Мы вернемся
Это был обычный старый дом. Не большой и не маленький. Выстроенный умелыми руками, выстроенный на совесть — но не на века. Он сиротливо ютился на невысоком холме, далеко от села и близ лесной опушки. Меж стропил гулял ветер, дырявая крыша беспомощно созерцала, как мокнет чердак после дождей, трухлявые бревна стали пристанищем для древоедов, а разбитые окна тоскливо глядели на проходящих мимо людей. Те же всегда сторонились его, ибо давненько по округе витали слухи о якобы проклятом доме у края леса.
Никто, правда, не знал, какие беды сулило то самое проклятие, но все были уверены, что лучше не переступать порог сего жилища. Поговаривали, что там то ли кто удавился от несчастной любви, то ли умер мучительной смертью. Но, так или иначе, случилось нечто страшное. Хотя даже старожилы не могли объяснить, что именно.
Однако в последнее время по селу пошел и другой слух. Дескать, в доме на холме видели свет. И если раньше проклятое жилище обходили шагов за тридцать, то нынче стали за все сто. Причем таинственное исчезновение двух сельчан, трех кур и одного поросенка непременно связывали с пробуждением проклятого дома. И, как ни странно, были правы...
* * *
Дверь скрипнула. Скрипнула жалобно и громко. Хлопнули сами собой ставни. А спустя миг в доме вспыхнул неестественно-белый огонек. Обретая форму шара, дрогнул, заколыхался, выхватив из тьмы ветхий, по-простецки сделанный стол, заставленный диковинными сосудами и заваленный по краям книгами и мятыми пергаментами. Послышалось беспокойное дыхание, в сумраке уронили что-то тяжелое, отчего застонали половицы.
Тьма постепенно рассеивалась, пряталась в углах, оборачивалась тенями. Они плясали на стенах, вытягивались вдоль половиц.
Огонек еще немного вырос, и, наконец, явил на свет своего творца и того, кто недавно переступил порог проклятого дома; на грязном полу недвижно лежала девушка — худенькая и красивая. Тонкие путы из бечевки резали ее смуглую кожу; короткие, черные, как смоль, волосы были растрепаны; на ногтях запеклась кровь, она же выступила на губах и запятнала льняное платье.
Расположившийся справа от стола создатель огня, не поднимаясь c большой дорожной сумы, пристально поглядел на нее холодными, серыми, сузившимися от яркого света глазами. Одежда выдавала в нем горожанина. Ладно сидел на теле бордовый камзол с позолоченными, местами почерневшими и облупившимися пуговицами; когда-то белые кружева сорочки выбивались из-под его рукавов и ворота, светлое трико покрывали неумело пришитые заплаты, черные же кожаные сапоги знавали, по-видимому, и лучшие времена. Их владелец, впрочем, тоже. Его круглое загорелое лицо иссекали морщины, сверкали сединой пышные усы, тускло горели очи под густыми бровями, на макушке редели волосы.
— Надеюсь, тебя никто не видел? — обратился он к юноше у двери. Тот кашлял и по-прежнему тяжело дышал, согнувшись в три погибели. Потом распрямился и мотнул головой. На его потном лице алели свежие царапины, домотканая темная рубаха была порвана на груди, к черным шароварам липла солома. Сам он все время потирал костяшки правой ладони.
— Господин Ильмар может быть спокоен, — отдышавшись, заговорил юноша и кинул злой взгляд на девушку. — Марра никто не видел. Но здесь становится небезопасно для нас. Люди видели свет. Подозревают, что...
Колдун поднял руку:
— Не переживай, суеверия уберегут нас от простого люда. Страх перед проклятием не позволит им войти в этот дом никогда, — Ильман немного помолчал. — И ты, кажется, что-то забыл? — угрюмо намекнул колдун.
Юноша глубоко задумался, поджал губы и то ли для солидности, то ли еще для чего нахмурил рыжие, слегка опаленные брови. Бледное лицо приняло забавно-грозный вид.
Ильмар вздохнул. Подозревая, что для слуги загадка оказалась не по силам, слегка махнул длинным резным посохом, стряхивая недавно выросший на его вершине огонек. Белый шар величиною с картофелину соскочил, словно птица с жерди, и поплыл над столом — медленно, тихо, любуясь собственным отражением в посеребренных, позолоченных переплетах книг и в цветастых стенках дорогой утвари в форме вставших на задние лапы драконов, свернувшихся змей и мигающих рубинами глаз черепов.
Марр машинально наблюдал за ним, попутно размышляя над намеком господина. Размышлял до тех пор, покуда огонек внезапно не бросился вниз, где и замер возле дверного засова. Юноша дернул бровями и стрелой метнулся к распахнутой двери.
Вскоре она вновь заскрипела, Ильмар же ткнул посохом в пустоту, будто пронзая им незримого противника. Огонек качнулся, замерцал ярче прежнего и с писком выплюнул молнию, как только Марр опустил ржавую, как гвоздь в кладбищенской ограде, щеколду. Слуга, взвизгнув, дернулся. Прижался к двери, глотая боль и ожидая новой атаки; дрожь в коленях не унималась.
— Думаю, ты усвоил урок, — успокоил его хозяин, как всегда, леденящим голосом.
Марр обернулся и опасливо поглядел на удаляющийся в глубь комнаты "кнут". Затем пригладил вставшие дыбом волосы.
Огонек тем временем вновь скакнул на вершину посоха и застыл там. Ильмар поднялся, незамысловатыми движениями размял затекшие ноги и, взяв со стола обвитый серой змейкой бутылек из зеленого стекла, шагнул к девушке. В пузатом, чуть больше лимона сосуде забурлила, будто кипящая вода, жидкость. Поднимались пузырьки, чтобы лопнуть на поверхности, которую уже заволакивала густая мгла; вскоре с шипением из тонкого горлышка заструился дымок, на ходу меняя окрас с бледно-голубого на ярко-фиолетовый. Неожиданно запахло сиренью. А колдун вдруг широко улыбнулся. Улыбнулся той улыбкой, которую Марр не видел с тех пор, как они покинули столицу, спасаясь от гнева королевских волшебников.
— Я его создал, Марр, — заговорил Ильмар со слугой, как с верным другом. — Наши страдания закончились. Годы скитаний, преследований и унижений остались позади. Чувствуешь запах?
Марр быстро кивнул.
— Это запах победы, — смотря куда-то в пустоту, продолжал Ильмар. — Мы вернемся в столицу. Мы обязательно вернемся. И покажем все этим...
Слабо простонала девушка. Беспомощно заерзала на полу, как дождевой червь на мощенной камнем площади. Открыла глаза. Хотела вскрикнуть, но колдун коротко дернул ладонью, и пленница немо захлопала ртом, будто выброшенная на берег рыба.
— Успокойся, дитя, — по-отцовски и неспешно заговорил он. — Ты даже не представляешь, какой дар обретешь. Многие, не задумываясь, продали бы за него душу темным силам. А ты получишь его практически бесплатно. И твои нынешние мучения — незначительная плата за бессмертие.
После этих слов Ильмар склонился над пленницей и, резко схватив за волосы, запрокинул ее голову. Связанная по рукам и ногам девушка забилась сильнее прежнего, а колдун хладнокровно начал заливать ей в рот содержимое зеленого сосуда. Он лил и лил, покуда не осталось ни одной капли. Жертва хрипела, кашляла, захлебывалась, плевалась, но чувствовала, как таинственный эликсир обжигает горло, растекается теплотой по груди и, казалось, заставляет кровь вскипать в венах. Сердце отчаянно колотилось, тело внезапно охватил нестерпимый жар.
— Молодец, — поглаживая ее по волосам и глядя в раскрасневшееся лицо, ласково поблагодарил колдун. — Ну, успокойся. Осталось только проверить... Марр?
— С большим удовольствием, — косясь на распухшую ладонь, прошипел слуга и схватился за рукоять кинжала, что покоился в ножнах на поясе.
Сверкнуло лезвие, заиграли зайчики на стали. Марр шагнул к испуганной, трясущейся, все еще пытающейся освободиться жертве. Схватил ее за плечо, занес кинжал и...
Вздрогнул от голоса господина.
— Тихо, — приказал Ильмар, внимательно прислушиваясь.
Марр похолодел от страха. Поблизости послышались торопливые шаги. Зашелестела листва под ногами, захрустели ветки.
— Прочь! — выкрикнул колдун, и слуга в испуге отскочил в сторону.
Дверь сорвалась с ржавых петель с той легкостью, с какой обычно срываются под осень листья с деревьев. Громыхнула об пол, едва не придавив перепуганную насмерть девушку, и огромный босоногий детина, сжимая топор, перескочил порог. И тут же получил молнией в лоб. Вздрогнул, но не упал.
К незваному гостю подскочил обезумевший от страха слуга. Ударил кинжалом в шею — фонтаном брызнула кровь. Враг, хрипя, рухнул. А Марра смяли, затоптали озлобленные сельчане, вооруженные вилами и оглоблями; у кого-то даже блеснул меч. Стены затряслись от криков и возгласов. Надрывно зарыдала девушка, высвободившаяся из власти колдуна. Огонек взметнулся к потолку, по пути раздуваясь до размера арбуза и темнея.
Помахивая посохом, Ильмар пятился. Зазвенела утварь с опрокинутого стола. Крякнули ставни, и за подоконниками вспыхнули факелы и возникли небритые, потные и мрачные рожи. Вскоре в разбитые окна начали пихать все, чем можно было достать обидчика. Сельчане, прорвавшиеся в дом, напирали. Медленно, вздрагивая при каждом мановении руки Ильмара, но напирали. Тем временем шар под потолком зашипел и разразился, подобно туче, молниями. Посыпались во все стороны, разя наступающих сельчан, словно град стрел войско.
Повсюду падали и стонали люди, от тел поднимался дым, в воздухе повис запах жареного мяса. И тут в окно просунулось копье и исподтишка ткнуло колдуна в бок. Ильмар вскрикнул, разросшийся темно-серый шар дрогнул, закачался, как мятник, — и исчез, оставив после себя лишь едва заметную серую дымку. С конца посоха сорвалось еще несколько огненно-алых молний, колдун пошатнулся и упал на колени, затем под чередой тумаков распластался на полу, выплевывая сгустки крови. Стоял неимоверный гул. Били ногами. Били руками. Били оглоблями.
— Хватит! — вдруг прогремел чей-то голос, и шум стих.
— Да пропусти ты старосту, тетеря! — выкрикнули из толпы.
Закончились и побои, правда, кто-то напоследок вновь пересчитал-таки и без того разбитые ребра. Покатились крики:
— Вздернуть мерзавца!
— Сжечь гниду!
— Свинец ему в глотку!
— Вырвать...
Что хотели вырвать ему сельчане, колдун так и не услышал. Все поглотила тьма...
* * *
Ильмар очнулся от непонятного стука. Было душно. Бока горели, особенно левый. Одежда, пропитанная кровью, липла к телу. Любое движение приносило новую боль. Неимоверную боль, от которой хотелось взвыть. Во рту стоял привкус крови. В разбитый нос били запахи сырой земли и свежеструганного дерева. Стук усиливался.
"Закапывают!" — осознал колдун, и ледяной ужас продрал его от макушки до пят. Дернулся, пытаясь освободиться от пут, — но вязали на совесть. Веревки, безжалостно впившиеся в тело, не поддавались. После нескольких неудачных попыток получилось только вытолкнуть кляп.
К этому времени земля уже перестала барабанить прощальную песнь; звуки снаружи смолкали. Затаив дыхание, Ильмар прислушался — тихо. Вновь страх связал его по рукам и ногам сильнее всяких пут. И тогда колдун закричал. Закричал что было сил. Но никто ему не ответил.
Умирать не хотелось, во всяком случае, не так. Пламя костра, намыленная петля или горячий свинец — все что угодно, но только не так! В темноте! В тесном и душном гробу! В одиночестве!
Слезинка скользнула по щеке и теплой каплей упала в ухо, за ней покатились другие. Ильмар рыдал и нисколько не сопротивлялся соленому водопаду слез.
Долго это продолжалось или нет, он не знал. Во тьме нет времени, есть только тишина... могильная тишина. Еще был стойкий тошнотворный запах давно не мытого потного тела и грязной одежды.
Воздух тем временем таял. Кружилась голова, непонятно откуда явившиеся голоса нашептывали что-то невнятно-зловещее. Внезапно перед глазами вспыхнули строки из особо охраняемого верховыми волшебниками фолианта: "А буде паче всяких чаяний попадеши в полон и не будет никакой надежды спастись и нечего будет терять, только тогда произнеси это заклинание и враги ужаснутся...". И колдун начал...
Грудь жгло от нехватки воздуха, глаза лезли из орбит, но Ильмар, отчаянно хрипя, упрямо выталкивал из себя слова древнего заклятия. И каждое следующее давалось тяжелее предыдущего. Запредельным усилием колдун произнес последнюю фразу...
Удушье пылающими волнами погасило разум, тело забилось в агонии. В последние мгновения жизни, он, извиваясь всем телом, ломал до крови ногти, царапая крышку гроба...
* * *
А ночью налетела буря. Лес ожил, закачались, застонали деревья под напором стихии. Ветер выл, бесился, сгибая и ломая неподатливые ветки. Черная, как сама ночь, туча закрыла звездное небо, погрузив землю в кромешный мрак. В тот же миг все стихло.
Густая, давящая тишина, предвестница чего-то страшного, начала разливаться по округе: не шелохнется лист на дереве, не пискнет мышь, не хрустнет кость в пасти ночного охотника — все замерло в боязливом ожидании. И когда тишина накалилась до пронзительного звона, из тучи прянула ослепительно яркая молния, разорвав чернильную темень. Указующим перстом небес ткнула она в небольшой, недавно насыпанный холмик, и тотчас из-под земли раздался глухой стон.
Спустя несколько мгновений, как бы радуясь выполненной работе, довольно пророкотал гром, сотрясая воздух басовитыми раскатами. Словно опомнившись, злорадно захохотал ветер и, выдравшись из растрепанного леса, ворвался в деревню. Поднял и закружил в воздухе клубы мусора, щедро забрасывая крестьянские подворья пожухшими листьями и поломанными ветками. Затем поднатужился, ухватил телегу и, промчавшись по улочке, с размаху бросил в дом старосты.
* * *
Яркая вспышка. Ослепительно белое полотно перед глазами покрывается серыми прожилками и нехотя распадается на куски...
Сознание возвращалось медленно, подобно тягучей струйке меда, что льют из туеска в тарелку. Кажется, он стонал. Может быть. Попытался подняться и ударился головой обо что-то. Кто он? В голове вихрем кружилось: "Ильмар. Ильмар. Ильмар". Быстро-быстро, словно в хрустальном шаре волшебника, пронеслись фрагменты из жизни. Да! Когда-то он был колдуном по имени Ильмар.
Теперь он лежал и улыбался, вспоминая название тех бессмертных созданий, что после смерти выбираются из могил.
1
