Сергей Капрарь
Храм
Сколь долго в памяти будет рваной раной зиять воспоминание о моей казни? Возможно, это моя заслуженная кара, я не знаю. Жаль, что в свое время я не был особо ревностным верующим — что если вера в Бога спасла бы мой рассудок от изматывающего тягостного кошмара? Лучше бы они казнили меня тогда на электрическом стуле — говорят, что это безболезненная смерть. Электрический ток быстрее пули проходит сквозь тело; участки мозга, ответственные за чувство боли, тут же поражаются и ты ничего не чувствуешь. Забавно, что электрический стул — уродливый плод прогресса и гуманизма 1 .
Я сам выбрал себе казнь посредством смертельной инъекции. Я и так горел желанием покончить жизнь самоубийством, вколов себе приличную дозу героина, и отправиться к праотцам подобно герою "Страны приливов"2 Гиллиама. Но полицейские нашли меня раньше. Суд прошел как будто без моего участия — я не могу рассказать вам ничего интересного. Даже не знаю, стоит ли говорить о степени моей виновности, ведь, возможно, вам плевать, раз уж вы всё равно догадались, что я был приговорен к смерти. Что касается меня, то я не в силах держать в себе поток жутких воспоминаний — он сильнее меня, он не подчиняется моей воле и рвется наружу.
Когда они ставили мне две капельницы, я не думал, к чему всё это приведет. Давайте начнем также с того, что капельницы вам ставят не опытные врачи — этим ребятам запрещено убивать людей, применяя свои познания. Клятва Гиппократа, сами понимаете. Поэтому иглы в меня втыкали два идиота, у которых тряслись руки от страха. Они видели перед собой убийцу, но чем они отличались от меня в этот момент? Скользило ли у них в голове оправдание в духе "ну нам же дали приказ, который мы выполняем"? Это заставило меня улыбнуться, отчего лица этих парней стали еще сосредоточеннее и мрачнее.
Увы, они не оправдали моих надежд и попали своими проклятыми иглами немного не туда. Я-то сам не медик, но, знаете, у меня сразу же возникло чувство, что что-то не так. В конце концов, я каким-то образом помню то ощущение, когда берут кровь из вены. Возможно, я придумываю, но тут всё было совсем по-другому. Ребята ввели мне иголки в мышцу, но никак не в вену. Я нервно зашевелился и грубо спросил их, уверены ли они, что всё сделали правильно. Эти двое переглянулись и буркнули что-то очень злобное, вроде "Заткнись, ублюдок, чтоб тебя". Очень мило с их стороны. Я всё понимаю, я не был в их глазах ангелом, но если в результате некомпетентности моя казнь стала бы не комфортабельным путешествием в небытие, а фейерверком моего агонизирующего организма... Что ж, лучше об этом не задумываться. Хотя в голове пронеслись воспоминания про Кеммлера3 — того парня, которого первым казнили на электрическом стуле. Когда ему дали первую порцию первоклассного переменного тока, он остался жив, а какие-то там генераторы сломались или что-то вроде того, поэтому несчастный, стеная от ожогов еще долгое время, ожидал, пока его палачи разберутся с техникой и продолжат свое черное дело.
Как мне сказал очень вежливый мужчина в роговых очках, являвшийся представителем то ли полиции, то ли департамента, я так и не понял, смертельная инъекция — это гарантированно безболезненный, гуманный вид казни. У меня тогда на лице сама собой расплылась нелепая улыбка — как эти хлыщи только придумывают формулировки вроде "гуманного вида казни"? Они свою совесть там успокаивают таким образом или что? Конечно, все молодцы, кто придумал что-то менее болезненное, чем сажание на кол или "железная дева", но все-таки... Как мне сказали, мне будут вводить пентобарбитал. От этого замечательного раствора я усну вечным сном, да еще и растянусь в блаженной улыбке. Казалось, это не самая плохая перспектива, учитывая, что я был с самого начала обречен.
И вот я полулежал в кресле для казни, напоминавшем сиденье в кабинете у дантиста. Рядом стояла капельница, породнившаяся в моем сознании с виселицей или гильотиной. Своим видом она напоминала песочные часы, которые отсчитывали мое время. Вводить в меня смертельную дозу при помощи шприца никто не собирался — палачи и так чувствовали себя неуютно оттого, что им нужно было убить меня, поэтому они всячески старались свое участие сделать менее прямым и более косвенным. Ну, или по крайней мере они пытались сами себя убедить в этом таким способом. Кто убивает — пистолет или тот, кто спустил курок? По-моему, этим вопросом задаются только идиоты.
Как я уже сказал, во мне с самого начала всей этой процедуры поселилась уверенность в том, что не всё в порядке. Меня начали беспокоить щекотливые импульсы в руках — немеющих, теряющих свою чувствительность. Двое полицейских стояли напротив меня с каменными лицами, взирая на мою смерть. Они видели, как взгляд у меня взволнованно переходил от правой руки к левой и обратно. Пошевелиться я не мог — ноги и плечи надежно сковывали ремни. Непроизвольно дыхание участилось. Смешно, но я волновался не о том, что сейчас умру, но о том, что умру неправильно, не так, как мне обещали. Полицейский или департаментский хлыщ в очках сказал, что я усну в течение пяти-шести минут. Какая благородная смерть в духе казни Сократа4 ! Однако судьба моя еще не была предрешена. Не знаю, какой дьявол стоял надо мной и тешил себя моими муками, но он здорово повеселился.
В сознании с каждой уходящей секундой разливалось забытье. Голова становилась тяжелой, веки падали вниз, но я открывал их, проявляя нездоровый интерес, будто надеясь своими глазами узреть момент собственной смерти. Мое поведение внушило двум парням напротив, что действие наркотика берет надо мной верх. Я заметил, как они заметно расслабились. Рассудок продолжал задаваться неуместными вопросами, но барбитураты полностью подавили во мне волю — у меня не было сил нервничать. Жуткий дискомфорт заполнил всё мое естество; мне никогда и в голову бы не пришло, что насильственное погружение в сон настолько ужасно. С другой стороны, на что я надеялся — на теплую постель и чашку горячего чая?
Голова сама собой упала назад, глаза закрылись и тогда я услышал звук. Он потревожил мое сознание и в последние секунды жизни пробудил во мне любопытство. Казалось, что в гнетущей тишине невозможно ничье постороннее присутствие, однако же звук повторился. Мне чудилось, что либо кто-то всхлипывает, либо приглушенно дышит, либо не к месту смеется. В ушах разливалось монотонное пение неизвестных исполнителей, тянувших гласные звуки в гротескном подобии молебна. Я не верил в существование рая или ада и в силу саркастического склада ума отпустил мысленно шутку про ангельский хор, привечающий меня, осужденного за убийство. Я бы улыбнулся в этот момент, но уже не мог пошевелить губами.
Тем временем обещанное окончательное забытье всё не наступало. Я стал узником собственного тела, а таинственные и пугающие звуки невыносимого пения всё не утихали в голове. Чернота перед закрытыми глазами озарилась сполохами ярких цветов, и я почувствовал себя ослепленным. Крик, затерявшийся в атрофировавшемся горле, превратился в беспомощное мычание. Всё явственнее я понимал, что влип в нехорошую ситуацию. Сознание наполнялось дьявольскими образами чудовищ, слетевшихся к моему неподвижному телу. Их горящие глазницы пожирали меня жадным пламенем ненависти, их когти вцепились в кресло и грозились разорвать меня на куски.
В этот жуткий момент глаза сами собой раскрылись, и я увидел комнату с серыми стенами, в которую меня завели для приведения в исполнение моего приговора. Стены тряслись и разрушались, вся окружающая реальность таяла и растворялась в воздухе. Тени терзавших меня демонов маячили где-то в трещинах разваливающихся стен. Кресло поплыло вперед в растущую, сверкающую бездну ужаса. Я всё еще хотел и не мог закричать, лишь каким-то непостижимым образом сохраняя глаза открытыми и наблюдая чудовищную картину хаоса, заглатывающего мое тело.
Сатанинские напевы не стихали ни на секунду и заглушали мысли. Меня озарял свет неведомых космических пространств, превращавший меня в ничтожную пылинку посреди огромного, непознаваемого мироздания. Я чувствовал себя бестелесным духом, меня властно призывали к себе мерзкие чудовища, порожденные то ли моим одурманенным сознанием, то ли неизвестными нам мирами, сокрытыми от человеческого разума. Я становился черной дырой, втягивающей в себя пространство и время, однако по мере того, как меня заполнял континуум, я ничего не ощущал и продолжал сознавать себя лишь как личность, но не как живое, осязаемое, реальное существо, объект материального мира. Передо мной открывались удивительные и одновременно пугающие картины иррационального пространства и времени. Я не знал, что и думать, — я никогда не увлекался ни квантовой физикой, ни оккультными науками, которые по-своему изучали миры за пределами нашей объективной реальности. Я путешествовал к центру безызвестной галактики и сам был галактикой, в которой рождались и умирали звезды. Меня стремительно увлекал поток невидимой энергии, пронизывающей мое естество и уводящей разум в трансцендентные дали нематериального бытия.
Вдалеке показалась крохотная точка, объятая черной пустотой космоса. Я с захватывающей скоростью приближался к ней и она расширялась, приобретая черты мира, который я впервые видел в жизни. Он представлял собой огромный аквамариновый океан, объятый снежно-белыми облаками, и в этом океане затерялись мириады вечнозеленых островов. В мыслях то тут, то там возникали животные, неизвестные человеческой науке. Могучие и гордые создания, размерами превосходившие земных слонов, властвовали на суше, оглушая всё вокруг утробным ревом. В темных глубинах бескрайнего океана таились опасные рыбы, разевающие свои чудовищные пасти в предвкушении добычи. Зеленые, фиолетовые, бирюзовые и оранжевые деревья высоко поднимались над ярко-зеленой землей и ветер ласкал их листву, послушно качавшуюся в потоках воздуха. Всё это представлялось перед моим мысленным взором, пока я наблюдал приближение загадочной планеты. Запредельный нечеловеческий хор затянул тревожную песнь, и я чувствовал себя этой песней, несущейся со сверхсветовой скоростью во все стороны бескрайней пустоты, где рождается из ничего и обращается в ничто бесконечное число вселенных, которые человек не в силах постичь.
И вот я уже опускался на поверхность таинственного мира, находящегося в бесконечных световых годах от нашей маленькой вселенной, и меня приветствовали удивительные создания, сотканные из неизвестных веществ. Сама их физическая природа не поддавалась никакому описанию: я никогда не смогу точно сказать, были ли они материальными, мог бы обычный человек увидеть их невооруженным взглядом, либо же их тела оставались за пределами восприятия. Как бы то ни было, осознавая себя существующим в некоем виде пространства-времени, я находился на грани безумия и не переставал дивиться силе моего разума, который продолжал фиксировать окружающую реальность самым странным для меня образом. Диковинные создания окружили меня, протянули ко мне свои конечности и повели в сторону титанической конструкции поразительного вида.
Она возвышалась надо мной немыслимой громадой малахитового цвета, переливавшегося, однако, в другой, неизвестный мне оттенок — оттенок, который вряд ли существует в нашей действительности и описать который известными мне словами нет никакой возможности. Внешняя форма этого строения отличалась безумными пропорциями — они постоянно менялись и не останавливались на какой-то одной форме. Здание трансформировалось по мере моего приближения к нему, становясь то перевернутым усеченным конусом, то компиляцией бегающих параллелепипедов, то цилиндром с гибкими отростками. Все эти причудливые изменения вызывали во мне сильнейшее отвращение, но я не мог противиться чужеродной воле, которая вела меня в неизвестность. Мои таинственные спутники пели противоестественными голосами. Что-то подсказывало мне: их диковатый напев не может быть услышан мной полностью ввиду того, что порождаемые существами звуки то ли относились к инфразвуку, то ли к ультразвуку, а то и вовсе имели природу, отличную от волновой.
По обеим сторонам дороги, по которой мы перемещались, раскинулся дивный сад. Я ощутил ошеломляющие запахи, по своим свойствам напоминавшие ароматы розы, жасмина и персиков. Они не создавали собой дисгармонию, но каждый из них мог быть пойман моим обонянием по отдельности. Я чувствовал головокружение, хоть и не знал, обладаю ли своим привычным телом или же превратился в существо, аналогичное моим спутникам. Я дышал вместе со всей этой вселенной, будучи не человеком, но чем-то несоизмеримо большим. Время здесь следовало своим законам и я не знаю, когда мы подошли вплотную к внушающему ужас и благоговение строению — несомненно, величественному храму загадочных богов.
Я бы хотел точнее поведать о своих мыслях — был ли я жив или уже мертв? Бредил ли я? Спал? Являются ли увиденные мной картины непостижимой пустоты и бесконечности ее вселенных реальными? Я мог сказать лишь одно, хотя и не уверен в собственных рассуждениях: в этот миг — секунду ли, час ли, не знаю, — я коснулся вечности и того, что ей предшествует. Я поднимался вверх или же опускался вниз — мне до сих пор этого не понять, — и оказался внутри храма. Затем я понял, что я и был храмом. Следом шла мысль: я есть мир. В самом конце я воспринимал себя как нечто всеобъемлющее. После этой кульминации, сознание пришло к своему угасанию, бесконечный океан внутри меня сжался до пределов неизмеримо малой точки, после чего последовал взрыв чрезвычайной силы... Но я чувствовал бескрайнюю гармонию внутри своего "я", я чувствовал, что это — хорошо...
Единственное, чего мне пока что не понять, это сколь долго в памяти будет рваной раной зиять воспоминание о моей казни?
1) Изобретение электрического стула по времени совпало с обсуждением в США вопроса о выборе более гуманного способа смертной казни и конкуренцией между Томасом Эдисоном и Николой Теслой, вошедшей в историю как Война Токов.
2) Имеется ввиду Ной, персонаж художественного фильма "Страна приливов" Терри Гиллиама, умерший от передозировки.
3) Уильям Кеммлер — первый человек, казненный на электрическом стуле 6 августа 1890 года.
4) Сократ был приговорен к смертной казни через принятие смертельной дозы яда.
