Воспоминания о будущем
Чёрная весть не пришла неожиданно, её ждали, не питая даже самой робкой надежды. Казнь состоялась, как и было объявлено, минута в минуту.
— Доченька! Бедная моя девочка! Кровиночка моя! Как же я без тебя жить-то буду!? — вернувшаяся с заочного отпевания Анна Петровна продолжала плакать навзрыд, пока немногочисленные друзья покойного мужа собирали на стол.
Давным-давно, когда Украина была ещё большой и сильной, старшая дочь Анны Петровны Марина уехала в Киев на Майдан.
— Жаль, что я не могу поехать с тобой, — сказала ей на прощанье младшая сестра. — Вместе мы бы объяснили этому Януковичу, чего хочет украинский народ!
— Алиса, я ведь на недельку, может, на две, ты и соскучиться-то даже не успеешь.
Вернулась Марина почти через год, осунувшаяся и поседевшая. Сутками напролёт сидела она на крыльце и курила сигарету за сигаретой. Когда же в их маленький городок вошли войска Донецкой Народной Республики, за Мариной пришли, зачитали заочно вынесенный приговор и повесили на шелковице рядом с домом. Так Анна Петровна потеряла первую дочь.
Два дня спустя командир захватившей город части собрал на центральной площади всех детей и подростков от восьми и до восемнадцати лет, заставил их прыгать на месте до самого вечера и одновременно выслушивать рассказы о тех ужасах, что творила армия Украины в Донбассе. Старший сын Анны Петровны Денис от рожденья страдал пороком сердца и, не выдержав этого испытания, умер у неё на руках, а ещё через неделю она потеряла и мужа.
В те благословенные времена, когда государство, в котором жила Анна Петровна, ещё называлось Советским Союзом, она, выпускница обычной читинской школы, поступила в столичный педагогический институт. Несмотря на традиционно вольные нравы, студенты в то время ещё не были продвинутыми в определённых вопросах, и по нынешним меркам могли запросто сойти за пуритан. Однако это не помешало скромной девочке Ане влюбиться без памяти в однокурсника по имени Вячеслав. Был он высок ростом, черноволос, и его утончённые черты лица были отмечены печатью благородства. Говорил он с сильным украинским акцентом и был родом из славного города Львова, а ещё он очень красиво пел. Пел под гитару старинные украинские песни чистым красивым голосом так, что редко у какой девушки не билось сильнее сердце, не катилась по щеке непрошеная слеза. Главное же, что в нем привлекало, было умение говорить. Он был способен доказывать, опровергать, а потом снова доказывать, как совершенно обычные, так и невероятные вещи, и любил затронуть иной раз что-нибудь из острополитических тем. Особенно часто рассказывал Вячеслав своим собеседникам различные факты из истории Украины, и чем больше они расходились с опостылевшей всем официальной точкой зрения, тем охотнее слушали его однокурсники и однокурсницы. Советская власть надоела практически всем. Когда за день до выпускных экзаменов Анна и Вячеслав сыграли свадьбу, многие из её соседок по общежитию обиженно задавали себе вопрос — "Что же он в ней нашёл?", а виновница торжества была просто счастлива. И вот человек, бывший смыслом всей её жизни, мужчина, которому она родила четырёх детей, решил отомстить за гибель дочери и сына и вступил на путь партизанской войны. Вскоре был пойман и без лишних разговоров расстрелян. За десять дней ранее активная и жизнерадостная Анна Петровна поседела практически полностью и как будто оцепенела. Она могла часами смотреть в одну точку, не замечая ничего вокруг, и только болезнь младшего сына заставила её вернуться из этого забытья. Десятилетний Пётр отнёсся к кончине сестры довольно спокойно, но после смерти брата замкнулся и на казнь отца просто не отреагировал. Также он перестал обращать внимание на друзей, учителей и родственников. Иногда брал с полки книгу и молча читал, иногда часами смотрел телевизор, но его лицо при этом не меняло выражения. Отвечал на вопросы избирательно и, если в данный момент не хотел разговаривать, то просто угрюмо молчал. Врачи сказали, что у мальчика аутизм. Подняв старые, ещё институтские, связи Анна Петровна добыла по совету врачей сыну старенький, но ещё исправный Макинтош, и оставила Петю в покое. В опустевшем и ставшем вдруг слишком просторным доме потянулись долгие дни молчаливого существования жалких остатков некогда дружной семьи. Петя по целым дням не покидал пределов своей крошечной комнаты. Он включал компьютер утром и выключал только поздно вечером, и даже есть предпочитал перед монитором. Однажды он попросил мать открыть в банке счёт с дебетовой картой, и когда на нее вдруг начали регулярно приходить небольшие суммы денег, объяснил, что он теперь — фрилансер и пишет скрипты. Ничего не поняв из объяснения, Анна Петровна по здравому размышлению пришла к выводу, что даже если сын стал хакером и грабит банки, то его диагноз послужит хорошей защитой от судебных разбирательств, и не стала поднимать тему. После того, как под давлением Европы Новороссия вывела свой оккупационный контингент, и патриоты смогли вернуться к власти, оставшаяся в живых дочь Алиса окунулась с головой в мир политической борьбы. Собрав из местной молодёжи городской отряд самообороны, она выслеживала тайных москалей и коммунистов. Дела, однако, в государстве шли год от года всё хуже, цены росли, доходы падали, и даже образовался дефицит некоторых продуктов. Утешало лишь то, что кризис был общемировым, и у соседей тоже были определённые проблемы. Однако после того как однажды почти во всех райцентрах Украины на неделю пропали не только хлеб и мука, но и пирожные, во Львове словно бы из ничего собрался красный майдан. Агрессивные и отлично экипированные демонстранты взяли правительство в кольцо и методично стали травить дымом от сжигаемых покрышек. Киевляне, проголосовавшие на референдуме за сохранение единой Украины, оказались в кольце отделившихся регионов, и через год из неё-таки вышли, но в состав Малороссии не вошли. Собрали миллион подписей, уломали Белоруссию взять их в свой состав, и теперь злорадно писали во всех блогах и форумах: "Мы вас терпели, теперь и вы потерпите!". Малороссия выдвинула войска к Украинской границе, в Новороссии объявили мобилизацию, но проводили её как-то вяло, Белоруссия вдруг посчитала, что надо усилить пограничный контроль, а Закарпатская Федерация снова вспомнила о своих территориальных претензиях к Украине. Пока в Раде решали, разгонять майдан или нет, в телевизоре бесновались эксперты. Большинство винило во всём Новороссию.
— Новороссию раздирают конфликт донецких с луганскими и постоянные вспышки одесского сепаратизма. На агрессию в Харькове никто не пойдёт! — отвечали другие.
— Это всё загребущие лапы Чернигова! — скрипели зубами третьи.
— Говорим Закарпатье, подразумеваем Венгрия, — загадочно улыбались четвёртые.
— Как бы нам так сдаться Белоруссии, чтобы при этом хоть как-то прилично выглядеть? — прагматично бубнили под нос пятые.
Но практически все эксперты сходились в одном — основная вина как всегда лежит на России.
После долгих дебатов майдан решили не разгонять и, в надежде на мудрость украинских избирателей, коммунистам разрешили всё-таки участвовать в парламентских выборах, но надежда оказалась напрасной. Никаких фантастических изменений в стране не произошло, а правительство нового парламентского большинства ничего такого и не обещало. Перемены шли медленно, иногда с сильным скрипом, народ жил пока надеждой, но и эта надежда уже была сама по себе огромным прогрессом. Так прошёл без малого год, а потом в России, как гром среди ясного неба, случился политический кризис. Старый и изрядно надоевший избирателям президент не сумел победить в первом туре. Либеральная оппозиция тут же пошла ва-банк и заявила, что их кандидату занизили число поданных голосов аж в сто раз — с пятидесяти процентов до полпроцента, и потребовала пересчитать бюллетени. Это требование тут же было поддержано в Вашингтоне, где сорок пятая президент США с серьёзным видом заявила, что ЦРУ владеет неопровержимыми уликами, которые не может предъявить из-за их секретности. Пока Кремль и Белый Дом обменивались реверансами, оппозиция призвала в помощь всех "людей доброй воли", и в Москве в центре города запылали машины. Посадив в старенький микроавтобус свой отряд, весьма поредевший в результате предательства со стороны подавляющего большинства старых членов, Алиса, словно коршун, увидевший добычу, ринулась наводить в России новый европейский порядок, но очень скоро "мирный протест" расстреляли из танков. Дальше был суд, апелляции, просьбы, мольбы, и в итоге всё равно смертная казнь.
— Братья! Подлая москальская пуля оборвала жизнь настоящего героя Украины, истинного борца за её свободу и просто хорошего человека. Помянем рабу божию Алису! — Станислав, двоюродный брат покойного Вячеслава, был, как всегда, предельно краток.
Выпив, не чокаясь, домашнюю горилку гости единодушно пришли к выводу, что надо получше закусить, а потом продолжить поминать новопреставленную. Разговоры стихли, и Анна Петровна стала украдкой разглядывать друзей своего мужа, теперь её друзей. Она понимала, что по большому счёту кроме них и Пети у неё никого больше не осталось. Вот сидит Микола Прыщ, бывший десантник, потерявший правую руку в Луганске, рядом с ним — отец Михаил, священник греко-католической церкви. Дальше Вася Кот — журналист, Паша Коваль, простой украинский алкоголик, и директор школы Леся Гарбузенко. Вот, пожалуй, и всё.
— Что слыхать, Польша в новый Евросоюз вступает? — спросил отец Михаил Кота.
— Нет, пока! — ответил Василий и стал разливать горилку из пластиковой бутылки.
— Братья! Нация, вырывшая вручную Черное море, народ, ставший предтечей всех белых людей на земле, в перспективе не может не возродиться! Мы ещё отомстим москалям, этим диким финно-монголам, за каждую каплю нашей священной арийской крови, за все слёзы наших детей и за каждую пядь той земли, что они у нас незаконно отняли. Я верю, знаю, чувствую, что мы обязательно победим, но сейчас нас собрало здесь великое горе, помянем павшую нашу сестру, как не раз поминали наши великие воины своих павших товарищей. До дна! Стоя! — Кот, единственный из друзей Вячеслава, кто мог бы соперничать с ним в умении говорить, как всегда не подкачал. Собравшиеся оживились. Горе как бы отошло на второй план, и теперь их сердца пылали праведным гневом.
— Истинно, истинно говорю я вам, братья и сёстры, что Господь на стороне Украины! Поразит он клятых москалей своей десницей, изольет на них чашу своего гнева! Надо верить, ждать и надеяться. Придёт скоро наш час! — от переизбытка чувств отец Михаил непроизвольно заплакал, смахнул рукавом подрясника слёзы, осушил полный стакан и закончил:
— Верьте, други мои, Господь скоро придёт заступиться за нас!
— Эх, жаль, Аня, что Петька твой — дурачок, такой мог бы вырасти из него защитник для Украины, — Паша Коваль махнул разочарованно рукой и приложился внеочередной раз к чарке.
— Слава Украине! — вскинул вперёд обрубок руки Прыщ.
— Героям слава! — ответили остальные гости.
Они пили, пели, клялись Анне Петровне в вечной дружбе и уже почти собрались уходить, как раздался телефонный звонок. Кот достал из кармана мобильник, ответил, и сразу как-то изменился в лице. Весь осунулся. Плечи его опустились. Отключившись, он секунд двадцать сидел, глядя в пол, а потом обвел всех растерянным взглядом и сказал:
— Из Варшавы только что сообщили, что достигнута договорённость о вступлении Польши в Евразийский Союз.
— Быть не может! Сейм никогда не позволит! Да поляки же европейский народ, никогда они не станут якшаться с кацапами! — возмущённые гости сначала кричали, сжимали до хруста в костях кулаки, но потом их возбуждение постепенно стало сменяться какой-то апатией, и тут почти протрезвевший Коваль спросил:
— Это что же выходит, друзья, москали нас совсем окружили?
— Выходит, что так, — ответил отец Михаил и заплакал.
Анна Петровна вдруг подумала, глядя в этот момент на гостей, что все они, по большому счёту, больные люди и живут в плену каких-то совершенно извращённых идей. И хотя, когда Вячеслав рассказывал ей о великой борьбе украинского народа, она верила ему без оглядки, сейчас те же истины, вложенные в уста его ближайших друзей, звучали совершенно неубедительно и даже комично. Попытавшись прогнать крамольные мысли, она посмотрела на дверь, и в этот момент ей вдруг стало по-настоящему страшно. В дверном проёме стоял Петя, сжимая в руках привезённую Мариной с войны снайперскую винтовку. Его обычно бесстрастное лицо впервые за несколько лет преобразилось. Губы скривились в какую-то глумливую ухмылку, а в глазах бушевал бешеный яростный огонь.
— Отойди, мама! — сказал сын, и Анне Петровне не хватило храбрости его остановить. Она забилась в угол, понимая, что сейчас случится нечто страшное и непоправимое.
— Ну а вы, недобитые бандеровцы, скачите, — сказал Петя и, сделав паузу, добавил:
— Чего расселись!? Кто не скачет, тот москаль!
