Сон о Принце

Посвящается моей семье Ларисе, Виктории, Элли и, конечно, Денису.

Спасибо за ваше терпение и понимание.

Первая часть

* * *

Прежде чем сесть, на стул хозяин кабинета неторопливо оглядывает меня сверху донизу. Словно данные считывает. Рост, вес...

Хм... рост... Говорят, человек растет аж до двадцати пяти лет, но не думаю, что мне удалось сильно вытянуться от своих ста шестидесяти шести, намеренных на первом курсе. Во всяком случае, на одежде это никоим образом не отразилось. Вес же, в отличие от роста, величина менее постоянная, и, по мнению бабушки, для большей показательности должен выражаться не в килограммах, а в загадочных единицах восприятия. Например, мой вес, по ее словам, как раз такой, чтоб на руках носить....

Что дальше? Волосы? Прямые, чуть ниже плеч, странноватого оттенка, унаследованного от папаши. У нас есть его трехколерное студенческое фото: темные волосы, рыжая борода и светлые усики. В моей шевелюре присутствуют все три цвета, правда, в разной пропорции, создавая своеобразный золотистый оттенок русого, выгодно выделяющего меня в толпе искусно покрашенных красавиц. А вот слегка вытянутое лицо, даже при наличии больших серых глаз, выглядит несколько бледновато... пока в руки не попадет косметичка. Пара неярких штрихов способны высветить мои правильные аристократические черты... Кстати, 'аристократическими' их называла бабушка и ей, как профессиональному гримеру, я склонна доверять. Кто знает, может, и вправду в жилах далекого предка, оставившего мне в наследство фамилию и национальность, бурлила весьма голубая кровь.

Тем временем обладатель голубого френча с критично-обреченным выражением лица пробегает глазами по строчкам пустого бланка, после чего поднимает голову и смотрит на меня в ожидании ответа на незаданный вопрос...

'Ну, конечно! — озаряет меня понимание, — с чего же еще начинаются все документы!' Горделиво вскидываю голову и громко, с подчеркнутой четкостью произношу:

— Елена Альбертовна Ланцкен.

Глава I

Первый раз мне приснился принц в начале десятого класса. Прямо в сентябре. Даже число помню: пятое. Я в тот день первый раз поцеловалась с Валеркой и поэтому вечером, остро переживая свои чувства, долго не могла заснуть.

Может быть, если бы это был не первый поцелуй в моей жизни я бы так сильно и не переживала. Но первый раз... Мне все девчонки в классе завидовали, когда Валерка прямо первого сентября, подошел к моей парте и с улыбкой сказал: 'Знаешь, Ленка, мне очень хочется узнать, сумеем мы с тобой дойти до твоего дома за час, или нам и двух не хватит'...

И нам не хватило.

И на следующий день не хватило.

Только не надо думать, что я была вся такая от него без ума. Даже близко к такому не подошло. Но сам факт внимания самого симпатичного, мальчика класса льстил моему эго невероятно.

А еще девчонки подзуживали, что как только наш Аполлон возьмет меня в крепкие объятья, да поцелует... Да к чему вспоминать восторженно завистливый бред одноклассниц? Скажу просто: сердце замирало в предвкушении чего-то эдакого, а в реальности...

Накануне, в субботу, Валерка, показывая свою крутизну, бродил со мной по городу в куртке нараспашку. Поэтому на свиданку в воскресенье он заявился с соплями до колена. Я естественно заценила силу его чувств, от чего болезный резко взбодрился, сграбастал меня... между прочим, очень больно... резко прижал свой рот к моему, да еще попытался всунуть язык между моих губ. То, что при этом под его носом блестел килограмм соплей, Казанову ничуть не смущало. Меня тоже не смутило, а просто затошнило. В результате свидание быстро перешло в эмоциональный обмен мнениями на тему 'Кто есть кто'. И я проиграла. Не в чистую, но все же с разгромным счетом. Естественно ни о каком мире в душе, речи идти не могло.

А ночью, точней под утро, когда мозг, устав подбирать достойные ответы на Валеркины оскорбления, наконец-то выпал из реальности, мне приснился принц.

Впрочем, то, что он принц, стало понятно не сразу. Поначалу, я просто смотрела на полуголого атлетически сложенного парня, даже можно сказать молодого мужчину, и пыталась осознать, почему снится не Валерка, а неидентифицируемый чел верхом на табуретке. Да еще гримаса у него такая скучающе-кислая, и смотрит как-то мимо меня. Впрочем, последние довольно быстро исправилось. Слегка повернув голову, продукт воображения пренебрежительно скривился с первого брошенного в мою сторону взгляда. После чего, демонстративно отвернувшись, он скомандовал: 'Дальше!'. Кто-то невидимый, 'из-за кадра', ответил, что-то типа 'Сей момент, Ваше высочество', прояснив, что это моя интерпретация мечты о 'принце на белом коне'. Не то чтоб я действительно о таком мечтала, но все говорили, что для девушки это очень полезная штука, и мне как-то верилось. Правда надеялась, что вместо коня будет что-то более современное и более комфортабельное. Однако замена белоснежного непарнокопытного на задрипанную табуретку, вызвала в моей душе мощный отклик, воплотившийся в яркое пожелание 'высочеству' скакать на его предмете мебели в далекие дали... ну и не возвращаться, пока не позвали.

Принц обиделся и ответил, весьма болезненно пройдясь и по внешности и умственным способностям малолетней хамки. Возможно, если бы меня так описали наяву, я бы опять разрыдалась. Но вот терпеть подобное со стороны фантомного героя, мне показалось вершиной сумасшествия.

И я ему ответила, используя воображение, начитанность и лексический запас плацкартных вагонов, и экспрессивность поддатых посетителей пивной, регулярно 'отдыхающих' на нашей автобусной остановке. Не могу сказать, что мне самой были понятны все использованные обороты (даже сейчас), но их напор вызвал бешеную реакцию слушателя... в прямом смысле. Побагровевший лицом и телом прынцик метался по довольно узкому пространству сна разъяренным волком... а может тигром. Не суть важно. Однако его животное состояние ничуть не помогала ему с поиском ответов, о чем я ему немедленно сообщила, напоследок сравнив его с глупым рассерженным котенком. Эффект был потрясающим. Принц схватил табурет и так им шандарахнул об пол, что в воздух взметнулся красочный щепочный фейерверк. До меня донеслись крики, и все закончилось.

Дальше я спала с чувством глубокого удовлетворения... хотя и не долго, так как начинался новый школьный день.

Начался, кстати, не только день, но и новая я, открывшая для себя три новых принципа существования: а) языкастым стервам легче выживать, б) доводить до белого каления нужно на безопасном расстоянии, и в) нужна хорошая физическая подготовка для обеспечения этого самого расстояния.

Выученный урок пригодился в тот же день для пресечения прилюдных воспоминаний Валерки о нашем свидании. Мой рассказ о страхе приклеиться к соплям кавалера, порванной блузке и наставленных его 'умелыми' обниманиями синяках (два последних чистая выдумка) вызвали очень живой отклик, как у девичьей половины класса, так и у мужской части. А самый симпатичный парень школы, приобретя прозвище Сопля, в бессилии и злобе сбежал в тот день с уроков.

Это был лучший день в моей жизни. О чем я и записала в своем дневнике.

Дневник тоже был новшеством. Получилось совершенно случайно. Просто требовалось выплеснуть переполнявшие ощущения, а на столе лежали прикупленные к новому учебному году общие тетради... Ну и понеслась ручка по строчкам.

Кстати свою благодарность принцу за науку, я тоже высказала. А потом, подумав, принесла свои извинения, написав, что он хороший и даже симпатичный. Правда моя уловка перенастроить подсознание не помогла, так как приснившийся через пару дней принц, грозно вращал глазами, обещая много приятностей малолетней мерзавке. Мне стало стыдно, и, воспользовавшись тем, что он опять смотрел мимо, я спряталась под одеяло. Грозное высочество, никого не обнаружив, потребовало сменить настройки и пропало... на полгода.

За это время в моей жизни многое изменилось. К сожалению, не в лучшую сторону.

Во-первых, родители окончательно разошлись... Они как бы и раньше пытались разбежаться, но почему-то ребенок их удерживал. Довольно забавный взгляд на предмет, если учесть, что один из них считал меня ошибкой молодости, а другой крючком, на котором его потащили в загс. В конце концов, я не выдержала и заявила, что мне надоело слушать их разборки на тему 'Кто с кем гульнул'. Родители присмирели и, в течение нескольких дней выяснилось, точней выкристаллизовалось, нечто общее у этих довольно таки разных людей. Они меня не любят. Верней, ни у того, ни у другого нет чувства, которое бы можно было назвать любовью к своему чаду. Вот чувство ответственности есть, а вместо любви только искренне сожаление, что ее нет. И папа, и мама хотели бы как-то компенсировать такую ущербность, но...

Я их простила-отпустила, решив остаться с бабушкой и дедушкой... то есть с маминым папой и папиной мамой, которые очень сильно меня любили, видя в единственной внучке продолжение своих давно уже покинувших этот мир половинок. Эта общность в любви постепенно связала самых близких мне людей, так, что спустя несколько лет, когда я перебралась в съемную квартиру поближе к универу, они продолжали жить одной семьей. Они и умерли в один день: когда у деда случился инсульт, то к вечеру от переживаний у бабушки отказало сердце...

Но до этой печали еще далеко, и пока недовольный дед, сделав невыгодный обмен, переехал в соседнюю с бабушкой квартиру, чтоб быть поближе к своему солнышку (то есть ко мне) и не давать старой грымзе уродовать ребенка. Вот примерно так к пятнадцати годам я и обрела семью.

Вторая крупная перемена в моей жизни случилась из-за Валерки... Да, того самого Сопли Валерки. Месяца три спустя после нашего свидания, он оказался в неправильном месте в неправильное время, после чего вместе с множественными переломами надолго поселился в больнице, возвышавшейся через забор от моего дома.

Собственно говоря, это почти не оказало бы влияния на мою жизнь, если б наша классная, Елизавета Павловна, не заставила меня, как близко проживающую, пойти навестить одноклассника, передав ему дружный пламенный привет 'друзей-товарищей'.

Уж не знаю, что мне тогда стукнуло в голову, но я решила двинуться туда при полном параде. Благо дело бабушка, проработавшая всю жизнь гримером в театре, последний месяц активно преподавала внученьке искусство макияжа. Душа потребовала показать себя. Мол, войду в палату принцессой, добив морально этого в кровати.

Поначалу все складывалось легкой естественностью. Нарисованное личико произвело большое впечатление на охранника, и он за телефончик согласился не только пустить меня не в указанные часы посещений, но даже снабдил белым халатом с шапочкой. Правда я не очень поняла намеки, для каких игр может сгодиться мед. одежда, но, на всякий случай кокетливо поулыбавшись, записала ему номерок Елизаветы Павловны. Она меня сюда направила, пусть тогда и разбирается с парнишей. С ее огромным педагогическим опытом она наверняка все знает о развлечениях с медицинским халатом. Меня же влекло вперед желание добить Соплю, и я, помахав счастливому обладателю телефонного номера, проскользнула в больничные коридоры.

Боевой настрой по мере прохождения травматологии испарялся с каждым метром. А когда дошла до Валериной палаты, то увиденное царапнуло и сердце, и душу. Причем глубоко и весьма болезненно. Потому что когда здоровенный молодой парень, упакованный в гипс, со слезами на глазах умоляет тебя подержать ему утку, то игры в принцесс становятся уделом бессердечных дур.

Надо сказать, Валерка поначалу не узнал меня. Халат и макияж сыграли с ним злую шутку, заставив обратиться к однокласснице-обидчице с такой утилитарной просьбой.

И я помогла... Его руки были в гипсе, поэтому, как бы гнусно ни звучало, но все пришлось взять в свои руки. Естественно никакого удовольствия этот процесс мне не доставил. Но появилось небольшое удовлетворение от правильного поступка. Наверно именно так чувствовали себя школьницы во время войны, помогая раненым в больницах.

А потом, когда Валерка, в конце концов, узнал меня, у него случился кризис, и мне понадобилось часа два, чтобы разговорами-уговорами привести его в чувство.

Эффект от нашей беседы оказался довольно неожиданным. Решив на следующий день опять забежать ненадолго к раненому бойцу, я вдруг обнаружила, что за ночь превратилась в богиню. При этом к новому званию прилагался верный паладин.

Самое странное, что речь не шла о влюбленности. Даже близко такого не было. Я просто стала для него непререкаемым авторитетом. Практически во всем. Но без всякого раболепия, самоунижения. Валерка оставался нормальным парнем, мог вполне поспорить со мной и даже дать шутливый подзатыльник. Но стоило сказать, хочу, требую, окончательно решила, как он немедленно подчинялся. Он просто верил, что мне доступно знать и понимать несколько больше, чем дано обычному человеку. Почти как зрячая в стране слепых. Поэтому он может смело (и безоглядно) довериться мне.

Кроме того самозваный паладин тщательно охранял мои интересы, иногда вопреки своим собственным, но об этом мне довелось узнать позже, когда он, придя первый раз в школу после больницы, чуть было не полез с кулаками на здорового одинадцатиклассника, сально пошутившего над его богиней.

Валеркины родители заметили перемены в поведении сына задолго до выписки. Грубо говоря, они пришли в ужас, быстро придя к решению, что какая-то малолетняя мочалка изо всех сил морочит бедному больному мальчику голову. Правда, их отношение ко мне значительно смягчилось, когда независимые источники поведали им, что после школы я частенько захожу к Валерке, не гнушаясь помогать ему в житейских мелочах... Да и утка, и судно, и с ложечки покормить, и помыть-умыть. Прям как санитарка какая-то. Но не оставлять же человека беспомощным, если у настоящих санитарок до него руки не доходят.

Хотя, с другой стороны, забавно думать, что подобная работа может сделать из тебя чье-то божество.

Когда же мой подопечный выписался из больницы, его родители испытали повторный шок, узнав, что обоготворение меня относится не к половому влечению, а чуть ли не к религии. Валерка мгновенно был отправлен к психиатрам и психологам. Даже меня почти добровольно сводили к ним. Спокойствие в родительские души пришло совершенно с неожиданной стороны. Как рассказывал Валерка, на каком-то семейном застолье его папаша под рюмочку поделился печалями со своим сколько-то-юродным родичем Степаном. Тот, будучи не шибко интеллектуальным, но душевным мужиком, задал один простой вопрос: 'А как она (то бишь я) этим пользуется?' Отец моего паладина как-то подрастерялся, и ничего серьезнее 'посмотрела странно', да 'он ей дважды сумку из школы таскал' припомнить не смог. Родственник, выслушав обвинения, погрустнел, и с какой тоской сказал: 'Идиоты! Да если б девка у моего обалдуя так себя вела, я сам бы молиться на нее начал!' Аргумент произвел должное впечатление на Валеркиных родителей, подвигнув их к решению слегка снизить давление на сына. А потом они привыкли, и даже приспособились использовать мой авторитет. То есть капали на мозг не ему, а мне, чтоб я ему сказала. Особенно добивали просьбы присмотреться к его новой девочке и сказать 'ничего непонимающему'... точнее вынести вердикт, что они не пара.