|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Часть 1
Иллория
Глава 1
Сын разбойника
В разбойничьем замке было холодно. Да и замок-то назывался замком только потому, что так его нарек прапрадед, нашедший в лесу подходящее место и повелевший выстроить жилье. На самом деле замок представлял собой довольно неуклюжее, хотя и прочное, сооружение из обтесанных каменных блоков. Оно состояло из пяти комнат, двух больших помещений, служивших одновременно спальнями, столовыми и залами для собраний, и обширной кладовой, где хранилось оружие и запасы еды.
Высотой прибежище разбойников не превышало высоту деревьев, чтобы посторонние не могли его найти, а вот в глубину уходило довольно далеко. По слухам, под замком находился лабиринт, в одном из тупиков которого прапрадед прятал самые дорогие и изящные вещи. Доподлинно это было известно только отцу, да рыжему Лытке — его ближайшему помощнику, но отец, как главарь, на эту тему не говорил, проход в лабиринт скрывал, а Лытка молчал по иной причине — не хотел повторить участь строителей замка.
Прапрадед не зря получил прозвище "Добрейший": без нужды людей не резал, нищих не трогал, пленников, когда это было возможно, не убивал. Но иногда его доброта оказывалась сродни жестокости. Чтобы сохранить тайну, перед началом строительства подземного лабиринта прапрадед лично вырезал языки всем строителям, а после окончания — выколол глаза и отрезал уши.
Отец поступил бы точно также, если бы кто-то вздумал проболтаться, вот Лытка и молчал. Но Бьорн и без Лытки знал, что легенда никакая не легенда, а абсолютная правда. В детстве он нашел тайную комнату и до ночи играл с блестящими драгоценными камнями, толстыми кожаными кошелями, серебряными мечами и злотыми монетами. На его беду, второй раз отыскать тайник не получилось, и сейчас даже под пытками Бьорн не сумел бы припомнить, как пройти к хранилищу.
Место для замка прапрадед выбрал и правда подходящее: вдали от крестьянских троп и лесных духов, но достаточно близко к главной торговой дороге. Старый лес надежно скрывал разбойничье логово, выставив на охрану замка самые большие и старые деревья, непроходимый валежник, густые заросли ежевики и самых преданных слуг: волков, медведей и бешеных лисиц. Найти заветное место было затруднительно, разве что какой-нибудь заблудший путник случайно наткнется на логово разбойников, но таких в замке не боялись.
В замке прапрадед предусмотрел практически все, но не подумало холоде. Каменные стены нагревались очень медленно и совсем не хранили тепло, мох между блоками требовал замены, и тут и там образовывались щели, сквозь которые в замок влетали колючий ветер и снег. Наверное поэтому в замке все время горели свечи и масляные лампы, будто своим тусклым светом пытались прогнать холод, но это не помогало.
Сколько себя помнил, Бьорн все время мерз. Мать то и дело выпрашивала у отца теплое одеяло или шубу, а отец смеялся:
— Он будто и не мой вовсе. Разве мог у главаря шайки разбойников вырасти этакий цветочек? Мой сын должен быть сильным и крепким, как камень, его же не зря Бьорном назвали. А он мерзнет. Гляньте, ему и впрямь холодно!
И разбойники смеялись вместе с отцом. И от этого мальчику становилось еще холоднее.
Но Бьорн был не виноват в том, что замерзал. Зимой в замке было так холодно, что при дыхании изо рта вылетали облачка пара, а у него не было ни кожаной куртки, ни теплых штанов, ни нормальной обуви — что поделать, через лес редко проходили дети. Одежду ему шила мать, но портниха из нее была неважная. Нормальную одежду Бьорн получил только когда подрос, но и по сей день ночами он вздрагивал от холода, потому что у отца так и не нашлось времени заменить старый мох в стенах.
Сегодня было особенно холодно, но причиной тому являлся вовсе не свежий мартовский ветер, проникающий в щели стен замка. Сегодня Бьорну исполнялось восемнадцать. Днем будет пир, а вечером решится судьба его и его матери.
Он знал, что рано или поздно его спокойная и безбедная жизнь претерпит существенные изменения: хочешь или не хочешь, а ему придется ходить с отцом на грабежи, подстерегать на лесных дорогах случайных путников, уводить лошадей и груз торговых караванов и даже убивать людей. Ничего из перечисленного Бьорна не прельщало, хотя он без возражений принял покровительство Лытки, который в свободное от грабежей время, учил сына вожака всему, что умел сам: драться на кулаках, незаметно подкрадываться, убивать оленей голыми руками, различать следы животных и на глаз определять, стоит ли связываться с торговым караваном, или добыча не окупит усилий. Молодой человек хотел быть сильным и ловким, как отец, но не желал становиться разбойником, и не понимал, почему могучий, смелый и здоровый мужчина выбрал такую гнусную профессию. И боялся того дня, когда начнется его превращение в копию отца — дня своего совершеннолетия.
Все знают: если чего-то боишься, это обязательно случится. Так и вышло. Вчера Бьорн подслушал разговор матери и отца, и понял, что его жизнь вот-вот изменится.
Главный зал замка чаще всего использовался как столовая. Посреди большого пустого помещения с неровными стенами, стоял дубовый стол, на обоих концах которого разместились толстые восковые свечи, под потолком в специальных углублениях чадили масляные лампы, отбрасывающие на пол неровные пляшущие тени.
В неярком свете полутемного помещения сидящие за столом люди казались картонными человечками — гротескными, неуместными пародиями на людей. На первый взгляд они ничем не отличались от дровосеков или торговцев с рынка, были одеты небогато, но прилично: большинство носило добротные сапоги из воловьей кожи, широкие штаны из плотного сукна, подпоясанные кожаными ремнями, и свободные рубахи, поверх которых надевались либо жилеты, либо куртки. Но если приглядеться, можно заметить спрятанное за поясом оружие и особое выражение глаз, какое бывает у хищника перед нападением.
В зале было достаточно шумно. Мужчины, как обычно, пили пиво, ссорились, орали песни и обсуждали удачную ходку. Кто-то кому-то проигрывал последнюю пару обуви, кто-то примерял снятую с последней жертвы рубашку.
Бьорн тоже сидел за столом, в противоположном от отца конце. Впрочем, отец не смотрел в его сторону и вряд ли вообще заметил сына, все его внимание было сосредоточено на огромном глиняном кувшине с пивом. Высокий, темноволосый, плечистый, с небритой физиономией и заплывшим глазом, он угрюмо смотрел на сидящего рядом Лытку и едва заметно покачивался. Он был изрядно пьян. Об этом говорили не только несфокусированный взгляд и неловкость движений, но и то, как покраснел шрам, проходящий через всю левую щеку. Отец получил его лет пять назад, впрочем, шрамы были практически у каждого члена шайки — у большинства на теле, у некоторых, как и у отца, на лице.
Сколько себя помнил Бьорн, отец все время находился под хмельком, однако когда нужно собирался, брал в кулак железную волю, прогонял из карих, почти черных глаз, поволоку и преображался. Превращался в волка: хмель моментально испарялся из его тела, движения становились резкими, скупыми, уверенными, а речь отрывистой. Он молниеносно принимал решения и не боялся первым броситься в драку. Возможно, именно поэтому после смерти деда никто не стал оспаривать его превосходство.
Мать появилась незаметно, Бьорн даже не понял, из какой комнаты она вышла, подошла к столу и робко встала сбоку. Маленькая худенькая темноволосая сероглазая женщина с решительным лицом на фоне громил-разбойников казалась почти ребенком, а простое темно-серое платье и вовсе делало ее похожей на призрака. Отец не обратил на мать внимания, а рыжий Лытка напротив, поднялся, понял, что нужно уйти и не мешать разговору.
— Сядь, — приказал отец.
Он произнес это таким тоном, что любому стало бы понятно: ослушание приведет к суровому наказанию. Отец не хотел говорить с матерью. Они вообще редко разговаривали. За последние три года едва перемолвились парой фраз, потому что отец не любил мать. Она жила в замке только потому, что кому-то нужно было заботиться о сыне. Бьорн понимал это и с ужасом ждал дня, когда отец решит, что сын стал достаточно взрослым, и прогонит женщину. А у матери никого не было, только сын, которого она, будучи пленницей, родила главарю шайки разбойников.
Бьорн встал, подошел ближе и спрятался за выступом в стене, где ни отец, ни Лытка не могли бы его увидеть, но откуда ему самому была видна мать.
— Если есть, что сказать, говори, а нет, так ступай к сыну, — хмуро произнес главарь.
Мать в последний раз бросила умоляющий взгляд в сторону Лытки, но тот не мог противиться прямому приказу, и остался на месте.
— Ты знаешь, какой завтра день? — спросила мать.
— Знаю, — коротко ответил отец. — День, когда ты, наконец, покинешь замок. Живой или мертвой.
Бьорн вздрогнул, а женщина, казалось, не испугалась и не удивилась, лишь спокойно спросила:
— Нужно ли напоминать тебе о традиции?
— Не нужно.
— Ты все приготовил?
Бьорн понял, о чем речь.
Среди разбойников не были приняты нежности, а празднование дней рождения именно к нежностям и слабостям и относилось, а слабости отец не выносил. Но завтра — особенный день. Единственный раз в жизни разбойник удостаивается чести находиться в центре внимания — в день совершеннолетия.
Этот день не только знаменовал превращение мальчика в мужчину, но и давал право обратиться к лесным духам за предсказанием, а праздник должен был задобрить духов, чтобы предсказание было хорошим. И чем богаче стол, чем больше вина и громче песни, тем счастливее окажется будущее именинника.
Мать, без сомнений, говорила именно о приготовлениях к празднику, она желала сыну только добра. Тем не менее, простой вопрос вывел отца из себя:
— Уйди в свой угол, женщина! — крикнул он. — И не смей появляться мне на глаза, если не хочешь, чтобы твой сын всю жизнь маялся!
— Но он и твой сын!
— Мой сын, — у отца только что пар из ноздрей не шел, — мой сын должен был вырасти сильным, здоровым, ловким и смелым, а не затюканным плаксой!
— Он не плакса, и он очень сильный мальчик. Он любит тебя и старается на тебя походить.
— Старается? Походить? Черных волос и широких плеч недостаточно, чтобы называться моим сыном! Он отсиживается в замке, как последний трус! Или, может, он участвует в ходках? Помню, как впервые взял его на дело, так его потом неделю рвало!
— Ему было семь лет, а ты на его глазах перерезал человеку горло.
— Надо было и ему перерезать. Убирайся, я сказал! Живо!
Бьорн вжал голову в плечи. Крик отца слышали все, кто находился в большом зале, а, возможно, и те, кто отдыхал в соседней комнате.
— Ну? Чего стоишь?
Главарь резко поднялся, но внезапно Лытка схватил его за руку.
— Слышь, Взметень. Баба-то твоя права. Негоже пацану жизнь портить. Устрой праздник, пусть ему хорошее предсказание выпадет, да и народ погулять будет рад. А? Чем не лишний повод напиться?
Лытка Бьорну никогда не нравился, но в тот момент он был готов крепко пожать ему руку. Отец на секунду замер, а потом медленно опустился обратно на скамью.
— Иди, — уже спокойно сказал он матери. — Будет ему праздник. А сейчас всем спать!
Ночью Бьорн так и не заснул. Прислушивался в темноте к спокойному дыханию матери и представлял завтрашний день. В его сердце боролись два сильных чувства: ожидание чуда и страх. Первое было связано с предсказанием, а второе с матерью.
Взметень привык выполнять свои обещания, и если сказал при свидетелях, что мать покинет замок, значит, так оно и будет. Но с другой стороны, может, Бьорну удастся повлиять на отца? Может, завтра, в день совершеннолетия сына, Взметень прислушается к зову крови и выполнит единственную просьбу своего отпрыска, и не прогонит мать из замка? Бьорн будет заботиться о ней, как когда-то она заботилась о маленьком мальчике. Он пообещает отцу, что женщина не будет попадаться ему на глаза, что не станет бродить по замку призраком, не станет ни с кем разговаривать и почти исчезнет. Взамен он будет ходить с шайкой на сходки и делать все, что только ни попросят.
Страх за мать перемежался с волнением за собственное будущее. После праздника ему предстоит отправиться в лес и получить предсказание. Бьорн надеялся, что предсказание, которое в дальнейшем повлияет на всю его жизнь, окажется радостным или хотя бы не страшным, ведь лесные духи справедливы и добры. Но он родился сыном разбойника, внуком разбойника и правнуком разбойника, а это не давало ему права рассчитывать на счастье. Максимум, что могут посулить духи, так это быструю и безболезненную смерть от руки ловкого купчишки, на караван которого вздумает напасть Взметень.
Бьорн проворочался на подстилке из примятой соломы всю ночь, а как только рассвело, вышел из замка и отправился к лесному ручью. Это было его тайное место. Прозрачная идеально чистая вода не замерзала даже зимой, а весной вдоль ручья быстрее, чем в других местах леса, появлялись проталины и зеленая трава. Здесь, вдали от шайки, он мог спокойно подумать, потренироваться в метании ножей и полюбоваться своими сокровищами.
Под корнями большого старого пня Бьорн устроил тайник, где хранил две единственных дорогих сердцу вещи: кинжал с голубым лезвием и книгу. Оба подарка он получил от матери, когда ему исполнилось восемь, именно тогда тайком от отца он начал учиться читать. К совершеннолетию лезвие от частых заточек уменьшилось на толщину большого пальца, книга была заучена наизусть, но Бьорну нравилось держать эти вещи в своих руках, нравилось вспоминать детство, когда не нужно было беспокоиться о будущем.
В лесу было холодно. Мартовскому солнцу не хватало силы прогреть морозный воздух и растопить снег, оно лишь показывало, что скоро зима окончательно уступит место весне, дни станут длиннее, лес сочнее и ярче, а воздух наполнится ароматами жизни. Пока же лес, как и сердце Бьорна, сковала ледяная королева смерти.
— Так и знала, что найду тебя здесь.
Бьорн слышал скрип снега под ногами матери, и узнал походку, поэтому не вздрогнул, когда она встала за его спиной.
— У меня для тебя подарок.
Бьорн обернулся.
— Не нужно было.
— Нужно. Ты слышал мой вчерашний разговор с отцом?
— Его слышал весь замок.
— И знаешь, что он прогонит меня.
— Я тебя не брошу.
— Бьорн! — в голосе матери слышалась печаль, но за печалью угадывалась стальная, как у отца, воля. — Ты должен остаться. Ты сам знаешь, что должен. Он не отпустит тебя, ты его наследник.
— Он не любит меня и никогда не любил.
— Не говори так, — женщина подошла к сыну и положила теплую ладонь на его плечо. — Он сложный человек. Вот, возьми. Хочу, чтобы у тебя осталось что-нибудь на память о матери.
Женщина протянула сыну красивый нежно-голубой платок из тонкой, почти невесомой материи. Бьорн осторожно взял его в руки и прижал к сердцу.
— Ты прощаешься со мной?
Вместо ответа мать обняла его, но Бьорну и не требовался ответ.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы оставить тебя в замке, — пообещал он.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
