Сергей и Елена Сомовы были образцовой супружеской парой. И каждый из них был в своем роде образцом, и вместе они являли собой недосягаемый для многих пример разумного жизнеустройства.
В багаже каждого из них были высшие знаки отличия на всех жизненных ступенях: по школьной медали, "красному" университетскому диплому и по самому последнему на данный момент достижению: по "Заключению диссертационного совета о присуждении ученой степени кандидата наук".
Следующим пунктом их жизненной программы значилось произведение на свет ребенка.
К этой этапной задаче супруги отнеслись с ответственностью не меньшей, чем, скажем, к защите диссертации. Они прорабатывали специальную литературу, тщательно подбирали диету для Лены, ежедневно выходили дышать свежим воздухом (с присущим им чувством юмора они это называли: "выгуливать эмбриона"). Приятели Сергея, имевшие аналогичный опыт, наперебой загружали его информацией, предупреждали, что Лена может стать обидчивой, плаксивой, и это все надо пережить без претензий. Еще рассказывали о внезапных прихотях, которые могут появиться у его жены (Сергей и сам читал об этом у О. Генри). Но ничего подобного в Ленином поведении не обнаруживалось; она оставалась такой же рассудительной и уравновешенной, как и всегда, не было у Лены и обычных в ее положении недомоганий. Она вела свой обычный образ жизни — много и успешно работала, активно посещала научные конференции, не пропускала интересных публикаций, держалась в курсе театральных новинок. И на все это у нее хватало, как всегда, времени и сил.
Для супругов явилось полной неожиданностью, когда Лидия Павловна, доктор, наблюдавшая течение Лениной беременности, на сроке двадцати четырех недель выдала ей больничный лист со словами:
— Забудьте пока о карьере, Лена. До родов я вас на работу уже не выпущу. Меня кое-что настораживает в вашем состоянии. Гуляйте, отдыхайте, а вот чтением, особенно научной литературы, себя не загружайте — это сейчас для вас тоже работа. Но основное мое назначение — вы должны регулярно посещать "Школу материнства", которая недавно начала работать при одной женской консультации. В нашей стране это явление пока существует в порядке эксперимента, но за границей подобные школы — уже широко и давно известная практика.
Надо заметить, что все это происходило в конце восьмидесятых годов. Здесь не то удивительно, что в каких-то местах уже начали открываться "Школы материнства", а то, что без серьезных медицинских показаний женщину освободили от работы, да еще на такую отдаленную перспективу.
А все объясняется просто — Ленина бабушка Евгения Леонтьевна и Лидия Павловна были соседками и давно приятельствовали. Евгения Леонтьевна была единственным членом семьи не разделявшим всеобщего восхищения отлаженностью Лениной жизни.
— Роботы решили размножаться! Бедный ребенок! Они же ему будут улыбаться по сигналу таймера, колыбельные петь по рекомендованному каким-нибудь чиновным дураком списку!
Эти и подобные бабушкины сентенции произвели на Лидию Павловну сильное впечатление, и она придумала способ демонтажа внучки-робота. Ради внучки-озорницы-хохотушки-печальницы-лапочки, которую помнила и всем сердцем любила Евгения Леонтьевна.
Галина Михайловна, идеолог и основательница "Школы материнства", которую начала посещать Лена, обучала будущих мамаш множеству полезных умений, необходимых, и в период беременности, и во время родов, и при уходе за младенцем. Но основное внимание уделялось ею теме налаживания двусторонней связи между матерью и ребенком, еще до его рождения, живущим пока в ее чреве.
Галина Михайловна просила называть ее Линой и обращаться к ней на "ты", сама же она называла своих слушательниц "мамочками" и тоже им "тыкала". Отсутствие дистанции с преподавателем не казалось Лене хорошим тоном. Но больше ее смущало другое обстоятельство: она не могла уловить принцип, по которому Лина оценивала правильность усвоения материала. Совершенно разбалансированная эмоционально "мамочка" Даша, которая могла всплакнуть по ничтожному поводу, и тут же сквозь слезы разулыбаться: "Ой, он проснулся! Соскучился по маме!", вроде бы находила одобрение у Лины. Хотя та и убеждала Дашу быть уравновешеннее, но говорила, что в целом она хорошо понимает суть переживаемого ей периода. Когда же преподавательница прочитала Ленин дневник, с безукоризненной тщательностью заполняемый ею ("мамочки" должны были ежедневно записывать свои наблюдения о "взаимоотношениях" с эмбрионом), то сначала молча вернула его Лене, а потом подошла к ней и сказала, что им нужно будет выбрать время для приватного разговора.
Лена поняла, что впервые в жизни она попала в отстающие ученицы, и это было для нее непереносимо. Одно из двух: или Галина Михайловна привыкла работать только с интеллектуально неразвитыми "мамочками", или в ней, Лене, обнаружился какой-то существенный дефект. Подумав, она выбрала первый вариант ответа и, когда узнала, что еще в одном месте открывается подобная школа, решила перейти на занятия туда.
Новая преподавательница вела себя более сдержанно, представилась Ольгой Петровной, что само по себе уже вносило упорядоченность в систему преподаватель-слушатели.
Кратко изложив программу "Школы", Ольга Петровна сказала:
— Все перечисленное мной, конечно, важно. Но не в этом суть. Мама должна понимать своего ребенка, чувствовать его настроение и его желания уже сейчас, когда он еще не родился на свет. Этому вы тоже будете учиться. Хочу, дорогие мои, предостеречь вас от механического выполнения тех предписаний, которые я буду давать.
Моя коллега рассказала мне недавно одну печальную историю. К ней сейчас на такие же, как у нас, занятия ходит одна слишком разумная, слишком старательная, слишком педантичная тридцатилетняя женщина. На ней как бы написано: "Если я что-то делаю, то делаю это на пятерку. Так и ставьте мне пятерку". Такой вот нетипичный случай. Значительно чаще мы встречаем безответственность и расхлябанность. Вот что моя коллега недавно прочитала в дневнике этой отличницы (я это записала, чтобы цитировать дословно): "11.00. Шевеления плода ощущаю как умеренные. С момента прикладывания рук на область живота плод движений не обнаруживал. Продолжительность прикладывания рук 10 минут". Знаете, к лабораторным мышам, порой, проявляют больше душевности, чем эта мать к своему ребенку! Это совсем не тот путь, по которому нам нужно идти. Не подменяйте труд души тупым исполнительским усердием. Научитесь любить своего ребенка уже сейчас. Вы носите под сердцем не эмбрион, не плод, а дитя!
Лены еще хватило на то, чтобы ровным голосом сообщить мужу по телефону, что она задержится. Потом, едва сдерживая слезы, она добралась до уединенной лавочки в сквере и там уже позволила себе расплакаться. Нужно ли объяснять, чью дневниковую запись цитировала Ольга Петровна? Немного успокоившись, Лена подумала о том, что в последний раз она плакала очень давно.
Она вспомнила, когда это было — около восемнадцати лет тому назад, когда бабушке Жене было запрещено забирать Лену к себе домой. Этой родительской санкции предшествовал дотоле неведомый их благополучной семье скандал. Бабушка Женя говорила на повышенных тонах, поэтому Лене было кое-что слышно из-за неплотно закрытой двери:
— Лена давно уже не понимает, чего она хочет сама, зато очень хорошо чувствует, чего хотите от нее вы. Она очень боится вас разочаровать, поэтому старается из последних сил. И музыкальная школа, и бальные танцы, и французский этот, и ее обязательные пятерки — это же немыслимые перегрузки! У Лены нет подруг, она вообще не умеет общаться со сверстниками. Разве она сможет полюбить детство в своем будущем ребенке после такого вот своего неполноценного детства?! А ведь, прежде всего, она будущая мать!
Дальше Лена уже не слышала, так как дверь наглухо закрыли.
После этого события Лена могла видеть бабушку только тогда, когда та приходила к ним в дом.
Под бдительным взором Элеоноры Пантелеевны — папиной матери — бабушка Женя терялась. Уже не было ни ее вечных шуточек, ни забавных песенок из дворового фольклора бабушкиного детства, ни ее смешных и поучительных "историй", подходящих к любому случю жизни. Бабушка Женя приходила все реже, а Лена тайком плакала и мечтала о том, что когда ей позволят одной перемещаться по городу, она будет ездить к бабушке сама. Свободу передвижения она получила не скоро; но и тогда над ней оставался неусыпный семейный контроль. Лена понимала, что огорчит родителей своими визитами к их инакомыслящей родственнице, а ни обманывать, ни отмалчиваться она не умела. Постепенно их былая с бабушкой дружба-не разлей вода почти сошла на нет.
Сейчас, на лавочке заброшенного сквера, Лена поняла, что ей просто необходимо увидеть бабушку Женю, и немедленно.
Бабушка выслушала ее рассказ, непривычно для Лены сбивчивый, прерываемый слезами. Потом, взяв руки внучки в свои, заговорила:
— Ты очень боишься, моя девочка, быть несовершенной. А ведь ты вовсе не обязана быть идеалом. Когда ты это осознаешь, тебе будет легче принять саму себя, услышать себя, а, стало быть, услышать и своего ребенка. "Леди Совершенство" в себе принять невозможно, потому что ее просто не может быть в природе. И не бойся разочаровать мужа. Я уверена, он сможет понять тебя и поддержать — ведь он тебя по-настоящему любит. Как это ни странно. Поговори с мужем откровенно, Леночка, расскажи ему обо всем том, чем сейчас поделилась со мной.
Что этим же вечером и сделала Лена. Сергей, обдумав, сказанное женой, вывел такое заключение:
— Знаешь, Лен, я думаю, твоя мудрая бабушка права. У тебя ведь должны быть какие-то перепады настроения, а их нет. У тебя нет прихотей беременных. Может быть, ты просто себе их не позволяешь? А почему? Если тебе, допустим, посреди ночи захочется бананов, я их из-под земли достану. Если для того, чтобы слышать свои внутренние ощущения, тебе придется стать менее логичной в поступках — пусть так. Было бы даже странно, если ожидание ребенка не внесло бы корректив в нашу жизнь, — Сергей снял очки и ласково прикоснулся к плечу жены. — Я приму перемены, которые в тебе произойдут; не сомневайся, Лен.
— Я и не сомневаюсь, — сказала Лена и облегченно вздохнула.
