УБИТЬ ДРУГА
Он не мог убежать. Не мог, даже если бы очень захотел. Короткая стальная цепь, почерневшая от грязи и толстый кожаный ошейник, туго затянутый на мускулистой шее, держали цепко. Но он и не пытался убежать, просто лежал в тени, клубком свалявшейся рыжей шерсти. Дунувший в мою сторону теплый ветерок услужливо донес запахи мокрой псины и вонь испражнений.
Я поморщился, да только пересаживаться на другое место не стал. Осталось совсем немного. По правде говоря, топор уже был наточен до немыслимой остроты, однако я продолжал вертеть точильный круг, отдаляя неприятный момент.
— Тигренок, — раздавшийся сзади приятный, мелодичный голос, заставил меня вздрогнуть.
— Да, красавица. — Я не обернулся, но ясно представил себе Ивори, гибкая, стройная, с легкой походкой танцовщицы, грациозная как дикий зверь. Её черные, как сама ночь, волосы, наверняка сейчас развевает ветер. Удивительно тонкая, осиная талия небрежно перетянута пояском, подчеркивая безупречной формы крутые бедра. Яркое цветастое платье делает её похожей на диковинный цветок, какие растут в дальних, жарких странах — она истинная дочь своего народа, вечных бродяг, что в путешествиях проводят всю жизнь.
Что и говорить, на эту девушку стоит посмотреть, вот только я боюсь повернуться, чтобы ненароком не встретится взглядом с черным, затягивающим омутом Ивориных глаз. Её взгляд, как удар саблей, смертелен и беспощаден. Папаша Грязнолап говорит, что Ивори ведьма, я не спорю — все может быть, у каждого, свои недостатки.
— Ты скоро? — толика железных ноток добавляется в мелодичные переливы.
— Уже скоро, но может...
— НЕТ! — ого, ясно слышится звон стали, когда она говорит таким тоном, ей лучше не перечить, это я уже давно усвоил.
Ивори уходит в дом, слегка прихрамывая. То, что произошло два дня назад, можно было бы назвать случайностью, если не знать Волкодава. Уж он то, ничего не делал просто так.
Три года назад я наткнулся в лесу на скулящий меховой комочек. Малыш с трудом полз по снегу на трех лапках, четвертая, неведомо кем перебитая, жалко волочилась за ним, пачкая ослепительно белое зимнее покрывало алыми каплями. Он шел по следу своей стаи, не разумея, почему они его бросили.
Мне хватило одного взгляда, чтобы все понять. Не такая как у всех, рыжая, в подпалинах шерсть, и нагоняющие жути красные глаза наверняка пугали сородичей. Если ты не похож на остальных, то, значит, представляешь опасность для своего вида, в природе все просто. Вряд ли вожак хоть на мгновение усомнился, прокусывая малышу ногу.
Если бы тогда щенок, скуля, бросился ко мне в поисках спасения, я прошел бы мимо. Но нет, он решил драться, вздыбив короткую шерстку и оскалив зубы, трехлапый кроха приготовился дорого продать свою жизнь. Это и решило его судьбу, я взял храбреца домой. До недавнего времени мне не приходилось жалеть о своем поступке, хотя папаша Грязнолап и предупреждал, что с этим зверем еще будут неприятности.
Малыш здорово вымахал, набрал вес, силу, под гладкой, блестящей шерстью перекатывались стальные мускулы. Он признал во мне хозяина, а прошлой зимой спас жизнь. Время тогда выпало голодное, волки совсем обнаглели, сбивались в большие стаи и резали все, что попадается на пути. В тот день на их пути оказался я. Обычно серые хищники мне не страшны, да только эта стая искала смерти, все равно чьей, своих сородичей или чужаков.
Троих волков я убил голыми руками, и все же силы оказались не равны, остальные сбили меня с ног, принялись раздирать на части. Малыш в ту пору сидел дома, не знаю как, но он почуял, что мои дела плохи. Одному богу леса известно, как щенок нашел ту поляну. Последнее, что помню, это как огненно-рыжий шар врезался в грызших меня волков и разметал их в стороны. Когда очнулся, все было кончено, серые туши лежали недвижно и кровь, всюду кровь. Малыша я нашел погребенного под волчьими трупами, на нем не было живого места. Выжил он чудом, имя которому папаша Грязнолап. Если старик не прикладывается к бутылочке, в лекарстве ему нет равных. А Малыша я с тех пор называю не иначе как Волкодав.
Крепко сжимая в руке топор, покачиваясь, как пьяный делаю шаг, другой. Негромко звякнула цепь, Волкодав вскинул голову, внимательно исподлобья изучая меня. Он сразу все понял, встал и пошел ко мне навстречу. Остановился, виновато вильнув хвостом.
Я смотрел на него, чувствуя, как отчего-то щиплет глаза, видимо, пыли много в этом году витает в воздухе.
— Что же ты наделал дурень?! — Вырвалось сквозь стиснутые до скрипа зубы.
Взгляд Волкодава, был спокоен и тверд. Он ткнулся мордой в мою ногу, мол, делай хозяин, то зачем пришел. Да какой я тебе хозяин дружище, деревянной от напряжения рукой пробежался по рыжей шерсти.
То что эти двое не уживутся вместе, мне стало ясно, уже тогда, когда Ивори впервые появилась доме. Она ворвалась подобно освежающему дуновению весеннего ветерка игривая, озорная, необычная. Волкодав встретил её оскаленной пастью и вздыбленной на загривке шерстью. На мой окрик он ответил недоуменно горестным взглядом, ну что же ты хозяин — это враг!
— А ты храбрый, — мягко сказала Ивори, в упор глядя на него, — если осмеливаешься рычать на меня.
Волкодав казалось, стал меньше ростом, попятился и разве только что не заскулил. Он, не боявшийся никого и ничего, похоже, испытывал тихий ужас перед этой стройной как тростинка девушкой.
— Двое свободных, ставших друг другу врагами не уживутся под одной крышей — задумчиво, едва слышно пробормотала Ивори и что-то добавила на своем певучем языке.
Не знаю как, но Волкодав уразумел её речь, оглушительно рявкнув, он бросился прочь, не обращая внимания на меня.
С тех пор, все пошло наперекосяк, Волкодав худел на глазах, с обреченным видом сидя во дворе, отказываясь от пищи. Ивори время от времени подходила к нему, разговаривая на языке своего народа, и клянусь, чем угодно, Волкодав понимал её. Не зря про цыган ходят слухи, что они могут толковать со зверьем. Вот только оттого, что Ивори говорила ему, он становился все несчастнее и безучастнее к происходящему. До вчерашнего дня...
Топор впился в шею с отвратительным хрустом, теплые капли растеклись у меня по лицу.
...
Промозглые серые тучи, грязными тряпками висели над головой, давя, ухудшая без того плохое настроение. В воздухе горько пахло пылью и смертью. У смерти особый запах из несбывшихся мечтаний, оборванных дел, не отданных долгов, угасших чувств. Где-то высоко, в унисон моим мыслям, пронзительно тоскливо вскрикнула невидимая птица. Я вздрогнул, пора заканчивать, ни к чему травить душу.
Могилку я устроил по всем правилам, копал целый день, пока не получился прямоугольный колодец глубиной в мой рост. Землица здесь хорошая, рассыпчатая, мягкая. Да и сухо, даже на дне не проступает вода. И место выбрал, что надо — на перекрестке дорог, у старого, снизу покрытого ядовито-зеленым мхом, с затершимися рунами оберег-камня. Голову, как водится, положил в ноги, а в грудь вбил кол. Осиновый. Может оно и лишнее, да так спокойнее будет. Теперь уж точно не вылезет.
Кинув последнюю горсть земли, застыл в задумчивости, чего-то не хватает. Ах да, стукнув себя ладонью по лбу, взял лежавшую на земле тряпицу, развернул и осторожно вытащил содержимое. Четыре голубых цветка, легли на черный, земля-то свежая, холмик. К горлу подкатил ком.
Я поймал на себе осуждающий взгляд красных глаз. Волкодав стоял рядом чуть склонив на бок голову и высунув язык, нахально пялился на меня. Понять чего он желает, было не сложно, того же — до чего охоч любой его сородич. Пусть Волкодав не воспитывался стаей, но в душе он все равно оставался гнолом — вечно голодным пожирателем падали, состоящим из одних зубов и желудка. Да и папаша Грязнолап не одобрил бы такой перевод съестных припасов, у нас огров, с этим строго. Немного посомневавшись, я все же твердо сказал вслух:
— Нет Волкодав, это все таки моя жена и я не дам тебе сожрать её мозг. И не вздумай сам приходить сюда и подрывать могилу, как ты это делаешь на сельском кладбище.
Гнол опустил виновато голову, бросив украдкой взгляд, на холмик свежей земли. Из его рта падала тягучая белая слюна.
...
Прошло уже две недели, а Ивори до сих пор приходит ко мне по ночам — ругается, на чем свет стоит. Все никак взять в толк не может, что подружку завести я и еще раз могу, но где ж я такого друга возьму?!
