О РОХАНСКОЙ МАРКЕ И КОЗНЯХ САРУМАНА
Славен был Эдорас, двор короля Теодена Роханского, сильно было царство Рохана, и отважны воины его. Ненавидели и боялись их орки и тролли, и часто кричали они издалека:-"Позор конюшне!"— и кидались шишками, но не смели подойти слишком близко. А помимо доблестных воинов и быстрых коней было у короля Теодена еще одно сокровище — его племянница, леди Эовен. Сияло как чистый снег лицо ее, а длинные волосы были подобны реке из золота. Стройна и высока была она в своем белом платье, вышитом серебром, но, дочь королей, она казалась сильной и твердой, как сталь. Потому невозможно было сделать ей прививку — все шприцы ломались об нее, а ногти ей приходилось стричь автогеном, и могла она запросто проломить локтем дыру в шкафу. И была Эовен прекрасна, прекрасна и холодна, как бледное весеннее утро. Так холодна она была, что когда хотели воины Марки пива со льда, то ставили они пивные банки прямо ей на голову. Не противилась леди Эовен и даже урчала как хороший холодильник.
А вот история Гримы, сына Галмода, царедворца короля Теодена. За хитрый и глубокий ум ценил его Теоден, повелитель Марки: всегда мог подсказать Грима, кому какую сделать гадость. Плохо было лишь то, что когда не докучали враги королевству, переключался сын Галмода на друзей и родственников. Мерзок собою был Грима, ибо не могли укрыться ни от кого неприглядные мысли его: все как есть было написано у него на роже. Целыми днями шатался он по Эдорасу и искал, кому бы и как напакостить. Дамам он говорил, что они выглядят на 20 лет старше, мужчин спрашивал о зарплате, а роханским лошадям насыпал в овес кокаину. Пробирался Грима по ночам в казармы, красил воинам усы в зеленый цвет, ставил их носки им на подушки, подгрызал золотым зубом ножки у шкафов и кроватей, а потом галопом несся прочь, уворачиваясь от доброй сотни кирзачей, запущенных вслед. И привык каждый, кто встретит Гриму, сразу же спускать его с лестницы. И дали сыну Галмода прозвище — Змеиный Язык.
Однако, не только подл был Грима, был и несчастен он: безответно любил Змеиный Язык красавицу Эовен, дочь сестры короля роханского. А сама Эовен не любила его, обижала она Змеиного Языка и заставляла сдавать яд для антибиотиков. И уходил тогда сын Галмода в свои покои дабы обнять единственного друга, который был у него — старую беззубую гадюку, и расплакаться у нее на плече, и подумать, какую новую гадость сделает он всем завтра.
В те времена прознал о Гриме коварный и могущественный маг Саруман и пожелал он склонить Змеиного Языка к предательству, ибо служил сын Галмода при дворе роханском. Вкрадчиво говорил Саруман с Гримой и соблазнял того обещаниями могущества и богатства. И говорят, что видела в Зеркале своем Галадриэль, как исказилось от гнева лицо царедворца, как засверкали глаза и златой зуб его, и вскричал слуга короля Теодена:
-Не продамся тебе, подлый пес Саруман! Не продамся тебе никогда, пока хорошо не заплатишь!
Неизвестно в точности, какова же была дальнейшая история Гримы, и чем именно Саруман подкупил его. Ибо показало тогда зеркало Галадриэль сразу великого мага Гендальфа и короля Теодена с друзьями и воинами их у стен осажденного Ортханка. И узрела Галадриэль, как Теоден и Гендальф с дунаданом Арагорном вдохновенно бьют окна из рогаток в башне Ортханка и кричат:-"Выходи, Саруман! Выходи, подлый трус, на честную битву!" А остальные помогают им в этом, и даже хоббиты добросовестно плюются из трубочек жеваной бумагой. Но не желал выходить на честную битву Саруман, ибо подозревал, что ему просто вдесятером намылят шею. Злобно матерился он изо всех разбитых окон сразу и грозил вызвать полицию. "Ну-ну, давай, вызывай!"-ехидно ответствовал ему Арагорн,-"Тебя же первого и заберут!" И метко запустил доблестный рыцарь могучей дланью своей обломок кирпича прямо в хрустальную люстру на девятом этаже. И в ту же минуту подскочил в окне, воя от ярости, Грима Змеиный Язык, ибо на него и упала саруманова люстра. А в руке своей держал предатель большой переливающийся шар, и швырнул Грима им в Арагорна, дабы от души заехать последнему по благородному чайнику. Но промахнулся Змеиный Язык, и упал удивительный шар на ступени Ортханка. Увидал тогда Гендальф Серый, что это чудесный палантир, и поднял его, и забрал себе. И очень удивлен был Гендальф, что враг использовал для нападения столь ценную вещь. И молвил ему Арагорн:-"Гримма не мог решить, кого ненавидит больше: Вас или Сарумана."
В тот же миг вновь появился в окне Змениный Язык и запустил в воинов Света загранпаспортом Сарумана и его чековой книжкой, подписав там все чеки. А потом швырнул Змеиный Язык в хоббита Сэма банковскую карточку своего хозяина, предварительно нарисовав на ней секретный код. И это уже больше понравилось королю Теодену, друзьям и войску его, а гном Гимли тут же сцапал банковскую карточку изенгардского колдуна и положил себе в карман. Ибо давно мечтал Гимли купить новые кольчужные носки и сделать мелирование всех цветов радуги для бороды своей, дабы больше нравиться молоденьким гномихам.
После этого начал Грима кидаться во врагов своих личными письмами колдуна Сарумана, причем самого интимного содержания. И ловили письма эти грубые роханские воины и читали их, и громко ржали над ними от души, отпуская непристойные шутки. И было тогда, что побросали рохиррим мечи и копья, и стали прыгать под окнами Ортханка, требуя продолжения, и серьезно пострадала дисциплина в войске роханском. А тем временем снова вышел на балкон сын Галмода с целой охапкой новых конвертов с адресом некой драконихи. Но тут появился позади предателя сам отправитель, черный маг Саруман, и звезданул он подлого слугу своего посохом по лысине. Взволновались тогда воины короля Теодена и закричали:-"Ну, что же ты, Грима?! Давай же, кидай скорее!" Но оттащил Саруман за шиворот сына Галмода, вереща:-"Я вам кину, обормоты белобрысые! Я вам так кину, своих не узнаете! Маг Саруман Белый вам не принцесса Диана какая-нибудь!" А потом развернул глава клана волшебников к себе Змеиного Языка и изрек, трясясь от гнева:-"Ты что же это, собачий сын, а?!" И упал пред ним на колени Грима и воскликнул он:-"Не вели казнить, о грозный господин! О твоем благе забочусь: посмотри, какой бардак в войске роханском! А король Теоден, сморчок старый, и вовсе скоро лопнет от смеха и всех обрызгает! Голыми руками можно брать их сейчас, всех, кроме эльфа Лупоглаза, который все торчит с луком под окнами, и принципиально не прочел ничего, ханжа проклятый!" Но был вне себя от ярости колдун изенгардский, и долго гонял он Гриму посохом своим по всему Ортханку, а догнав, обратил в сундук с клопами. И да постигнет подобная участь всех предателей!
Повествуют легенды Эльдар, что многими великими деяниями прославилась златовласая леди Эовен, племянница короля роханского. Долго донимала она Арагорна, 39-го потомка Исилдура, когда пожелала выйти за него замуж. И удирал от нее доблестный Арагорн по Дороге Мертвых, надеясь, что боится покойников роханская дева и не подойдет близко жениться. Но едва взглянула армия мертвых на прекрасную Эовен, сильную и твердую, словно сталь, как до смерти перепугалась сама, поняв, с кем ей грозит связаться. И кинулись души покойников врассыпную, а за ними бежал Арагорн с друзьями, крича:-"Стойте, ребята! Поговорить надо!" Но видя, что не слушают его умертвия, и рушатся все его планы, воззвал Арагорн, сын Арахорна, к войску роханскому и челяди Эдораса:-"Доблестные союзники, держите ради Валар свою девку! Она мне всех жмуров распугала, а мне их в бой вести на Мордор!" И схватили тогда воины Рохана и все слуги короля прекрасную леди Эовен, и долго держали ее за руки и за ноги, уверяя, что еще рано ей выходить замуж. Арагорн же успел удрать, но потом и правда пришлось ему собирать армию мертвых и вести ее против войск Саурона, раз вызвался. А самым великим из дел, что свершила Эовен, племянница повелителя Марки, по праву считается ее поединок с Первым Назгулом. Ибо могли видеть Валар в день битвы на полях Пеленнора прекрасную роханку, стоящую на поле боя в доспехах воина. Перед ней же сидело страшное крылатое существо — птица, но больше всех других птиц, — и оно было голое, без перьев и пуха; его обширные крылья напоминали паутину между роговыми пальцами. То было чудовище, кое вырастил у себя Повелитель Тьмы и дал слуге своему, назгулу, в качестве летучего коня. Как-то раз донесли Саурону о том, что драпанули все его девять назгулов от одного паршивого эльфа, повстречав того на берегу реки. Причем драпали они так хорошо, что утопили всех своих лошадей. И пришел тогда в ярость демон Саурон, и затопал он ногами, и сшиб он в экстазе хвостом люстру, и закричал:-"Дармоеды прозрачные! Жмурики паршивые, Шелоб вам за шиворот! Не воины вы, и не на конях ездить вам! Вот, получайте!!" И распахнул тот, кто стал Повелителем Тьмы после Моргота, свой холодильник. И выхватил демон из морозильной камеры девять синих, жуткого вида ощипанных кур. "Нет, только не это!!"-вскричали Духи Кольца,-"Смилуйся, о Владыка Мордора!"-и упали они на колени. "Это, это, паршивцы!"-злорадно завыл Саурон,-"Оживлю сейчас, увеличу, и летать будете! Все орки на вас начнут пальцами показывать!" И в великой злобе своей запустил Саурон всеми девятью морожеными куриными трупами в назгулов. Вот почему предстала в тот день перед Эовен отвратительная, голая птица без перьев и пуха с фиолетовым клеймом Шестой Мордорской птицефабрики на брюхе; и зловоние комбикормов с гормональными добавками исходило от мордорского бройлера. Кроме того, мучал сильный насморк назгульскую курицу со времен, проведенных ею в холодильнике, и свирепо глазела она на Эовен, и паскудно шмыгала сопливым клювом. На птице сидела фигура в черном, огромная и зловещая, — это был король древнего Ангмара, волшебник, Дух Кольца, глава назгулов, копье ужаса в руке Саурона, шило в заднице всего Средиземья, Летучее Пугало Кошмара и Вставная Челюсть Отчаяния! И размахивал он большой черной булавой, дабы медом жизнь не казалась. На голове у него была корона, но между краем короны и одеждой не было ничего видно, кроме тусклого блеска глаз. Говорят, стоило это больших хлопот главе назгулов, ибо непонятно на чем должны были держаться зубные протезы его, и привязывал их Первый Назгул шнурками от башмаков к короне. И когда пил пиво король Ангмарский, то не задерживалось оно наверху, а стекало прямиком в сапоги. И ржали над ним невоспитанные орки, и говорили, что зря переводит он добро, и пытались тайком пить из его сапога, но отгонял вредный назгул их своей булавою.
И вот, восседал Первый Назгул на летучем чудище и мрачно взирал на короля Теодена, поверженного вместе с конем. Ибо собирался уже король Ангмара отодрать у лошади подковы и снять седло, а так же прикидывал, сколько выйдет из нее колбасы. Заодно хотел Дух Кольца пошарить в кошельке у Теодена, да спереть прищепки для белья из царственного вещмешка, ибо надоело назгулу привязывать шнурками челюсть свою к короне каждое утро, а если прищепками — так будет быстрее. И воскликнула тогда прекрасная Эовен:
— Убирайся, гнусная тварь, повелитель падальщиков! Убирайся прочь и забери с собой своего протухшего куриного зомби! И не зарься на кошелек и прищепки моего короля и родственника, ибо не тебе добро королевское отписано по завещанию!
И ответил ей надменный голос:
— Не становись между назгулом и его добычей! Или он не убьет тебя просто так. Он унесет тебя в Дома Безобразия, за пределы всякой тьмы, и там сунут тебя, о холодная Эовен, для начала в микроволновую печь, а потом, когда немного оттаешь ты, прикуют цепями к креслу и заставят смотреть фильмы киностудии им. Довженко. И будешь ты рыдать и вырываться, но никто не пожалеет тебя!
И послышался звон меча, извлекаемого из ножен:
-Делай, что хочешь. Но я помешаю, если смогу!
-Ну, тогда держись, холодильник патлатый!-рассвирепел Первый Назгул,-Не будет тебе пощады!-и взмахнул он ужасной булавою своей. И прыгнула в тот же миг верховая назгульская курица на леди Эовен, пытаясь достать девушку когтями и сопливым клювом. И взметнулась вверх на хвосте озверевшего бройлера бирка с надписью: "Цыплята мордорские, потрошеные, 2 золотых кило." И начал гоняться король Ангмарский за роханской воительницей по полю, пытаясь припечатать ее к земле своей булавой, но уворачивалась Эовен, и создавала булава страшный грохот и большие ямы. И рычал от злобы Дух Кольца, и говорил он:-"Ух ты, какая верткая, ух ты, какая шустрая! Сейчас, сейчас мы ее..." И свирепо кукарекало ужасное чудовище, и рыгало оно от возмущения дурными комбикормами. Но не дрогнула отважная Эовен, небрежным движением смахнула она с прекрасного лба налипшие банки роханского пива, размахнулась и снесла синей мордорской курице голову. И такого уже никак не мог потерпеть глава назгулов, ибо подумал он о том, что способен подсунуть Саурон ему взамен. Застучала от ярости челюсть Духа Кольца, замигали красные фары, и устрашающе загремел он скелетом своим. И решил безжалостный Первый Назгул из крутой Эовен сделать Эовен всмятку. Высокий и злобный, поднялся черный капитан c дохлой курицы, с криком ненависти, оглушившим всех, поднял он свою булаву и ударил. Щит Эовин был разбит, рука сломана, она упала на колени. Назгул наклонился над ней, как туча, глаза его сверкнули; он поднял булаву, чтобы добить ее. Но видел все это хоббит Мерри, один из воинов Света. Жалость к отважной роханской деве заполнила сердце его, и он сжал кулаки. Она не должна умереть, такая прекрасная, такая отчаянная! Не должна умереть одна, без помощи! Так подумал хоббит Мерри и кинулся на выручку к прекрасной роханке. И подбежал храбрый хоббит к Духу Кольца сзади, схватил его за подтяжки от штанов, перерезал их мечом и удержал назгула за них от нападения, как за вожжи. И взревел от ярости Дух Кольца, и попытался он достать Мерри булавой, но отпустил храбрый хоббит подтяжки, и звезданули они изо всех сил назгула по могучему заду. И заорал Дух Кольца благим матом, ибо были те подтяжки магические. Никакое другое оружие, даже направляемое самой могучей рукой, не могло бы нанести такую рану и рассечь бессмертную плоть, разрушить древнее заклинание, делавшее неуязвимым главу назгулов. И тогда, напрягая последние силы, подняла меч Эовен и ударила под корону над вставной челюстью. И пришел конец укротителю куриного филе, грозному главе назгулов и королю древнего Ангмара. И лишь Вставная Челюсть Отчаяния осталась лежать после него на поле битвы.
