Проклятье багровых снов

Налетел, заклубился багровый туман.

Мир погас, как закат, растворяясь в ночи.

То ли сон, то ли бред, то ли просто обман,

Лишь трепещет душа, словно пламя свечи...

Звуки битвы и загнанных хрипы коней.

Зубы сводит мне яростной злобы оскал,

Стонут души загубленных мною друзей.

Что нашел я в той битве, а что потерял?

Мир сорвался и мчится, как бешеный, вскачь,

Не сдержать мне коня, хоть и рву удила.

Я не в силах понять, кто мне друг, кто — палач,

И в душе, словно бездна, багровая мгла.

Снова боль, снова страх, снова горечь побед,

Снова словно в насмешку мне лгут зеркала.

Я смотрю уходящему другу вослед,

И душа как свеча догорает дотла.

Пролог

С крутого холма к реке медленно спускались люди. Они шли, осторожно ступая по раскисшему и скользкому после дождей склону. Промозглый ветер трепал бунчуки на пиках, бросал в лицо пожухлые листья и мелкую дождевую пыль. Казалось, что хмурое, серое небо легло каменной плитой на плечи людей, так тяжела и мрачна была их поступь .

Впереди процессии шестеро богато одетых воинов несли погребальные носилки. Доспех, напоминающий змеиную кожу, круглые шлемы с кольчужной сеткой, слегка искривленные мечи у пояса и круглые щиты за спиной. Воины шли в полном боевом облачении, и плотно нашитые на длиннополое одеяние блестящие бронзовые пластинки издавали похоронный звон.

На носилках, одетый в расшитый серебряными нитями и украшенный металлическими пластинами бешмет, лежал тот, кто человеком давно не был. Дорогой, покрытый замысловатой золотой насечкой шлем с забралом-полумаской частично скрывал лицо. Но вывернутые серые губы, кривые клыки и кожа в мелких чешуйках не оставляли сомнений в нечеловеческой сущности умершего. Руки существа с черными кривыми когтями сжимали рукоять меча, покрытую инкрустацией из бирюзы и нефрита. Ни украшений, ни амулетов не было на умершем, лишь простое золотое кольцо-печатка, покрытое рунами, сверкало на безымянном пальце.

На шаг отставая от носилок, шел высокий, мощный старик, опираясь на посох, украшенный амулетами и ленточками разноцветного меха. На его плече, нахохлившись, сидел большой ворон. Время от времени, встрепенувшись, он поднимал голову, и тогда становились заметны странные глаза, горящие как угли степного костра.

Наконец, процессия достигла подножья склона, где группа людей с мотыгами и лопатами спешно заканчивала работу. Носилки опустили рядом с вырытой в склоне холма пещерой. Воины подняли головы, и тогда стало понятно, что они давно уже мертвы. Желтая, словно высушенная солнцем кожа покрывала черепа, растягивала в страшной улыбке-оскале почерневшие губы, а в провалах пустых глазниц мерцали красные искры.

Подошедшие люди образовали полукруг, стараясь держаться подальше от носилок, у которых остались только шестеро мертвецов и старик. От толпы отделился светловолосый мужчина, его возраст и уверенный взгляд выдавали старейшину. Было заметно, что ему тоже страшно, но он отвечал за свой народ, поэтому, подойдя к старику с вороном на плече, хрипло спросил:

— Ты уверен, жрец, что эта тварь больше не причинит нам беспокойства?

— Не называй его тварью, ты, сын жабы! — Глаза старика полыхнули красным огнем, став на мгновение похожими на глаза ворона, и плащ взметнулся за спиной, подобно крыльям птицы. Но, смягчившись, жрец добавил:

— Я ведь знал его добрым и веселым мальчиком. В том, что он стал таким, есть и моя вина, поэтому я сделаю все, чтобы его дух не причинил вам больше страданий, хоть это будет нелегко, ведь он уже не принадлежит к роду людей.

— Ты не ответил, жрец. Можешь ли ты обещать, что твой вождь будет вечно спать в этом склепе и не отправится после смерти на охоту за новыми жертвами?

— Нет ничего вечного, старейшина. Даже боги не вечны. Поверь, пройдет совсем немного времени, и твои боги навсегда оставят этот мир.

Мужчина гневно вскинул голову, хватаясь за широкий нож, висящий на поясе. Ворон полыхнул красными глазами, встопорщил перья и по-змеиному зашипел, а жрец остановил старейшину властным движением руки.

— Успокойся. Я не хотел обидеть твоих богов, человек. Правда никого не может обидеть. Я совершил ошибку, и твой народ заплатил за нее страшную цену. Теперь пришла моя очередь платить. Отойди, не мешай мне проститься с моим ханом и совершить обряд.

Жрец опустился на колени перед носилками, произнес несколько слов, а затем резко встал и повернулся к воинам.

— Идемте! — Старик махнул рукой в сторону пещеры.

Повинуясь знаку, воины подняли носилки и в сопровождении жреца спустились в пещеру. Через некоторое время вернулся один старик. Несколько молодых парней принесли тяжелую каменную плиту и закрыли ей вход.

Вот и все...— тяжело вздохнул жрец. — Прости меня, мой мальчик. Я не уберег тебя, Тенгир, и скоро последую за тобой. А сейчас...

Колдун подошел к плите и начал что-то рисовать на ней посохом. Ни один звук не нарушал плотной как войлок тишины, от которой становилось трудно дышать. Но вот эту тишину наполнил звучный голос старика, произносящий заклинание. Слова на языке, который умер много тысячелетий назад, эхом, отражались от склона холма, переплетались с плеском речной волны, шорохом осенних листьев, воем ветра. Слова ширились, заполняя все вокруг, стирая звуки, краски, запахи...

Вместе с нарастающей песнью заклинания на плите стали появляться глубокие линии, сплетающиеся в непонятные знаки. И в тот момент, когда звуки заклинания, казалось, готовы разорвать в клочья мир и разметать потрясенных людей, серое осеннее небо разорвала молния и ударила в могильную плиту. Голубые искры вспыхнули в волосах жреца, на посохе и одежде... И все кончилось. В совершенно оглушительной тишине люди увидели, как на плите постепенно гаснет сверкающий сиреневым светом знак.

Воины бросились к упавшему старику. Когда его подняли, то оказалось, что жрец жив, но заклинание выпило из него все силы. Одежда висела на иссохшем сгорбившемся теле, с лица, которое напоминало теперь череп мертвеца, смотрели бельма слепых глаз.

— Я сделал все, что мог, — голос жреца звучал, как прежде, уверенно и сильно,— но помни старейшина, что нет ничего вечного. А теперь отведите меня к моему богу.

Глава 1.

Если голова дурная — покоя не будет.

Хлюпающая слякоть под ногами и противный, моросящий дождь сверху — какое-то первое сентября в этом году выдалось неправильное. С утра первоклашки спешили в школу, прячась за букетами цветов и родительскими зонтами, а вечером в парке у реки не собрались по традиции шумной компанией старшеклассники и студенты. Погода испортила весь праздник, и наступление учебного года прошло как-то незаметно. Зато сразу чувствовалось, что лето закончилось, и беспечно-вольная жизнь прекратилась до зимних каникул. Дождь сыпал, не прекращая с самого утра, а зонт неосмотрительно забыт дома. Ботинки давно намокли и потеряли утреннюю начищенность, низа джинсов отяжелели от пропитавшей их воды.

— Гош, может, переждем где-нибудь здесь? — Никита брезгливо поймал рукой капли дождя, норовящие проскользнуть под воротник легкой бежевой куртки.

— Ну, на фиг, здесь негде пережидать дождь, кроме как... — тряхнул друг тугими дредами. Супермодная прическа, вызывающая ужас у подъездных бабулек, намокла, куцая полосатая шапочка, прикрывающая затылок от дождя, не спасала.

— Гош! Неужели ты веришь всем этим бредням и городским легендам? — хохотнул Никита и влетел в глубокую лужу, притаившуюся в траве. В ботинке захлюпало. Хорошо хоть сегодня не холодно — ощущения, будто искупался в реке, только разуться забыл... и раздеться.

— Верю — не верю, — Игорь передернул плечами и поправил рюкзак на спине, — а место жуткое и вообще, дождь идет весь день и когда закончится — неизвестно. До утра предлагаешь сидеть в этой норе у реки? Ну, сам подумай, там и крыши-то нет. Так, непонятная пещерка в размытом берегу. Только еще больше вымокнем.

— Да нормально! — Ник сдаваться не желал, убеждая с характерной для него настырностью. Стальные глаза смотрят с хитрым прищуром, а подбородок упрямо выдвинут вперед — Никита любил настаивать на своем даже в мелочах. Не со зла или чувства превосходства, просто уж натура у парня была такая. Хотелось во всем быть правым.

— Хочешь, иди и сиди, а я — пас. Вон уже и собор показался, мы практически в "центре"! — Игорь на провокации друга поддаваться не собирался. Слишком давно они были знакомы, чтобы настрыность Ника возымела действие. Гошка сам мог переупрямить кого угодно. Парень ускорил шаг, неприязненно покосившись на крутой подъем впереди. Здесь, на самом берегу реки было неуютно. Порывы ветра, унылые деревья с рано пожелтевшей листвой. Старые камни, выступающие из земли — остатки древней крепостной стены. С трудом верилось, что до центральных улиц города минут десять ходьбы, не больше.

— Э, да ты боишься! — С удовольствием уличил друга Ник.

— Страх тут ни при чем, — не поддался на провокацию Гоша. — Слухи про это место ходят разные, и как один нехорошие. Скажи мне, экстремал чертов, по кой проверять их на своей шкуре, а?

— Так и скажи, что не можешь больше двух часов без своего компа и инета, — Ник глупо хихикнул и снова вмазался в лужу. Впрочем, и ботинкам, и джинсам вряд ли что могло повредить.

— У меня аська на телефоне, — фыркнул Гоша. — И это не дает мне потерять связь с миром!

Дождь хлынул с удвоенной силой. Поднялся ветер, и косые струи воды ударили в лицо, пробрались под куртку и начали стекать по груди. Парни припустили вверх по склону, безуспешно пытаясь уйти от происков стихии. Старая, выложенная камнем мостовая была покрыта грязью. Практически все аккуратные булыжники, положенные более ста лет назад, предприимчивые хозяйки растащили на украшения для клумб. Бежать было неудобно, ноги постоянно скользили и попадали в ямины. Ник несколько раз едва не навернулся.

— Гош, пошли к реке! Я под ливнем бегать не собираюсь!

— Иди-иди, а я все равно промок. Мне уже без разницы! Посмотрим, сколько ты там просидишь!

— Да хоть до утра, — пропыхтел Ник, прикрывая голову курткой и притормаживая. Все равно уйти от дождя не получилось, куртка намокла, майка под ней тоже, да и у джинсов сухим остался один лишь пояс.

— Вали-вали, — буркнул Гоша. С мокрыми, висящими сосульками дредами по обеим сторонам смуглого лица друг выглядел жалко. — Все равно смотаешься раньше.

— Почему это? — набычился Никита. Льющий дождь парней уже не волновал, их захватил азарт спора. — Ты мне только пожрать дай, а то я с голоду сдохну за ночь.

— Ага, и еще простынешь, — Гоша не горел желанием заключать пари, ему вообще не терпелось оказаться дома с чашкой горячего кофе перед любимым компом. Но не отступать же перед другом? С одной стороны, странная пещера у самой воды издавна пользовалась дурной славой. А с другой — там часто вечерами собирались готы. Правда, почему-то не внутри. Но вообще, верить в россказни старожилов глупо.

— Фигня, — хлюпнул носом Ник. — Еду дашь?

— Ник, ты с дуба рухнул? Где я тебе еду возьму?

— А кто час назад покупал батон и кефир? — упрямо осведомился Никита, косясь в сторону гошиного рюкзака.

— А! На, подавись, — брезгливо отжав разноцветную шапочку, Игорь передал Нику свой ужин. — Что для друга не сделаешь! Спички-то у тебя есть?

Никита похлопал себя по карманам и с гордостью выудил зажигалку, Гошка удовлетворенно кивнул и, выдав:

— Неймется тебе, друг! — поспешил вверх по склону. — Потом расскажешь, как оно ничего ночевать в сырой норе, с призраками утопленников.

Сумерки наступили незаметно и рано, сизые тучи нависали низко, на горизонте касаясь такой же неприветливо серой воды. Деревья на другом берегу реки стояли, словно в тумане, закутавшись в полог из моросящего дождя. Узкая, скользкая тропка, петляя в высокой траве, вела вниз к самой воде мимо старых развалин (поговаривали, что это крепостная стена, часть древнего поселения) к освященному ключу. Ник брезгливо покосился на мутную лужицу, в центре которой бил небольшой фонтанчик. Нет уж, пить отсюда желания не было. По крайней мере, сейчас. Дождь взбаламутил обычно кристально-чистую воду, превратив ее в бурую непонятную жидкость с изрядной долей глиняной взвеси и плавающими дождевыми червями.

Пещера находилась у самой реки, практически под берегом. Бетонные понтоны, оставшиеся от старого водозаборника, нависали над водой. А под ними скрывался вход в непонятную расщелину. Говорят, до начала девяностых она была полностью скрыта под водой. Но после того как прекратили работать шлюзы, река обмелела, и вход открылся.

О своем решении провести ночь на природе Никита пожалел очень быстро. Во-первых, добираясь до пещеры, парень окончательно промок, а во-вторых, началась самая настоящая гроза. С молниями и громом. Сразу резко потемнело, и серое небо прорезали кривые, ярко-желтые вспышки, прочерчивая грозовые облака и утопая в грязной речной воде. Чертыхнувшись, молодой человек аккуратно протиснулся в узкое пространство расщелины и посветил себе мобильным телефоном. Понятно, почему готы сидят на берегу, а сюда не суются — тут и одному-то тесно, что уж говорить о целой компании. "Интересно, костер разожжется?" — Ник осторожно высунулся на улицу и затащил внутрь пещеры ветки — до дождя они, видимо, были сухими. Раздирая на листки купленный сегодня блокнот, молодой человек решил, что обязательно разорит друга на новый. Ведь это же из-за упрямства Игоря пришлось соблазниться на очередную авантюру. Уж от Гошки Ник такого суеверного страха не ожидал. Побояться переждать дождь в какой-то маленькой пещерке! Глупость, мало ли о чем треплются суеверные старики! Почему это место стало считаться у местных дурным, Никита не знал. То ли самоубийцы предпочитали топиться именно рядом с этими понтонами, то ли просто течение часто прибивало сюда трупы утопленников. Короче, не ясно, но что-то жуткое и на самом деле здесь было. Может неприятные ощущения возникли из-за грозы, довольно редкой в сентябре, и рано наступившего хмурого вечера, может из-за уныло нависающих над водой деревьев, а может из-за слухов, которые крутились вокруг этого места. Якобы, издревле к реке ходили за недобрыми делами и просили помощи у злых, языческих богов. И даже находящийся поблизости храм не стер с этой земли отпечатки темных ритуалов. Впрочем, Ник верующим не был и во все эти россказни не верил. У готов, собирающихся здесь вечерами, были свои легенды. Они считали, что в этой расщелине начинается путь в другой мир, самое главное — найти правильный ключ. Никита и эти поверья считал полнейшей чушью и был удивлен, что прагматичный компьютерщик Гошка, как и многие, испытывает суеверный ужас перед самым обычным берегом ничем не примечательной реки.

Огонь тихо пожирал блокнотные листы и с неудовольствием пробовал на вкус сырые ветки и одно полешко, оставшееся от готского костра. На улице бушевала гроза, косой дождь залетал в пещеру, пришлось скрыться от него у самой стены. Парень огляделся, пытаясь понять, какую здесь мистику усмотрели старожилы. Справа на стене кто-то краской написал "Ария" и ......, прямо напротив входа красовалось сердце с кривоватой стрелой и еще какие-то девчоночьи глупости, а на левой стене была намалевана непонятная желтая страхолюдина. Ник не сразу понял, что неведомый художник просто с жестокостью поиздевался над губкой Бобом. Опознать этот персонаж было можно лишь по выпученным глазам и небольшому красному галстуку. — А что? Может тоже оставить здесь автограф? — прикинул Никита, — жаль только, все "козырные" места заняты. Придется в каком-нибудь уголке.