Ум мерит и символически, как тогда, когда он пользуется числом и геометрическими фигурами и ссылается на них как на подобия.
Николай Кузанский.
Их было трое: Пирамида, Цилиндр и Куб. Язык не поворачивается сказать: «Их было три штуки». Не знаю, как это у них получалось, но они каким-то способом общались между собой, и этот способ был каким угодно, только не вербальным. Внутри меня откуда-то взялся переводчик, который сначала улавливал лишь отдельные семантические формулы и выдавал их в виде оборванных фраз и разрозненных слов, затем поднаторел в расшифровке и стал выводить вполне себе логически завершенные предложения.
Эти трое решали мою участь. Осталось неизвестным, кто наделил их столь широкими полномочиями на мой счет, но то, что акция была санкционирована, и тем, кем в этих случаях положено, я не сомневалась.
С некоторой натяжкой можно сказать, что Пирамида был адвокатом, Куб — прокурором, а Цилиндр — нет, не судьей — следователем, причем следователем-пофигистом. Он подбрасывал порочащие меня данные как бы неохотно, не в хронологическом порядке, без какой-либо системы, с задержками. Только Пирамида с Кубом более-менее определялись с мнением на мой счёт, как этот неорганизованный службист максимально несвоевременно выдавал на гора очередную гнусность. Пирамида снова принимался выстраивать сложную логическую конструкцию — оная должна была объяснить мой проступок как вынужденный и вторичный по отношению к внешним обстоятельствам. Куб в ответ тут же выдавал голую схему, которая в свою очередь обнажала грустную истину, что и этот косяк вполне вписывается в алгоритм моего движения по жизни.
Все это продолжалось уже безумно долго, так долго, что уже забылось, с чего все началось, какие именно события привели к разбору моих полетов.
Я давно уже догадалась, что загадочные вершители судеб не видят и не слышат меня. Неоднократно я совершала попытки вмешаться в процесс: оправдывалась, заискивала, призывала к снисхождению, возмущалась — на моё мельтешение реакция геометрических фигур равнялась нулю. Не оставалось ничего кроме, как переживать все происходящее внутри себя.
Во мне то начинала брезжить робкая надежда — может быть, еще обойдется, то я впадала в отчаяние: кажется, всё-таки имелся перебор по части ошибок и безмозглости, то жег стыд, то я сокрушалась — как же это?... зачем...? Время от времени накатывала беспечная нагловатая веселость, и я, пользуясь тем, что меня не слышат, принималась ерничать: «Эй, Анимация от геометрии, где ваши весы и разновесы, где ваше сито, почему импровизируем? Если бы у вас тут все шло, как полагается, хрестоматийно, страха и трепета во мне было бы невпример больше».
Я принялась вспоминать, как называется раздел геометрии, в котором изучаются фигуры в пространстве. Вроде бы — стереометрия, это означает, что к трехмерным судиям, выворачивавшим меня на изнанку, можно обращаться: «Уважаемые СтереоМэтры!». Мне показалось это забавным, и я принялась сочинять последнее слово подсудимого — должны же они мне его дать в конце разбирательства. И тут обнаружилось, что пока я вот так отвлеклась на минуточку, много чего интересного успело произойти. То тянется все одно да потому, то не успеешь глазом моргнуть — а у них уже всё поменялось!
Перед Стереомэтрами появилось деревце, небольшое, в рост самих фигур, сантиметров сорок. Это был каштан изумительной красоты, и это была я. Приглядевшись (данное слово тут не подходило, скорее, «вчувствовавшись») я поняла, что дерево вовсе не представляет собой бансай — оно не выращено в горшке под колпаком, никто не сдерживал его вольный рост. По всему выходило, что на самом деле фигуры имели громадные размеры, а я видела их с приличного удаления. Впрочем, не в этом заключалась суть. Главным было то, что я, как выяснилось — роскошное дерево. «Полюбуйтесь и устыдитесь, граждане судьи — вот какую красотищу вы могли погубить ни за что, ни про что! Вот тут некоторые полоскали мое грязное белье, а невдомек им, что все это мелочи жизни, сущие пустяки в сравнении с тем, что я являю собой по существу», — так, приблизительно, говорила я, непроизвольно распрямив плечи. Ликование моё, однако, длилось недолго. Вскоре выяснилось, что между тем, чем я должна была стать — вот этим красавцем-каштаном — и тем, чем я стала, дистанция огромного размера.
На широкоформатном экране, откуда ни возьмись появившимся передо мной, я увидела, как в далекой Хакасии поднялся ураган сокрушительной силы. Не знаю, каким образом мне удалось определить место происшествия, у меня всегда были затруднения с географией, я знала про Хакасию лишь то, что она находится где-то очень далеко. Ураган разошелся не на шутку: деревья выворачивало с корнем, автомобили, словно игрушечные машинки, крутились по всем осям, невероятное количество пыли поднялось в воздух и от этого стало темно, почти как ночью. Люди сначала бежали с криками: «Хакас идет! Закрывайте ставни!», потом попрятались — кто в домах, кто в подвалах, кто в глубоких ямах. Я понимала, что все это, как ни странно, имеет отношение ко мне, к тому, что сейчас происходит, и боялась только одного: не дай бог, если из-за меня в Хакасии будут жертвы! Но все обошлось, и, кажется, без существенных потерь. Ураган стал стихать так же стремительно, как и начался, пыль улеглась и стала отчетливо видна бескрайняя гористая степь — зрелище предстало завораживающее.
Ну и дела! Слышала я про такое. Например, мне было точно известно, что из-за одного альтиста случилось торнадо, и весьма разрушительное, так ведь к этому привело его бурное любовное свидание с демонической женщиной, а я...что я?...сижу тут, никого не трогаю.
Неожиданно вокруг моего каштана закрутился смерч. Было ясно как день, что он явился из Хакасии, только не понятно, какая тут могла быть связь — где Хакасия, а где мы с каштаном. Смерч разламывал мое дерево, клонил книзу, сгибал пополам, мотал его великолепную крону и исчез, как испарился, оставив на стволе только две ветви, обломанные почти под самое основание. «Вы хотите сказать, что вот это — все, что я смогла сохранить из своего великолепия? По-вашему, я урод с двумя кривыми пеньками? А не переусердствовали ли вы в своих обличениях в общем-то вполне приличного человека?! Ошибки — у кого их нет? Это же не геометрия ваша, а живая человеческая жизнь, тут все перепутано, намешано!». Я могла распинаться сколько угодно, все равно никто не слушал.
Толку от моего праведного гнева не было никакого, но я опять пропустила что-то очень важное, включилась, когда уже выносили вердикт; при этом вовсе не Стереомэтры были его авторами, а кто именно — о том остается только догадываться. Вердикт был таков: «Не справилась со страхом, но осталась еще одна, третья, попытка».
Во всем этом больше всего меня теперь интересует вот что. Во-первых, что это за два обломка, которые оставили на стволе каштана? А ещё: по каким признакам я смогу понять, что мне предоставили последнюю попытку?
