Старовещный музей

Наверное, у каждого в голове есть такой музей, где хранятся не воспоминания о событиях, а картинки прошлого. Хранятся абы как, подобно экспозиции провинциального краеведческого, где рядом с чучелом медведя устроились глиняные черепки с раскопок в старой крепости, и тут же — скучный городской пейзаж маслом художника-самоучки. В такой музей любила ходить в детстве, каждый раз заново цепенея от стеклянного взгляда головы кабана на стене и дивясь крошечному чучелку синички, водруженному на высоченную горку сухих насекомых. Эта, как теперь бы сказали, инсталляция, показывала, сколь много вредителей сельского хозяйства уничтожает крохотная птичка за... не помню уже теперь, за какой срок.

Я родилась в 1957 году. Сегодня наступил 2011-ый.

Вроде бы, не такая уж и старая, а поглядев вокруг, вижу, как изменился быт. И поэтому копаюсь в запасниках своей памяти. Может быть, кому-то будет интересно вспомнить детство, а кому-то эти детали пригодятся для исторического романа.

Я выросла в небольшом городе районного значения, как тогда говорили. Семья наша жила в четырехэтажном кирпичном доме, на главной улице, называвшейся, как во многих городах тогда, проспектом Ленина. Имени проспекта она заслуживала в самом деле: широкая, с двумя рядами лип, хорошими домами послевоенной постройки (в Великую Отечественную войну город был полностью разрушен), мостом через реку с чугунными украшениями и самыми большими магазинами.

Дом обычный, городской, еще с высокими потолками, с водопроводом, канализацией. Но в кухнях — печи, топившиеся дровами, небольшие, плоские такие, непохожие на русские печки в деревнях. Предполагалось, что на этих печках жильцы будут готовить еду. Не было бытового газа, а электрические плиты редко использовали. Тогдашняя электрическая плитка представляла собой керамический круг с уложенной в пазы открытой металлической спиралью. Никакой регуляции нагрева не было предусмотрено, спираль часто перегорала. Но, конечно, повседневно плиты, топившиеся дровами, никто для приготовления еды не использовал. Слишком трудно было в городе закупить дрова, да и дорого. Поэтому печи топили, когда становилось совсем холодно, и парового отопления не хватало (батареи в доме были, и котельная, топившаяся углем и извергавшая черный дым, во дворе соседнего дома). Вся семья тогда собиралась в довольно большой кухне и грелась.

А бывали вечера, когда мама работала, и мы вдвоем с бабушкой грелись возле печки. Иногда бабушка вспоминала детство.

Она родилась в 1904году в семье эстонцев-хуторян, живших в Петербургской губернии. Семья имела жила почти что натуральным хозяйством. Не было в ее речи никаких особых деревенских словечек или поговорок. До 12 лет бабушка плохо говорила по-русски. В семье разговаривали по-эстонски, а русскому языку она выучилась в приходской школе, когда перед лютеранской конфирмацией все дети, и мальчики и девочки, должны были обучиться грамоте, причем русской, началам арифметики и естественно, катехизису. Бабушка всегда говорила очень четким, грамотным, литературным языком, мне казалось, что рассказывает она по-книжному. Ничего удивительного, ведь она работала учительницей начальных классов, затем инспектором районного отдела народного образования, и даже цензором районной газеты.

Тишина....Только потрескивают дрова в печи. Детская память впитывает были-былички, кажущиеся почти сказкой.

"Семья была большая, дружно трудилась в своем хозяйстве, батраков не имели, жили не бедно, но просто. Летом дети босиком бегали, зимой в валенках. Пряли шерсть, лен, шерсть от своих овечек, лен сами выращивали, дергали, мяли. Семена везли на маслобойку, получалось масло льняное. Коров было несколько. С пяти примерно лет я пасластадо. Однажды хороший такой летний день был, коровы довольные траву щипали, а я даже землянику начала собирать в торбочку из ивовой коры. Ягоды носили в поместье, чтобы продать. И вдруг, откуда ни возьмись,наползла на солнце черная туча и повалил густой лохматый снег прямо на зелень, на цветы. Коровы испугались, замычали, а снег все падал и падал, и таять не успевал. Я тоже испугалась, не знала, что и делать. Хотела даже домой стадо гнать. Но ветер унес тучу, выглянуло солнце и снег растаял очень быстро, как не бывало.Остался мокрый луг, как после дождя."

"Зимой все ходили в валенках, а весной в них тяжело и сыро. С младшей сестрой я выбежала на солнце, и пустились мы по снегу босичком наперегонки. На нагретых солнцем проталинах останавливались и бежали дальше. И на одной из проталин увидели двух свившихся вместе гадюк, черную и серую. Змеи грелись на солнышке, набирались сил после зимы. Тут уж бросились мы с сестренкой со всех ног домой, и рады были, что не наступили на змей."

"Зимой в лютый мороз волки разворошили соломенную крышу хлева и забрались в овчарню. Собаки залаяли, отец со старшими братьями побежали с ружьем и вилами спасать овец. Дверь отворили, а волки бросились через крышу обратно на улицу, а некоторые мимо людей промчались стрелой в дверь. И каждый зверь еще и овцу тащил. По всей овчарне лежали зарезанные овцы. Волки ведь такие, погубят больше, чем смогут унести. Побежали отец и братья по глубокому снегу за волчьей стаей. Но разве догонишь хищников. По дороге нашли еще брошенных мертвых овец, а волков убить не удалось. Большой убыток серые разбойники принесли."

Рассказывала бабушка и про нападение разбойников на хутор. Бабушка сама не была свидетелем, жила в дальней деревне, училась в земской школе.

" Зимним днем отец и старший брат уехали на ярмарку, должны были вернуться назавтра. Мать, младший брат и маленькая сестренка остались в доме одни. Ворвались в дом трое разбойников. Мать бросилась на чердак, распахнула чердачное окно, зажгла керосиновый фонарь и принялась размахивать фонарем и звать на помощь. Вдруг кто-нибудь проедет по дороге и услышит. Брат Карл выскочил в окно как был и побежал в ближайший хутор за подмогой. разбойники принялись шарить в сундуках, искали деньги. Маленькая сестренка проснулась, ухватила сковородку и давай разбойника изо всей детской силенки по спине колотить. Но они ее не тронули, оттолкнули только, и испугавшись криков с чердака матери, да и не найдя в сундуках денег, похватали кое- что из вещей и убежали."

И про ученье в земской школе был рассказ:

"После приходской школы, пройдя конфирмацию, я, двенадцати лет девчонка, захотела учиться дальше. Мечтала сама стать учительницей. Решительно принялась просить отца, чтобы он отпустил в земскую школу в дальнюю деревню. Отец сперва ни в какую, мол, зачем это, девочке надо по хозяйству все уметь и готовиться замуж. Я плакала три дня на печи, а сестренка Лида вместе со мной. Отец, наконец, согласился и даже повез меня на лошади в деревню, где была школа, дал картошки, круп, и муки, чтобы кормиться и уплатить бабке, которая брала меня на жительство к себе в избу. Стала я учиться. Больше всего нравились уроки естествознания. Чего только учитель не рассказывал, и опыты с электричеством показывал, и рассказывал, отчего гром и молния, и про дальние страны, и как земля кружится вокруг Солнца, и про другие планеты, и отчего бывают болезни. А священник, учивший закону божьему, все по старинке, дескать, гром грешников убивает, и адом пугал, и все болезни, дескать от бога, а знать, как в природе все устроено, не надо. С этого-то и начались размышления. Стала я задумываться и пришла к мысли, что учитель естествознания все гораздо лучше объясняет, чем священник, и на вопросы отвечает подробно, а если что-нибудь спросишь, чего он не знает, так и скажет: — Наука пока этого не установила, но все еще впереди.

А священник, стоит только спросить что-нибудь, только браниться, да пугает. А может быть, он и ответов не знает? А может быть, и бога нет?

И в таких-то сомнениях возвращалась однажды я домой на воскресенье. Дорога неблизкая, и подвезти в тот день оказалось некому. Дорога пролегала мимо Чертова камня. Камень этот видом напоминал лежанку, даже с возвышением вроде подушки, и на нем кто-то выбил крест. Говорили, что давным-давно один мужик, выпив в Рождество, возвращался с деревенской гулянки к себе на хутор, а дни стояли морозные. Он заблудился и принял спьяну камень за домашнюю лежанку, уснул и замерз. А был он беспутный мужичонка, гуляка и лодырь, поэтому говорили, что его черт прямо в ад утащил. И еще говорили, что возле этого камня "чудится". Иду я, и страшно мне, боюсь, что и меня черт в ад утащит, потому что я про бога думаю, что его нет. Вот уже и Чертов камень виднеется в сумерках. И тут как заохает, как захохочет в лесу! Я изо всех сил пустилась бежать. Дома отец удивился, что это со мной, чего испугалась. А я стала рассказывать, что возле Чертова камня, наверное, сидит черт, так жутко смеется и охает. Отец расхохотался и объяснил: — Ты что, не знаешь, что тут в лесу филин поселился, и хохочет, и охает. А ты, глупая, подумала, черт."

И про гражданскую войну:

"В гражданскую войну хутор наш не трогали, потому что один из братьев служил у белых, а другой у красных. Но белые затребовали лошадь с телегой. Кому идти? Братья на войне, старшая сестра замужем в другой деревне, выпало идти мне, девчонке четырнадцати лет. Если не пойдешь, так лошадь и телегу уже не возвратишь. Пришлось мне ехать, возить и снаряды, и патроны, и все, что прикажут. В обозе — женщины постарше. Один только парень молодой оказался, чуть постарше меня. неприятный, заносчивый, поповский сынок, все пытался за мной ухаживать. А мне он совсем не нравился. Раз пообещала ему ягод насыпать в фуражку, а сама набрала конского навоза, да и подала ему. Он разозлился, но ударить не посмел. Женщины ему бы этого не спустили. Страшно было, и под обстрелом и просто страшно, а что делать. Но хуже всего пришлось, когда белые переправились через реку, а там красные уже ждали, завязался бой. Красные стали теснить белых, началось отступление, неразбериха, обоз наш бросили. Стрельба была нешуточная, а нам надо на другой берег, обратно, к своим домам. В темноте, под огнем с трудом отыскали брод. Кое-как заставили лошадей войти в воду. А брод легко было потерять. Так бы я и утонула, вместе с телегой и лошадью. Спасибо женщине одной, она схватила топор и перерубила постромки. Лошадь, освободившись, поплыла, и я выплыла, держась за ее шею. Так и вернулась верхом домой, без телеги. Родные рады были, что хоть жива осталась и лошадь вернула."

Да, возвращаясь к плите. Дрова закупали осенью, сбрасывали в подвал через люк и хранили в сарае. Это было хлопотно, нужно было и найти, где из купить, и нанять машину. Но как приятно было зимним морозным вечером сидеть в кухне и иногда, когда подкладывали полешко, смотреть на огонь.

Готовили повседневно на керосинке. Тут можно было, в отличие от электроплитки, регулировать жар, подкручивая фитили. Керосин продавали со специальной машины, которая приезжала по определенным дням. Его наливали из шланга в мерку, а потом через воронку — по жестяным посудинам покупателей.

А еще плиту топили под праздники, чтобы испечь пироги. Пироги пекла бабушка на тонких противнях, большие, обычно с капустой и бруснично-яблочным вареньем. Брусника была дешева, вокруг города — болота и боры. Эту ягоду покупали на рынке осенью и варили из нее варенье с яблоками или готовили моченую бруснику: ягоды заливали в больших банках рассолом, содержавшем сахар, чуть-чуть соли, корицу и гвоздику. Банки плотно завязывали пергаментной бумагой в несколько слоев, а позже, когда появились крышки из полиэтилена, закрывали этими крышками, и уносили в подвал.

Подвал... В нем для каждой квартиры был предусмотрен сарай. Простой такой, из досок. В сараях хранили картошку, соленья, варенья, запас дров. В подвале полагались электрические лампочки, но они часто перегорали или их разбивали хулиганы. Страшно бывало идти в этот подвал даже с мамой, не то, что одной. Хотя одну меня туда посылали уже в старшем возрасте. Возле люка на улицу, который использовали для скидывания в подвал привезенных дров, было место сбора дворовых хулиганов. Они приносили дощатые ящики, разводили костер и даже жарили голубей. Перышки оставались. Периодически, в дни субботников, жители выносили всю эту грязь наверх, к мусорным ящикам. Удивительно, что ни разу от этих развлечений в подвале не случилось пожара, а заливы из канализации (на первом этаже был большой продуктовый магазин) случались довольно часто. Тогда приходилось идти в сарай и наводить там порядок. Продукты и даже картошку ставили на высокие полки, чтобы сохранить от таких случаев. А еще в подвале жили крысы. Их ловили в крысоловки.

Подвал был большим подспорьем в домашнем хозяйстве, и картошку по осени можно было дешево купить, и соленья каждая хозяйка готовила. Домашние холодильники появились где-то в начале 60-х годов, и были доступны не для всех. Мама почти сразу, как они появились в продаже, купила холодильник "Ока", пузатый, реле у него часто ломалось, и морозилка маленькая. А до него зимой мясо и сало вывешивали в прочной сумке за окно, чтобы не съели синицы.

Двойные оконные рамы были устроены так, что открывались по отдельности. Между ними в холодное время года хранили молоко, простоквашу, масло, другие продукты. А в частных домах существовал обычай размещать в этом пространстве вату или паклю и украшать это дополнительное утепление детскими игрушками и безделушками.

Молоко в течение нескольких лет приносила молочница, в городе был большой частный сектор, и многие держали коров. Пожилая женщина в определенные дни обходила своих постоянных покупателей. Молоко кипятили. О, эта пенка, противная, жесткая, жирная, почему-то обязательно полагалось пить молоко теплым и съесть ее. Наверное, потому, что тогда мысль о том, что можно выбросить какие-то продукты, и в голову не приходила. Часть молока не кипятили, ставили на простоквашу, из нее готовили творог.