Рок-н-ролл
-Тук-тук, есть кто дома? Вставай, соня! — это, конечно же, Вано. Его нетерпеливое тормошение не спутаешь ни с осторожным стуком Иоанны, ни с молчаливым присутствием Джона. Интересно, как слышит меня... кавказец, турок, узбек? До сих пор не разобрался... Скорее всего, как душераздирающий зевок.
-Ва-анька... Ну? — Вано — ранняя пташка. Хотя, это у меня тут часы показывают полвосьмого, а у моего мучителя уже на три часа больше. Я рассеянно прозвонил каналы... наша прекрасная бельгийка уже с кем-то деловито общается... опять что-то с сигналом, какое-то странное удвоение... а вот Джон расслабляется после напряжённой репетиции.
-Эй, а кому хорошего настроения? — Бог мой, он неугомонный, это точно.
-Спрашиваешь, — потягиваясь, я пошаркал знакомить свои шлёпанцы с ванной. Привычно спросил, дождался привычного же не против — и подхватил на лету смесь из ветра в волосах, запаха цветущей чего-то-не-знаю, мягкого касания солнечного луча и распознаваемой уже лично Вановской радости жизни. Подхватил — и тут же отразил ещё по двум каналам.
Рок-н-ролл!
Ну, с добрым утром, что ли?
* * *
Сколько у вас есть знакомых, друзей, родных, о которых вы можете сказать, что живёте с ними душа в душу? Боюсь, что очень немного, а то и вовсе нет. Даже с любимыми не всегда удаётся наладить это чувствование, да и в семье душевное согласие — очень редко.
Как вы думаете, может ли человек настроиться на другого, даже если никогда в жизни его не видел? Могут ли души вибрировать на одной и той же частоте? А, совместив свои колебания, не создадут ли они подобно доказанным волновым явлениям, эдакий душевный резонанс?
Такие мысли возникают у меня порой, когда я виртуально пытаюсь репетировать свою речь перед будущим возможным собеседником. Да, конечно, понимаю, что чушь, но ведь как-то надо объяснить всё то, что с нами случается!
Когда это произошло со мной впервые, то решил, что явно заработался, и пора брать отпуск. В самом деле, если вы вдруг, ни с того ни с сего, начинаете испытывать какие-то внезапные эмоции, не присущие настоящему состоянию дел, то выводы напрашиваются неутешительные. Потом последовали визуальные образы, галлюцинации. Не постоянно, но всегда — сильно. Даже — звуки. Как сейчас помню: восторг, овации, сцена... и лёгкий недоумевающий интерес, мол, ты кто? Так я познакомился с Джоном. На самом деле его, конечно, по-другому зовут, да и меня не Ванькой кличут, но то неважно. Мы совместно попытались разобраться, что это за выкрутасы природы. Слишком различные были эмоции, менталитет, восприятие одного и того же, чтобы списать это на сумасшествие. Как это общение вообще назвать можно? Разговор душ? Общение астральных тел? Не знаю. Неважно.
Потом внезапно вмешался Вано. Как всегда, в самый неподходящий момент. С присущей тинэйджеру неуёмной энергией и не присущей нам с Джоном наглостью на грани пошлости.
Мы ещё не умели всё это контролировать. Путались в том, что проходит, а что нет, да и вообще — что может получиться. Что-то хотели другим скинуть — и скидывали, не считаясь с мнением, не интересуясь последствиями. Например, однажды Вано открыл трансляцию нам своего секса с очередной подружкой. Оно, конечно, всё хорошо... если бы я в этот момент не принимал зачёты у группы второкурсниц, а Джон не прыгал по сцене, поднимая в воздух партнёрш в пачках... Я-то легко отделался, заработал всего лишь кличку "Озабоченного" среди студенток, а вот с австралийцем случился конкретный конфуз... Мы отомстили Вано, несколько дней топя его в собственном стыде. Одно хорошо — на таких проколах мы учились управлять этим непонятным свойством.
А потом пришла Иоанна — и всё это наладила. Уясняя то, что с ней происходит, она с присущей европейцам методичностью расставляла всё по полочкам. Не боялась экспериментировать, затрагивала ранее нами не рассмотренные темы. Под её руководством мы выяснили, что самым мощным сигналом обладает Вано. Лучше всех ретранслирую я. Джон — больше всех может впитать, а Иоанне удавалось передавать даже изображения, а не только чувства, эмоции, мысли.
Мы назвали всё это "Рок-н-ролл".
Так и повелось. У кого-то радость — он и другим её посылает. Тем, кто тоже хочет эту радость испытать. Вдохновение вдруг поймал? Щедро делится с остальными! Как, вы не знаете, каково оно на вкус? Оно такое... такое... как... нет, всё равно не поймёте. А приходилось вам получать гордость? Сытость? Печаль? А счастье? Счастье — даром! Просто так... Удавалось? А вот мы смогли. Можем. И будем. Я так думаю.
Как сейчас помню: готовился Вано к диплому. А ведь, как и все студенты — запустил, прогулял, не всё сделал. Вот и пришлось ему не спать ночами. А расплачивался кто? Правильно. Чуть ли не месяц ходили все сонные, зевали. Зато успел, чертяка! И долго нас кормил своей радостью и неуёмной энергией.
Или как Джон с гастролей транслировал овации и восторг. Иоанне подкидывали креативные идеи... Меня храбростью накачали, когда я в подворотне на одних наткнулся... Сбежал, конечно, но с таким гордым видом!
В общем, рок-н-ролл, ребята! Рок-н-ролл...
* * *
"Тук... Ва..."
Ой, ну что такое? Только прилёг, уснуть даже усп...
"ВАНЯ!!!"
Нахлынуло!
Буммм!!!
Молотом-по-ногамрукамглазам-БОЛЬНО! И живот! Скрутило, смяло, сбросило с... Больно! Что! Случилось! Вано!
"Умира..."
Ветер в ушах, узкий конус света впереди мотоцикла, светящиеся глаза оленя, перебегающего дорогу, визг тормозов, удар! Темнота, и боль-боль-боль. Чёрные ветви на фоне синего, склон, а там, выше — дорога, а там выше — спасение, но ноги, руки, глаз, живот! Умира... "Тук..."
Что же ты так, Вано?
Извини, но я должен отключить тебя на чуток... Звонок.
Улыбается стук Иоанны, ещё не спит. Зевает для него утреннее молчаливое присутствие Джона.
Извините, ребята, но вот вам... "Ветер в ушах... Умира... "Тук..."
Кто — что?
"Только не живот!" — кричит Иоанна, и я понимаю, что... Джон успевает только пожать плечами, как я включаю всех нас. Ма-моч-ки!
В далёком Лиере машина вползает на тротуар и, ткнувшись бампером в каменную кладку стены, застывает. Её хозяйка, бессильно уронив пульсирующие адской болью руки, закусывает до крови губы, но сдерживаемый стон прорывается наружу криком.
В далёком Мельбурне мужчина, делающий пробежку, вдруг как подкошенный падает на дорожку. Схватившись за колени, он тихо воет. Над ним склоняется участливо девушка: "Эй, мужчина, с Вами всё в порядке?"
Я не могу на это отвлекаться, хотя — вдруг! — я всё это вижу. Мой живот пульсирует болью, а правый глаз заслезился и запылал. Хорошо, успел вцепиться зубами в подушку, иначе прокусил бы язык.
Но! Под далёким отсюда Ташкентом — я вижу "целым" глазом: молодой человек, лежавший пластом, переворачивается со спины на живот и, вцепившись руками в корни деревьев, подтягивает исковерканное тело вверх по склону. И вновь. Иоанна плачет от боли. "Мэм, что с Вами? Вызвать "скорую"? Помогает ногами. "Сэр, держитесь! Неотложка уже в пути. А я Вас узнал! Боже мой, да Вы же.." И снова. Туда, где светят фонари. Где ездят машины. Где спасут.
Рывок. Ещё рывок.
А через меня проходит всё. От Вано — ко мне, к Иоанне и Джону. От бельгийки и австралийца — рикошетом — вновь ко мне. Я — ретранслятор. Принимаю и отправляю. Открываю и закрываю. Вот от меня — открыто, от них — закрыто. И всё во мне. Бьётся в клетке. Почему не падаю в обморок от такой дикой боли? От неё же, наверное. Боль не даёт.
Вой сирен, визг тормозов, пальцы на бровке, боль, боль.
Только держись!
Мы ещё станцуем наш рок-н-ролл!
"Эй, смотри!" Почему я понимаю их узбекскую тарабарщину?
"Скорые", "скорые" — везде. Только не у меня. Хорошо, не женат. Не поняла бы...
Красно-чёрное всё, пульсирующее, но вдруг — словно свежим ветром повеяло. Я не ощущаю уже Иоанну, а Джона отключили ещё пять минут назад. Отключили. А ведь боль осталась. Та, что была на них. И та, что теперь стала моей. Красно-чёрное. Связаны мы, сцеплены, не отцепишься, не так просто, просто это... Больше чем боль, выше, чем боль, да что там боль!
Но повеяло.
В слезящимся (моём? его?) оставшемся глазе вижу заплаканное девичье личико.
Мелькнуло белое и салатное. Пропала боль в ногах... руках... качающийся потолок машины, сирена...
Я не надеюсь — верю, что всё. Успели.
"Эй".
Улыбка в ответ. Счастливая, усталая улыбка.
"Эй, Вано, держись. Теперь-то всё позади. Слышишь? Позади всё. А впереди — ой, ты даже не представляешь, что нас ждёт впереди! Ты рожал когда-нибудь, Вано? Нет? Ну, вот и мне не довелось. А предстоит. Иоанна-то, понимаешь... Ты понимаешь?"
Конечно, он понимает. Он улыбается, засыпая.
А я встаю с пола, окроплённого кровью из прокушенной губы, сую в карман сколько-то там денег — и иду в ночной маркет. Надо отпраздновать. Воскрешение, так сказать. Рок-н-ролл высших сфер.
