Сергей Капрарь
Шепчущее дерево
Поверьте, когда я пишу это, мои глаза почти слепнут от невыносимого образа проклятого дерева, которое я сжег две недели назад в ночь с субботы на воскресенье. Возможно, я хочу таким образом выговориться перед смертью, я этого никогда не узнаю. Не уверен, что мне нужно быть понятым — я знаю, что это невозможно. Я лишь надеюсь найти покой после того, как кошмар закончится.
А начиналось всё так, что большего и не пожелаешь. Абсолютное счастье захлестывало меня, я витал в невероятных заоблачных далях и казалось, что эта вечная весна жизни никогда не закончится. Когда ты любишь, ты чувствуешь себя Богом.
Мы с Ликой познакомились в университете, как ни тривиально — в буфете. Я тогда сидел, весь ушедший в самого себя, и очень сосредоточенно жевал бутерброд с ветчиной. Наверно, я представлял собой довольно забавное зрелище, потому что когда Лика ко мне подсела, в ее глазах играли едва скрываемые насмешливые искорки. Конечно, было немного обидно потом узнать, что девчонки, подруги Лики, поспорили между собой, а проигравшую обязали познакомиться с чудаковатым парнем в буфете, а чудаком оказался я. Но, ей-богу, разве все люди выглядят неотразимо, когда кушают в одиночестве? Как бы там ни было, знакомство наше завязалось будто бы само собой, мы с Ликой сразу нашли общий язык. Сохраняя достоинство, я спокойно дожевал свой бутерброд, вытер губы салфеткой и употребил всё свое красноречие, чтобы Лика сразу поняла, что я парень не промах. И когда я так говорю, я, конечно же, попросту иронизирую над самим собой — мой чопорный вид не мог скрыть внутренней растерянности, так что со стороны это наверняка выглядело еще смешнее, чем когда я ел. Но я не боялся. Иногда мне нравится изображать карикатурных персонажей, валять дурака, даже перед незнакомыми людьми. Я абсолютно искренне люблю забавлять окружающих — мне кажется, многие живут, пытаясь строить из себя невесть кого, и не могут получать простое веселье от простых же вещей. По-моему, подобные люди выглядят более нелепо, честное слово!
Через десять минут нашего первого разговора Лика поняла, что потешается не она надо мной, а я над ней. А потом мы как-то сразу влюбились.
Всё в моей жизни тут же изменилось. Я чувствовал, как во мне расцветает лето. Мы с Ликой были словно созданы друг для друга. Перед нами открылся новый мир, реальность заиграла новыми красками, стала ярче и притягательнее. Мы путешествовали электричками в незнакомые города, блуждали по улицам, считали звезды в небе и засыпали на балконе квартиры, которую я снимал. Тогда, ослепленные нашей неожиданной любовью, никто из нас двоих не мог предугадать, что злой рок уже навис над нами. Что-то могущественное, зловещее, неименуемое занесло над нами свою отвратительную когтистую лапу, чтобы навсегда смести нас будто фигурки с шахматной доски.
Злой рок привел нас к тому чудовищному дереву.
Была середина мая, когда мы с Ликой ехали на машине домой, возвращаясь от ее родственников из другого города, и наши глаза одновременно заметили дерево в поле. Зеленая трава притягательно развевалась на ветру, источая свежесть после ночного дождя. Воздух тогда пропитался какой-то сладостью: мы ощущали ее даже в салоне машины, пока ехали. Что-то в воздухе усыпляло и делало нас абсолютно праздными и убаюканными. Видимо, какая-то злая сила околдовала нас в тот злополучный майский день — мы с Ликой решили рассмотреть дерево поближе. Нам тогда не показалось странной эта идея, и мы не могли заподозрить ничего, предвещающего беду.
Я остановил машину примерно в ста метрах от дерева, словно сохраняя почтительную дистанцию. Взявшись за руки, мы брели с Ликой сквозь высокую траву, ласкавшую нас со всех сторон. На наших губах играли счастливые улыбки, в то время как солнце совершенно отупляло своими лучами. Мы не переставали смеяться, толкая друг друга и целуя, пока приближались к одинокому гиганту, далеко раскинувшему свои ветви. В этом чарующем месте само время ощущалось иначе, я чувствовал себя очарованным чем-то неизвестным. Мы с Ликой шли к дереву довольно долго, хотя, как я сказал, машину я остановил метрах в ста от него. Мне хотелось поделиться этой мыслью с любимой, но, глядя на ее счастливое лицо, я не стал этого делать и лишь посмеялся своим фантазиям.
Наконец, мы дошли до дерева, его необычно густая тень поглотила нас. Редкие солнечные лучи пробивались сквозь листья и походили на струны невидимой арфы. Шершавая кора напоминала кожу высушенного временем старика, изборожденную тысячами глубоких морщин. По-моему, в тот момент мы оба стояли, запрокинув головы и раскрыв рты. В моей голове шуршали воспоминания о забытых легендах, сознание уносило меня в мистические края, в глубокую древность, о которой я не мог ничего помнить. Торжественная и чарующая музыка заполняла мою душу, я словно плыл в ветхом челне по бесконечной реке времени.
Теперь я уже не смогу точно сказать, сколько времени мы с Ликой провели возле дерева. Мне казалось, это старое и могучее существо говорит с нами языками прошлого, и каждый в этот момент слушал свою историю, свою легенду. Меня переполняло удивительное чувство, схожее, наверно, с нирваной. И в этот волнующий момент в мою голову вкралась идея, погубившая всё, что я любил в жизни.
Я не знаю, чем я руководствовался. Тысячу и еще тысячу раз я проклинаю себя за содеянное! Моя собственная близорукость не дала мне ощутить в тот момент опасность, незаметно подстерегавшую нас в тени проклятого дерева. Всё началось с того, что я решил вырезать на его стволе сердце и наши с Ликой инициалы. Она, смеясь, поддержала мою идею. У меня в машине валялся нож, который я брал с собой на рыбалку. Лика осталась ждать меня, пока я бежал к машине. Странное дело, но путь туда и обратно занял мало времени — я и не заметил, как вернулся к дереву с ножом. Когда его сталь коснулась коры, в воздухе воцарилось необычайное безмолвие, а в сердце затаилось странное ощущение. Знаете, такое, когда у вас на лице играет улыбка, но вы понимаете, что она не приходится к месту, хотя понять причину этого вы не в состоянии. Я чувствовал, что режу нечто неестественное, чужое и опасное. Я не переставал шутить, пытаясь себя отвлечь от глупых мыслей, но шутки мои казались мне в высшей степени неостроумными. В глазах Лики, в выражении ее лица, в движениях рук мне почудилось некое изменение, описать природу которого я ныне не в силах. Вырезав сердечко, я уже успел пожалеть о своей затее.
Солнце скрылось за внезапно налетевшими облаками, и подул сильный ветер, пронизавший нас до самых костей. Я готов был поклясться, что кора дерева во время резьбы издавала звук, словно из темных уголков подсознания доносились пугающие шепотки. Всё сильнее я пытался убедить себя в том, что у меня попросту разыгралось воображение. Когда мы возвращались к машине, чтобы двинуться домой, я не мог избавиться от мысли, что за нами наблюдает нечто сверхчеловеческое, находящееся за гранью пространства и времени. Лика тоже казалась чем-то взволнованной, но от моих вопросов она отмахивалась, отвечая, что устала.
С течением времени неприятные и тревожные ассоциации выветрились из головы, жизнь как будто вернулась в свое прежнее русло. Но перемены оказались необратимыми, в самом начале кошмара никто из нас не мог и помыслить о том, какую чудовищную роль исполнило таинственное дерево, найденное нами в поле. Лика с каждым днем становилась другой, я переставал узнавать в ней жизнерадостную девушку, с которой познакомился когда-то. Она стала замыкаться в себе, реже разговаривала со мной — мы лишились духовной близости. Я пытался узнать, что гнетет ее, но Лику лишь раздражала моя забота. Мы часто ссорились на пустом месте, с каждым разом мной овладевало сильное, необоримое уныние, которое я начал топить на дне стакана.
Через месяц мы уже не могли спать вместе и ночевали в разных комнатах, вернее, я спал на балконе, благо погода была жаркая. Сны мои становились беспокойными и пугающими, я просыпался в холодном поту, еле сдерживая крик, и не в силах был воспроизвести только что увиденное. Где-то на краю памяти мелькали тут и там загадочные воспоминания из чужой жизни, я всё никак не мог понять ни откуда они пришли, ни что они значили. Это были не призрачные образы конкретных событий, но какие-то давно позабытые ощущения и эмоции о чем-то древнем и пугающем. С каждым днем крепли тревожные ассоциации с деревом, на котором так опрометчиво я вырезал инициалы. Я лишь не мог понять, какая извращенная связь существовала между ним и тем кошмаром, в который превратилась наша жизнь.
Между тем Лике становилось всё хуже. Она еле сдала сессию в университете и даже не испытала облегчения оттого, что впереди ждали два теплых летних месяца. Напротив, ее свалила сильнейшая апатия, из-за которой Лика не выходила на улицу целыми днями. Наши друзья заметили эту чудовищную перемену у нас обоих и пытались нам помочь, но, в конце концов, оставили свои попытки. Я и сам находился на грани сильного нервного срыва, но рациональная часть меня всё еще искала разгадку происходящему. Всё чаще в снах я видел проклятое дерево: оно манило и вместе с тем отталкивало, сводя с ума своими шепотками, исходившими невесть откуда.
В июле Лика находилась в ужасном состоянии: сильно исхудавшая, побледневшая, она словно выцвела и лишилась жизненной силы, некогда присутствовавшей и питавшей ее. Ночами Лика просыпалась с громкими криками, которые вначале тревожили меня, затем с каждым разом всё более и более раздражали. Иногда я клялся самому себе, что убью Лику при первой же удобной возможности, посмей она хоть еще раз разбудить меня своими воплями, но жуткое наваждение, к счастью, быстро улетучивалось. Вместо него в сердце проникал страх, причиной которому была невозможность логически объяснить мои вспышки гнева.
К середине июля события приняли совсем плохой оборот. Кошмар стремительно сломал всё, что было дорого мне, всё, что так долго пытался я защитить от неизвестного зла. Началось всё с того, что Лика, в очередной раз проснувшись от терзавшего ее ночного сновидения, впала в бред, произнося одни и те же бессмысленные слова. Я тогда не на шутку перепугался и не знал, чем могу помочь любимой. Ее глаза были круглыми от страха, лицо исказила гримаса ужаса, губы шептали еле различимые фразы. В какой-то миг наши с ней взгляды пересеклись, и Лика прохрипела: "Его нет! Его нет и не может быть! То дерево... Не то, чем кажется... Не то, чем видится... Его не может быть! Мне сказали шепоты во тьме... Я должна всё узнать! Оно не то, чем кажется!" Вскоре Лика, ослабевшая, провалилась в сон, а я, потрясенный ее бредом, уставший и сильно напуганный, лег рядом с ней. Сердце мое бешено колотилось и еще не скоро успокоилось. Тени за окном коварно переливались и рождали самые неприятные мысли в голове, так что мне стоило немалых усилий уснуть и попробовать выспаться. Когда же сон мой, лишенный сновидений, закончился и я открыл глаза, Лики рядом со мной не было — она исчезла.
Я плохо помню тот день — я был глубоко потрясен, но кое-что могу рассказать о том, что случилось с моей любимой.
В квартире Лики не было. Телефон она оставила. Попытавшись взять себя в руки, я позвонил ее родителям, чтобы узнать, не поехала ли она к ним. Через некоторое время друзья, знакомые, все родные сбивались с ног в поисках Лики. Не сразу мне пришла в голову страшная и, как окажется впоследствии, верная догадка. Не помню, как я садился в машину, ослепленный страхом и безумными словами Лики, сказанными ночью. Не помню, как ехал за город, нарушая правила, чуть было не задавив нескольких пешеходов и не врезавшись в другие машины. Я боялся только одного — не успеть, потому что знал, чувствовал приближающуюся беду.
К сожалению, судьба не оказалась благосклонной. Не знаю, как я не лишился расcудка, когда добрался до зловещего дерева. Я даже жалею, что по пути к нему со мной ничего не случилось — увиденная мной картина совершенно лишила меня всякого душевного спокойствия.
Возможно, догадайся я раньше о том, что Лика направилась к чертову дереву, катастрофу удалось бы предотвратить. Но в тот самый миг, когда я, подъехав на место, резко нажал педаль тормоза, Лика, моя любимая, драгоценная, глупая Лика, сидевшая на дереве с самодельной петлей на шее, бросила на меня взгляд пустых, остекленевших глаз, улыбнулась одними губами и спрыгнула вниз.
Нужно ли говорить, что в то же мгновение моя собственная жизнь как будто оборвалась? В последующих ночных кошмарах я еще долго буду видеть лицо любимой, ее загадочную и зловещую улыбку, ее сдавленный хрип, хруст ломающейся шеи, предсмертные конвульсии... Бог не дал мне сил выдержать всё это. Никто бы не смог.
Я не хочу писать здесь, что чувствовал в последующие жуткие минуты возле дерева. Всё говорило о том, что я вплотную приблизился к безумию, становившемуся со временем тем сильнее, чем дольше меня мучили воспоминания о Лике и мерзкий шепот в сновидениях. Каждую ночь мне снилось проклятое дерево, не дававшее мне покоя, наводившее на меня невыразимый ужас и отвратительные видения, значение которых я не мог тогда понять. Единственное, о чем я хочу упомянуть, это то тревожное состояние — то ли озарение, то ли помутнение разума, — в которое я провалился, когда тело Лики вытаскивали из петли полицейские. В тот самый момент я, никогда не разбиравшийся в деревьях, никогда не отличавший дуб от тополя, ясень от платана — я попросту не различаю их ни по форме листьев, ни по цвету коры, честное слово! — передо мной открылась пугающая истина, которой я не замечал раньше. Это старое, мерзкое, исполненное чужеродной и злой воли дерево не могло принадлежать нашему миру. И даже если внешне оно мало чем отличалось от других, его невозможно было причислить к конкретному виду. Оно являлось единственным в своем роде — я осознал это каким-то шестым чувством и не в силах этого объяснить. От страшного открытия меня обдало жаром, в голове с новой силой зашептались тихие голоса, мои губы зашевелились в горячечном бреду, и я упал в обморок.
Череда кошмаров в виде разговоров с близкими, друзьями, с родными Лики завершилась похоронами. Моя любимая лежала в закрытом гробу, а я, исполненный невыразимого страдания, горя и страха, не мог проронить ни слова и сквозь темную деревянную крышку продолжал видеть застывшую на губах Лики пугающую улыбку. Я слышал разговоры присутствовавших родственников, и мне мерещилось, что кто-то из них перешептывается о дереве, тычет в меня пальцем, сверлит мою спину взглядом. Мои глаза отчаянно искали в безликой толпе того, кто вел тихую беседу о таинственных обстоятельствах случившегося, но лишь натыкались на стену из скорбных, ушедших в себя людей. Всем своим существом я чувствовал, что кому-то известна разгадка моей жуткой тайны, кто-то явно знает о сверхъестественном дереве гораздо больше меня. Возможно, мной овладела тогда паранойя, я не знаю. Во всяком случае, ответов на свои вопросы я так и не нашел в тот день.
После гибели Лики с каждым днем я становился всё более похож на призрака. Я реже выходил на улицу: жара съедала живых и здоровых людей, а со мной и подавно не церемонилась. На съемной квартире я лежал, недвижимый, беспомощный и лишенный сил, предаваясь всепоглощающей апатии. Кошмар из мира грез тенью проскользнул в реальный мир, стал неотъемлемой частью бытия. Моя душа увядала под мрачные и непонятные шепоты, царапавшие мысли из потаенных глубин подсознания. Иногда мне снилась Лика, висящая в петле на ветви омерзительного дерева, она улыбалась и говорила мне что-то о несказанно древних временах, о которых людям ничего не известно. Ее губы шептали об отвратительных тайнах мироздания, познать которые мы еще не готовы. Меня горячо призывали прийти обратно на то заброшенное поле и встретить свою судьбу. Отчаяние всё сильнее овладевало мной, я не знал и не мог найти разгадку удивительным сомнамбулическим видениям, но одно понимал теперь точно — в роковой майский день, когда я резал кору ненавистного дерева, я ненароком пробудил ото сна что-то очень древнее, могущественное, полное нечеловеческой злобы.
Кажется, спустя две недели после похорон я, не в силах выносить одурманивающих галлюцинаций, ниспосылаемых мне могущественным злом, решил действовать и избавиться от своего проклятия раз и навсегда. Я обрел решимость, благодаря которой поднялся, наконец, на ноги и заставил себя встретиться с ужасом лицом к лицу. Сейчас я понимаю, что содеянный мной безумный поступок лишь усугубил мое страдание, но в этом теперь могу усматривать лишь ту всеобщую близорукость, свойственную всему человечеству, когда оно сталкивается с непознаваемым.
Всё просто — я вышел на улицу, сел в машину и поехал за город. По пути купил на заправке несколько канистр дешевого бензина. Добрался до заброшенного поля с его ненавистным деревом. Остановил машину, достал канистры, посмотрел на небо. Я и не заметил, что наступила ночь и звезды теперь безмолвно наблюдали за мной. Холодный порыв ветра ударил мне в спину, отчего я поежился, а сердце мое заколотилось. Я знал — оно чувствует, что я хочу сделать, и это ему не понравится. Дерево находилось в двадцати метрах от меня, но я слышал, как перешептываются листья, когда ветер скользил сквозь ветви, как будто выдавая меня с поличным. Что-то удерживало меня, но я не мог осознать, почувствовать присутствие чужой воли. И только вспомнив о Лике и пережитом кошмаре, я обрел прежнюю уверенность и зашагал к дереву.
Под его ветвями сгущались тени, становясь почти осязаемыми, но я старался отогнать от себя страх, хотя должен признаться, у меня не слишком успешно это получалось. С ожесточением я поливал ствол бензином, стараясь не пропустить ни одного сантиметра. Я ощущал себя инквизитором, который устраивал аутодафе воплощению зла на земле, и распалял свой гнев, чтобы он пересилил все остальные чувства. Осознав, что предпринятые мной действия недостаточны для того, чтобы сжечь проклятого древнего гиганта, я решил облить и листья. С непреодолимым отвращением я карабкался вверх по стволу, пару раз едва не свалившись и не свернув себе шею. Крона дерева шуршала и шелестела, чувствуя мое враждебное присутствие. Мне пришлось довольно долго провозиться наверху, пока я не обрызгал бензином каждую вторую веточку.
Когда дело было сделано, я аккуратно слез на землю в надежде найти какую-нибудь длинную палку. Мне повезло, и я нашел неподалеку от дерева ветку достаточного размера, чтобы дотянуться до листьев наверху. Порывшись в машине, я собрал несколько газетных страниц, которые нанизал на ветку, чтобы затем поджечь их. В голове зловеще и неистово зашумели шепоты, в которых угадывалась угроза, но я уже не мог остановиться. Мной овладевало безумие, вновь и вновь накатывали воспоминания о гибели Лики, об ее искаженном смертью лице. Луна безучастно смотрела на меня сверху, словно всему миру хотела явить мое страдание, мою слепую ненависть. Я знал, что отступаться от задуманного нельзя, и поджег газеты, а когда они разгорелись, то поднес пламя к листве. Когда огонь молниеносно разбежался во все стороны по ветвям, надо мной что-то оглушительно треснуло. Несколько огненных головешек упали на меня и подожгли мою одежду, которая пропиталась бензином. Я вскрикнул и тут же стал снимать с себя горящую куртку, а тем временем внутри проклятого дерева раздавался утробный звук, словно из ада меня проклинал дьявольский оркестр. Колыхались на ветру листья, волновались ветви — дерево агонизировало в стигийском пламени, а я... Я помню лишь, что хохотал как сумасшедший и плясал вокруг, корча рожи и насмехаясь над поверженным врагом. Мою кожу обдавало жаром, но я не замечал этого в своей безумной вакханалии, преданный безграничному ликованию. Та ночь, к моему величайшему горю, станет преддверием для еще более жуткого кошмара, который не замедлил осквернить разум на следующий же день.
Я не помню, как я вернулся к себе. В квартире я провалился в долгий, мучительный сон, и призраки древности сгустились вокруг, сжигая меня взглядом своих пустых глазниц. Они шептали, оскверняя мой слух, и их речь гулким эхом прокатывалась в ушах, ввергая душу в неописуемый трепет. Лапы мертвых тянулись ко мне, и я в страхе бежал, увязая в неизвестном сумрачном мороке, против которого не было сил бороться. Проклятые тени находили меня, где бы я ни прятался, ловили и терзали, а я не мог проснуться. Две недели я пребывал во сне больше, чем в яви, и теперь мне, почти ослепшему, поседевшему и преисполненному космического ужаса, осталось лишь одно последнее дело.
Я не могу посвятить тебя, читатель этих строк, в те чудовищные тайны, которые открылись мне за две недели. Никто не готов узнать это и остаться в своем уме. Наше бытие столь многогранно, столь велико, что мы не находимся даже в самом начале верного пути, чтобы познать его. То страшное дерево, то великое дерево, отнявшее у меня всё... Оно — ключ ко многому. Оно никуда не делось. Наивный и глупый, я полагал, что пламени будет достаточно, чтобы избавиться от него, но как пламя может повредить тому, чему нет имени ни в одном человеческом языке, тому, что находится за гранью нашего понимания?
Я ясно вижу свой путь, мне не осталось ничего другого. Я должен откликнуться на зов древних, вернуться туда, где всё началось. Мне хватит сил, чтобы исполнить задуманное. Любыми средствами я должен вернуться в начало и слиться с тем, что скрывало шепчущее дерево. Когда я буду готов, пламя очистит мое тело от скверны этого мира и пепел согреет еще живые корни, ожидающие моего пришествия.
