказался сломанным. Вместо порционного куска мяса на конечной стадии производства он выдавал необработанную часть животного, обычно одну из задних ног. Иногда, впрочем, на выдвижной платформе оказывался глаз или даже целая синтезированная голова с точным воспроизведением анатомических деталей. Ту-Гак был очень цивилизованным ту. Давно живший вдали от родного мира, он никогда в жизни не убил ни одно живое существо, что совершенно не мешало ему обожать мясо с кровью. Части тела, конвейерно выдаваемые Лепилой по ему одному ведомым причинам, вводили огромного сливочного ту в шоковое состояние. Он бы продал проклятый аппарат, да новость уже разлетелась по станции. Лепилу, лепящего куски мертвечины, как пельмени, не захотел забрать даже прежний хозяин. Ту-Гак сильно подозревал, что тот попросту поддался в игре, чтобы избавиться от проклятого аппарата. Между тем, стоил последний не дешево. И как истинного торговца, Ту-Гака душила банальная жадность. Биоморфор стоял в подсобке его магазина, периодически включался, перехватывая у штатного синтезака Ту-Гаковских апартаментов часть органики, и на каждые два куска мяса оруха выдавал по три части его тела. Узнав о проблеме, Татьяна с любопытством поинтересовалась, не продаст ли ту злосчастный аппарат? Обрадованный Ту-Гак согласился и даже пообещал обеспечить доставку к "порогу" Лазарета за свой счет. Цену он, правда, не сбросил, но стоит заметить, что и торговаться не стал. Впрочем, цена волновала Татьяну Викторовну меньше всего. После смерти Лу-Тана Управляющий Разум открыл ей доступ к информационным счетам доктора Лазарета. С них она платила поставщикам лекарственных веществ и оборудования, заказывала запасные части к Икринке и многие, необходимые для одинокой космической станции, вещи. К ее удивлению обнаружилось, что Лазареты финансировались не Звездной Ассоциацией, как она думала раньше. Однако источник финансирования пока оставался для нее тайной за семью печатями.