По краю

По краю

Глава 1

(23 марта. За шесть месяцев до свадьбы Хрисы Техет.)

Дорога огибала Панесское озеро по берегу, изредка углубляясь в лес. Магбург, если оглянуться назад, смутно виднелся вдали, но Фотий Коррик не оглядывался. Он привычно удерживал самоходный экипаж на ровной дороге, а глаза его не отрывались от серой башни Холодной Скалы. Из города островная тюрьма представлялась толстым пальцем, воткнутым в небо, но вблизи стали различимы детали. В середине озера торчала голая скала, соединенная с берегом дамбой, которую частенько захлестывали неспокойные воды, отрезая единственный путь на сушу. Одинокая башня на скале угрюмо держала натиск ветров, перекатывающих холодные волны.

Фотий остановил экипаж возле дамбы и вышел. День стоял пронзительно ясный, и солнечные блики играли на ленивых волнах, облизывающих каменные плиты дамбы. От озера тянуло стылым холодом и запахом водорослей, выброшенных на берег зимними штормами. Резкий, северный ветер обдувал лицо и шевелил седеющие волосы на непокрытой голове Фотия, шагающего вперед с мрачной решимостью человека, готового ко всему.

Он стукнул железным кольцом в ворота, и дверь, взвизгнув, отворилась. Его встретил комендант Холодной Скалы, Геврасий Врига, широкоплечий и угрюмый человек. Принял от Фотия свернутый лист предписания, но разворачивать не стал — ему был известен и Фотий Коррик, и его цель посещения тюрьмы. Посетители этого места не были случайными людьми, а их визиты неожиданными.

— Идемте за мной.

Геврасий Врига повел его по обширному, вытоптанному двору к башне, сложенной из блоков серого известняка. Они поднялись по ступеням к низкой двери, и пока комендант отпирал замки, Фотий взглянул вверх. Громада башни нависла над ним, немая и холодная. Сердце Фотия против воли сжалось. Он уверял себя, что пересилит любую слабость, но видеть тюрьму вблизи было невыносимо.

Открылось сумрачное нутро башни. Комендант вошел первым. Следом за ним — Фотий.

От стен зябко веяло холодом и глухой тишиной. Заклятье действовало так, что даже звуки собственных шагов пропадали, будто в вате. Лестница без перил висела в пустоте между стен — камеры скрыты от глаз посетителей — и круто взбиралась вверх на десять этажей. Комендант сделал жест, означающий, что им нужно подниматься.

Они миновали четыре пролета лестницы, когда Фотию сделалось жутко, будто хивия нагоняла страху. Сердце стукнулось сильно и гулко, дыхание перехватило. Он остановился.

— Погодите. Дайте передохнуть, — попросил коменданта.

Тревога, подспудно точившая его, выплеснулась в нервное движение пальцев, расстегивающих душивший ворот плаща.

Геврасий Врига молча остановился на три ступеньки выше.

— Как он? — Фотий задал вопрос, с ужасом ожидая ответа.

Комендант глянул мимо него и проговорил пренебрежительно:

— Сами увидите.

Фотий Коррик человек влиятельный, и в другой раз такого бы не стерпел, отчитал наглеца, но сегодня он приехал в Холодную Скалу как частное лицо и проситель. Поэтому только опустил голову, чтобы скрыть беспокойство от коменданта, и взял себя в руки.

Они поднялись еще на два пролета, и Геврасий ткнул палочкой в пустоту, откуда возникла дверь камеры. Распечатав ее, он пропустил Фотия, оставшись снаружи.

Пригнувшись в низенькой двери, Фотий шагнул в полутемное, тесное помещение. Одним быстрым взглядом охватил унылую камеру, топчан, вжатый в угол, грубый дощатый стол с жестяной миской, кружкой и ложкой, единственный табурет. Удивился необжитости, но эту мысль вытеснил его сын, Ипатий, сидящий с ногами на топчане, застеленным сереньким одеялом. В первый миг Фотий поразился — перед ним абсолютно незнакомый человек. Он был бледным и устало осунувшимся, но взглянул на отца быстро и остро. На миг лицо Ипатия дрогнуло, но затем приняло спокойное и немного утомленное выражение.

Почти год Фотий добивался разрешения на свидание, передумал всякое и полагал, что готов к любому повороту, но увидел сына — и слезы навернулись. Он торопливо отвернулся и потянул к себе табурет.

— Здравствуй, отец, — первым заговорил Ипатий и усмехнулся. — По твоему лицу угадываю, что я переменился. А ты совсем нет. Именно таким тебя и помню. Только седины в волосах прибавилось.

Фотий откашлялся, освобождая горло.

— По крайней мере, ты в своем уме, — с облегчением произнес он.

— О, да! В своем, — подтвердил Ипатий немного насмешливо. — Хотя от скуки тут свихнуться проще простого. Мне странно видеть тебя, отец, — продолжил он, взглянув испытующе, — но, не скрою, радостно. Пятнадцать лет — долгий срок....

— Ты как будто меня обвиняешь? Ты сам выбрал судьбу — меня не спрашивал. Твоя мать так и не смогла простить тебе позора.

— Мать всегда была гордячкой, — заметил Ипатий.

Фотий отметил это 'была', видимо, смерть матери не явилась новостью. Сын знал и уже давно.

— Значит, она так и не простила... — в недоговоренности имелся особый смысл. Ипатий взглянул на отца, пытаясь угадать его намерения, и Фотий верно понял его взгляд:

— Я приложу все силы, чтобы изменить твое наказание. Необязательно держать тебя в Холодной Скале, — твердо проговорил он. Обещания его не были пустыми: Фотий долго взвешивал и обдумывал все, что он может пообещать сыну, а, пообещав, исполнить.

— Как?! Ты хочешь вызволить меня из одной тюрьмы и запрятать в другую? Замуруешь в каком-нибудь домике в диких горах и приставишь ко мне охранников или вовсе на цепь посадишь?

— Тебя можно освободить только под это условие.

— Избавь от такой заботы, — с холодностью проговорил Ипатий. — Здесь сыровато, но, во всяком случае, охранники не надоедают.

Фотий замолчал в недоумении. Ему представлялось, что сын должен обрадоваться любой возможности выбраться отсюда, а он вздумал противиться.

— Расскажи, что там?! — вдруг сменив тон и тему, задал вопрос Ипатий с жадностью голодного. — Какие новости обсуждают в городе?

Фотий, еще находясь под впечатлением от предыдущих слов, медленно ответил:

— Новостей много. Не знаю, откуда начать.

Задумался и оживился:

— Вот, пожалуй: Хриса Техет опять выходит замуж! Ты ведь ее помнишь?

Сын кивнул.

— Ни за что не угадаешь, кто ее жених!

— Кто?! — глаза Ипатий заблестели.

— Лев Новит.

— Не может быть! Что она нашла в нем?!

— Ты несправедлив, — с легким укором сказал Фотий. Он почувствовал большое облегчение — разговор пошел сам собой. Отчуждение и неловкость первых минут исчезли.

Ипатий отмахнулся. И жест тоже новый. Раньше он был сдержан в движениях, даже скован.

— Это ее шестнадцатый брак, так?!

— Восемнадцатый, — поправил Фотий, улыбнувшись.

— В самом деле?

Хриса Техет была поразительной женщиной. Свое тридцатилетие она отпраздновала лет триста назад, и с тех пор у нее не появилось ни одного седого волоса, ни одной морщинки. Но и мужья ее удивляли не меньше: ни один из них не умер от естественных причин.

— Видимо, я сбился со счета. Поменять за пятнадцать лет двух мужей — это чересчур! Но вот скажи, неужели давняя традиция нарушена, и ее бракосочетания больше не сопровождаются катастрофами?

— О, нет! Ее шестнадцатого мужа нашли утонувшим в реке спустя два года. Во время бракосочетания с семнадцатым обвалился мост. Погибла уйма народу. Через полгода семнадцатый муж пропал. Выждав положенный срок, его объявили умершим, а на днях газеты сообщили о новой помолвке с Львом Новитом.

— Ну, а теперь к чему вы готовитесь?

О роковой красавице, отец рассказывал легко, чуть поднимая уголки рта, как всегда, когда что-то веселило его. Услышав вопрос, Фотий нахмурился, сжал челюсти, на лицо его легли глубокие складки. 'Все-таки постарел', — подумал Ипатий с неожиданной теплотой. Внезапная перемена в настроении отца намекала, что в городе есть новости и поважнее бракосочетания Хрисы.

— Что такое?! — Ипатий подался вперед. — Кто-нибудь собирает темные артефакты?

Темные артефакты создавались магами, иногда ради забавы, иногда со злым умыслом, но каждый из них таил в себе разрушение. Зачастую чародей делал темный артефакт, чтобы убедиться в своем могуществе, а затем уже не мог остановиться и изготавливал все новые и новые. И они заразой расползались по Ойкумене. Судьба их часто оказывалась такой же запутанной, как судьба человеческая. Случалось, что они пропадали на несколько лет или столетий, затем появлялись, и снова исчезали, оставляя по себе легенды. И так продолжалось до того времени, пока кто-нибудь не находил способ избавится от них раз и навсегда.

— Откуда ты взял?! — неприятно удивился Фотий.

Ипатий усмехнулся, откинулся обратно к стене.

— Угадал! Но это просто! Ты глава отдела по борьбе с контрабандой темных артефактов. Вести о темных волшебниках долетают даже через глухие стены Холодной Скалы, а сейчас ничего такого нет. Нетрудно сообразить, что тебя тревожит еще не случившееся. Ты мне расскажешь?!

Фотий замялся. Очень уж быстро сын догадался обо всем, не то, чтобы это вызывало подозрения, но....

— Брось, отец! — Ипатий нахмурился, заметив его колебания. — Я изолирован от мира пятнадцать лет. Мне любопытно узнать новости — только и всего!

И Фотий согласился.

— Ничего нам не известно, — проговорил он. — Это-то и беспокоит. Мои подопечные торговцы зашевелились, выволакивают из тайников всякую темную дрянь. Город наводнен артефактами. Давно такого не случалось. Все по мелочи, конечно, но это как порыв ветра перед бурей.

— А советники? Что они думают?

— Говорят, будто я преувеличиваю угрозу, — мрачно ответил Фотий, — Мило Марвелл даже позволил себе намеки.

— Белые маги еще те остолопы, — небрежно заметил Ипатий. — Всегда запаздывают с реакцией на события. Советники могут отрицать очевидное сколько угодно, но какие слухи в городе?

— Чудовищные! — вздохнул Фотий. — Во-первых, говорят, что к городу движется великий темный волшебник с армией и этим летом возьмет Магбург. Во-вторых, болтают про какую-то армию чудовищ, якобы созданных в подземельях Северных гор. В-третьих, ожидают светопреставления. Есть и в-четвертых, и в-пятых, но в них еще меньше разума, и я не стану утомлять тебя перечислением глупостей.

— Светопреставление? Уже интересно. Судя по всему, на свободе честолюбивый волшебник.

Фотий взглянул на сына подозрительно. Взглянул и засобирался, укоряя себя за болтливость и неосмотрительность.

— Мне пора. Я приду как-нибудь потом, — невнятно пообещал он. — Почему ты ни о чем меня не попросишь? У тебя все есть?

Ипатий пожал плечами.

— За столько лет я привык обходиться малым.

Но, когда Фотий стукнулся в дверь, Ипатий передумал и окликнул его:

— Отец, если сможешь, добудь разрешение на газеты.

— Я постараюсь, — ответил Фотий, не поворачиваясь, и с непонятной торопливостью вышел вон.

В просторной, небогато обставленной комнате наверху башни небольшие круглые окна располагались точно по сторонам света. Возле распахнутого восточного окна стоял Ипатий и смотрел на далекий город. Единственный город Ойкумены с такого расстояния выглядел смутным пятном на дальнем берегу. На ближнем, южном, темнели полудикие леса — там подступала Окраина, а за ней плотный туман Границы, очерчивал обжитый людьми мир. На западе водная гладь сливалась с горизонтом, и вечерами солнце прокладывало по воде алые дорожки. В четвертом окне виднелись синеющие, на севере, горы с вершинами, укутанными в облака, и дамба, и дорога, по которой экипаж увозил Фотия Коррика обратно в город.

Ипатий снял арестантскую робу и переоделся в обычную одежду: темные брюки, рубашку и вязаный жилет. Недаром Фотия Коррика при свидании с сыном поразила необжитость камеры и ее убогость. В этой комнате все выглядело иначе. На столе из обструганных досок лежали книги, газетные вырезки, придавленные камнями. Ветер с легким шелестом перебирал кучу исписанных размашистых почерком листов. Ипатий, попросивший отца о разрешении на газеты, слукавил — он получал свежие ежедневно. Но в последний момент подумалось, что отца нужно попросить о чем-то, чтобы он почувствовал свою нужность.

Толстая дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел комендант тюрьмы Геврасий Врига. Он озабоченно взглянул на арестанта, провел рукой по ежику коротко стриженных темных волос, стараясь не шуметь, переложил книги с табурета на пол и сел.

Ипатий услышал его, но не обернулся. Он смотрел на далекий город, едва угадывающийся в сизой дымке горизонта. Взмахнул рукой, и изображение города приблизилось, выросло в размерах до того, что люди на улицах походили на миниатюрных куколок. Двинул рукой еще раз и городской сад, казавшийся слитным пятном, увеличился, стали видны рано зазеленевшие кусты и красные капли тюльпанов на ухоженных клумбах под ними. Некоторое время Ипатий следил за стайкой девушек, бегающих по аллеям парка, прикрепивших алые бутоны к воротам платьев.

— Как ты познакомился с женой, Геврасий? — не оборачиваясь и не повышая голоса, задал вопрос Ипатий.

— На балу в Ратуше, — ответил комендант, привыкший к неожиданным вопросам подопечного.

— Люблю праздники. Люблю толпу. Девушки в платьях с кружевами. Запах женских духов. Суетливые мамаши и папаши, умытые дети.... Как ты думаешь, зачем люди надевают свои лучшие одежды и идут гулять? Смешной обычай.

— Женщине не усидеть дома, если у нее в шкафу новая шляпка.

— Ты рассуждаешь, как... женатый человек, — рассеянно проговорил Ипатий, вглядываясь в заросли парка. — А твоя жена ходила на свидание с Судьбой?

Ипатий задал вопрос, но не стал дожидаться ответа, видимо, поглощенный какой-то своей мыслью. Геврасий, знавший эту его манеру, не ответил.

— Сколько девушек в парке! Знать бы, что вертится в их головках? Наверняка они думают о сегодняшней ночи. Не могут не думать! Меня поражает, эта наивная девичья готовность рискнуть всем, иногда даже самой жизнью. Что это? Вера в чудо или слепое повиновение судьбе?

Геврасий опять ничего не сказал.

— Я встретил Калерию в саду в полночь. Она стояла за поворотом дороги с завязанными глазами. Натолкнулся на нее внезапно, но, говорят, так случается чаще всего. Я остановился перед ней. Сейчас понимаю, какой ужас она испытывала, стоя одна, в темноте и ожидая решения Судьбы. Я взял ее за плечи и поцеловал. Губы у нее были холодные, как у мертвой, а ноги подкашивались. Я отнес ее на скамейку, развязал платок на глазах.... Она верила в свою Судьбу, а я — в свою Звезду. Теперь известно, что получилось из нашей веры.... Почему вдруг вспомнилось сейчас? Я давно не вспоминал о ней....

— Вас расстроило посещение отца, — сказал комендант. — Можно найти причины прекратить эти визиты.

— Нет, не хочу! — резко ответил Ипатий.

— Ветер. Ветер опять дует с севера. Вот отчего у вас плохое настроение.

Ипатий обернулся к нему.

— У тебя на все есть готовый ответ и оправданье, мой добрый Геврасий. Это умиляет, а иногда утомляет меня. Раньше у меня были друзья. Настоящие друзья. Они не потакали мне, не давали мне спуску, — продолжил он задумчиво, помолчал и другим, деловым тоном добавил: