Жертвы.
Приятный полумрак. В комнате горит лишь несколько свечей, стоящих в подсвечниках. Честно сказать, толку от них практически нет, но ведь красиво. Вся комната была погружена во мрак, а свечи освещали лишь небольшую часть стола, на котором стояла чернильница, с ручкой-пером, и лежал пергамент, в свете свечи приобретающий желтоватый оттенок. Казалось, что по всему дому висела напряженная тишина. Но, обитателю этого места, тишина эта не казалась зловещей или напряженной, для него она была чем-то, дарящим сладкие минуты покоя и умиротворения.
Если приглядеться, то в темноте можно вполне отчетливо разглядеть силуэт человека. Мужчины. И, по силуэту, не особо молодого, но, конечно же, и не старого. Мужчина сидел в мягком кресле подле стола и, не отрываясь, смотрел на пламя трех свечей, стоящих в красивом и, наверное, очень дорогом антикварном подсвечнике. Да, обычно люди покупают антиквариат для украшения своих жилищ, а этот странный мужчина, по-видимому, купил для того, что бы использовать в обиходе. Соглашусь с вами, действительно, очень странный тип.
Мужчина откинулся на спинку кожаного кресла, положив руки за голову, и, в свете свечи, теперь можно было разглядеть лицо человека. Живые глаза, с нескрываемым маниакальным блеском разглядывали пергамент лежавший перед ним, тонкие губы отчетливо расходились в немного кривоватой усмешке. Глядя на такого немного безумного человека, возможно, многим хочется узнать, что же творится у него в голове, почему он такой странный. Хотя, многие бы сразу подумали, что он просто психически больной и даже не заговорили бы с ним. А так ли это на самом деле?
Резко, мужчина встал с кресла и склонился над листом бумаги, что был на столе. С жадностью и нескрываемой жаждой познания чего-то, он поглощал строку за строкой. Если бы мы только могли подойти чуть ближе к этому загадочному человеку...но, увы, мы не смеем ему мешать.
Простояв так, минут пять, человек снова опустился в кресло и отложил лист. Вдруг тишину нарушил немного противный скрип — мужчина выдвинул ящик стола, и принялся что-то искать там. Что он там ищет? Я не могу сказать вам, дорогие мои, но вы это сами вскоре увидите.
Казалось, облегченно вздохнув, мужчина достал из ящика своего письменного стола ещё какие-то бумаги, но они были чисты. Свет свечи осветил внушительного вида кипу листов. Мужчина же, тем временем, обмакнул перо в чернильнице и принялся выводить что-то на листах. С губ не сходила эта, немного зловещая, усмешка, в глазах метался сумасшедший огонь. И вот уже на первом листе появились первые буквы, первые слова. "Предвестие смерти" написано было в середине строки. Видимо это и был заголовок. А что будет дальше?
Не отрываясь от своей работы, мужчина просидел несколько часов, вокруг него уже валялись скомканные листы бумаги, и лишь немногие оставались лежать на столе, рядом с автором. Свет свечей заметно потускнел, но это не мешало работе нашего чудака.
Наконец вся работа была закончена, на столе лежали несколько листов сшитых между собой черными нитками. Все это время, мужчина работал над своим новым рассказом. Его рассказы были настолько углублены в философию, что производили не только обычный интерес читателя, к какому-то произведению, но и заставляли задуматься, каждый раз о чем-то новом. Но, к сожалению, его работам не дано было выйти в свет. Нет-нет, не потому, что автор не хотел этого. Напротив, мужчина неоднократно отдавал свои работы в издательство, на что ему отвечали, что книги подобного содержания запрещены в нашей стране, и лучше бы он убирался восвояси, пока его не поймали и не отправили в ссылку, куда-нибудь в далекую Сибирь.
Должна признать, очередная книга мастера была шедевром своего жанра. Так отобразить сущность жизни и смерти, по моему мнению, не мог ещё никто. Но мастер совсем не попытает судьбу в издательстве снова, его творения останутся в пределах этих четырех стен, и, быть может, будут когда-нибудь найдены и изданы, но уже после смерти их автора...
7 июля 1948 года. Свет дня пробивался, сквозь местами разбитое стекло окна, в комнату, прямо к большому деревянному письменному столу. Все как тогда, как пять лет назад, но уже нет той темноты, и в комнате не висит та тишина. Перед столом все так же стоит удобное кожаное кресло, а на кресле,...на кресле полулежа, находится скелет, на нем ещё есть куски не истлевшей кожи, на выбеленных, проникающим в окно солнцем, костях, ещё висели остатки одежды. Она была черной. Черные брюки, и, немного мешковатый, длинный черный пиджак. Сейчас цвет одеяния выцвел, а, частично, и вовсе стерся, и одежда стала какого-то непонятного серого оттенка, немного припорошенного пылью, что не маленьким слоем скопилась здесь за столько лет. По черепу человека, просто с виду, можно было определить, что это был мужчина, и не молодой мужчина. Белые и, местами, серые зубы черепа неприятно скалились, смотря, будто бы прямо на вас, с какой-то странной насмешкой, пустыми глазницами. Казалось, что смерть этого человека была мучительной. Нет, не потому, что его пытали, а потому, что на его глазах буквально убили самое дорогое, что у него было, а он смотрел на этого, прямо перед собственной кончиной...
23 августа 1943 года. Мужчина, облаченный в черную, немного мешковатую, одежду откинулся на спинку кресла. Буквально на мгновение в помещении воцарилась тишина, нарушаемая теперь лишь тиканьем больших настенных часов. Практически кромешная темнота продолжала стоять в комнате, но уже не раздражала, и не напрягала глаза.
Из прихожей донеслись голоса, они приближались и становились все отчетливей и громче. Мужчина открыл глаза и прислушался. Да, он знал, что это за ним. Да, до властей дошел слух о неизвестном ещё никому писателе. Запрещенном писателе, и вот они уже здесь, они заберут все, они сожгут рукописи, а самого мужчину либо убьют, либо отправят в ссылку. "Пусть-пусть,— судорожно думал мужчина — но только бы они не забрали ИХ, единственное, что есть у меня дорогое, только бы они не забрали мои рукописи."
Дверь с грохотом отлетела к стене и в комнату вбежали несколько человек. Один из них, наверное, самый главный, схватил листы лежавшие на столе, и, быстро пробежав по ним глазами, схватил мужчину за шиворот, говоря какие-то, сейчас уже не известные нам, слова людям, пришедшим с ним.
Один из "гостей" зажег огонь в камине, и, взяв те самые листы, кинул их в огонь.
— Нет! — воскликнул мужчина и попытался вырваться и достать рукописи из огня, пока они ещё целы.
В ответ ему лишь рассмеялись и, сильно ударив в грудь, толкнули назад в кресло. Мужчина с тяжелым вздохом упал, его глаза неотрывно следили за огнем и исчезающими в них рукописями, его рукописями. В карих глазах отражались языки пламени и пожженные листы. Мужчина не мог пошевелиться, а с губ, так и не слышимый никем, срывался лишь единственный вопрос.— "За что?!"
Незваные гости тем временем разбили окно, и устроили настоящий погром в комнате писателя. Но последнему, не было до этого дела. Прямо у него на глазах сожгли самое дорогое, что было у него. Он попытался встать. Но кто-то вновь ударил его в грудь, и мужчина упал назад в кресло. В глазах потемнело, замелькали лица, все стало происходить в какой-то непонятной быстрой перемотке. Писатель терял сознание, а перед глазами все ещё стояла сжигаемая в каминном огне рукопись. Мужчина рассмеялся, зловеще, громко, немного безумно.
Глаза закрылись, они больше никогда не откроются. Он умер. Умер вместе со своим творением.
Безумный писатель, философ, чудак...ужасная жертва искусства прошедших лет.
Но он не один был таким, в те времена. Многие умирали, многие были сосланы, и только немногим удавалось выжить...
Мучительна доля жертвы, но ещё более мучительна доля убийцы...страх о том, что с ним расправятся точно так же, как расправился и он, страх перед этой жизнью на пороховой бочке, не покинет его до конца. Подарив облегчение смерти, вечный покой, другим, он понесет наказание за совершенное...будь это даже к добру, для того человека, убийца все равно умрет мучительной смертью.
Жертвами искусства становятся теперь уже не те, что пишут свои мысли, а те, кто эти мысли убивает. Но все таки, в конце концов, нам всем предстоит уйти на покой. А наша задача лишь не сделать это раньше назначенного нам времени.
