Безымянный.
Он брел по городу в поисках места, где можно было бы спокойно помереть. Он был ранен навылет в самое сердце, ранен давно и неизлечимо. Бездомный пес, бродяга, волк-одиночка... Он мечтал иметь свое имя, но в памяти возникали лишь образы, с которыми можно было лишь сравнить его нынешнюю жизнь. Но он не жаловался даже на это. Жаловаться было некому. Хотелось просто умереть. Просто подохнуть, действительно подохнуть, как самая паршивая и сволочная собака, выгнанная на улицу дурными хозяевами, от которых и были переняты ее качества. Он желал умереть всем сердцем, потому что в этом сердце горело только одно воспоминание, и помнить его было слишком больно. Слишком...
Маленькая девочка тянет к нему крохотные ладошки. Улыбка, теплое прикосновение. Шепот: "Папочка, я люблю тебя... Пожалуйста, возвращайся!"
Взрослый человек плачет. Видеть рыдающего мужчину сорока лет... Что может быть более странным для человека, который сам не умеет плакать? Для меня действительно не было другого более сильного зрелища. Я, забыв о вежливости, встала напротив него, распахнув рот, и застыла.
А он действительно плакал. Чем-то похожий на бродягу. Даже не на бомжа, а на бродягу. Ясное лицо, никакой взгляд. Здесь не было ни капли алкоголя, только бесконечная боль в глазах, светло-серых, словно выцветших. Он что, слепой? И почему он плачет? Разве ему, взрослому, пристало плакать? Да и почему это зрелище так меня заворожило?
— Ты плачешь? — ну вот, кажется мой голос обогнал мое любопытство. — Разве в этом есть смысл?
Он не реагирует внешне. Он просто стоит, смотря куда-то в даль. Мне не стоит звать его снова. Мне надо извиниться и уйти. Но я не хочу уходить. Мне действительно интересно, кто он такой. Потому что я впервые сталкиваюсь с подобным человеком.
— Дай мне имя... — внезапно просит он, извлекая из-под серой рубахи пистолет. — Дай мне имя, я не хочу умереть безымянным. Сделай так, чтобы на могильной плите было хоть что-то написано.
— Чего? — мне кажется, или дело принимает дурной оборот? Что он хочет сказать своими словами о могиле? Зачем ему этот пистолет? Кто он? Маньяк?
— Вы маньяк?
— Я никто... Дай мне имя... — он прислоняется к стенке и оседает на пол. Ноги, словно неживые, странно расползаются в разные стороны. На замусоленной рубахе я замечаю кровь. И мне становится страшно...
Самое время повернуться и убежать. Но я смотрю в его глаза, и страх куда-то исчезает. Он не безумец, не маньяк... Это просто уставший от жизни человек.
— Имя... Умоляю... — из его горла вырывается хрип. Этот человек сейчас умрет, я понимаю это с болью. Неужели выжить для него настолько неважно, что он требует лишь имя?.. Но какое?
Я подошла и наклонилась к нему. В выцветших глазах умирал огонек.
— Я могу вам помочь? — чуть не слетает с губ, но я останавливаюсь, понимая, что это уже не нужно. Вспоминаю имя, любое имя, но ничего не приходит в мой мозг. Я смотрю в его полные надежды глаза. Мне больно. Я не понимаю, почему не могу дать ему такой ерунды. Я не понимаю, почему ему это так нужно. Этот момент нелеп. Но что поделать, если в голове крутится пустота?..
— Nameless... — шепчу я единственную фразу на английском, которую знаю. "Безымянный"...
Кажется, он представился как-то необычно. Возможно, что во всем было виновато имя, но она просто не запомнила его, вот и все. Пожалуй, она была слишком странной, чтобы быть как все. Она была обязана забыть это вычурное имя. Быть странной приятно. Быть слишком странной слишком приятно. Она знала это. Уже то, что она не умела улыбаться — было странно. И приятно.
Это было ее первое в жизни свидание. Она никогда не надеялась на любовь, потому что не умела любить. Она и не любила. Но ей было интересно. Когда он, смущаясь, предложил сходить в кино — мозг пронзил безумный интерес. И вопрос-ощущение — как это, ходить в кино с парнем? Она кивнула. По идее, она должна была улыбнуться, но ее губы не тронуло ничего. Совершенно. А он в этот момент был слишком занят переполнявшими его чувствами, чтобы заметить это.
И они пошли в кино. На странный старинный фильм. "Безымянный". Простое название. Черно-белый экран, по которому пляшут темные точки-огрехи прошлых лет. Мужчина, запрокинувший голову в небо. Задний ряд в таинственной полутьме. Поцелуи, просто для того, чтобы выглядеть круто. И ничего внутри.
Пустые встречи и пустые люди...
"Зачем мне жить?" — думаешь ты, проводя неострой стороной ножа по запястью. Пробуешь на вкус холод металла. Тебе не страшно в этот момент. Ты не собираешься резать вены. Просто хочешь понять, зачем тебе такая жизнь. Такая холодная. И пустая.
Он умер. Прямо на моих глазах. Человек из ниоткуда. Который уйдет в никуда. Для меня. Мысли вернулись в прежнее русло. Мне остается только думать, почему я дала ему такое странное имя. Зачем ему быть Безымянным, когда он хотел иметь имя?
Я набираю номер скорой. И ухожу из переулка, где умер странный и ненужный мне мужчина...
— Аниянт! Нужен аниянт! Пожалуйста! Найдите аниянта!
— Не ходи! — женщина прижимается к мужчине. По ее лицу текут слезы. За руку держится девчурка лет четырех. Картина, которая должна утвердить брошенные ему "не ходи!". Но мужчина вырывается из объятий жены. И идет туда, где надрываются военные в штатском.
Мир горел. Горело небо, горели деревья, горела земля. И только аниянты могли остановить это. Их было так мало. Найти все участки, зараженные анией, и уничтожить источник заражения. Возможно погибнуть. Это было суждено горстке людей. Здесь не должно было быть слов "не ходи!". Или пройти мимо пылающего мира, и нейтрализовать смертельный вирус, или умереть, когда будет заражено все.
И некому тогда будет бросить "Не ходи!", тебе в след.
— Аниянт! — кричит горстка солдат около остановившегося поезда, из которого высыпали люди, с безумием и болью смотрящие на горящий участок мира. Еще пару часов, и он начнет расти. Куда стремительней, чем сейчас... — Неужели нет аниянтов?!
— Я аниянт! - мужчина, в последний раз оглядывается на жену и ребенка. Девочка смотрит на отца таким ясным взглядом, что в его сердце разрывается мир. И ребенок, словно поняв это, кидается к нему, бежит под взглядами многих, и утыкается отцу в ноги.
— Папочка, я люблю тебя! Пожалуйста, возвращайся!
— Кто ты?
— Я? — мужчина с обожженным телом, почти нагой, мутным взглядом смотрит на спросившего. Его короткие волосы обгорели и свернулись на ставшей почти лысой голове. — Я... Я не помню...
— Откуда ты вышел? — голос лесничего полон удивления, а затем и понимания. — Разгорание ания... Ты... аниянт?
— Я не помню... — человека шатает. Он смотрит на землю, а внутри бьется два слова. "Папочка, я люблю тебя... Папочка, я люблю тебя... Возвращайся... Пожалуйста, возвращайся..."
— Ты чего? — мать с удивлением смотрит на дочь Никакого намека на прежнюю аккуратность — куртка смята и брошена под ноги, в глазах испуг, словно прорвавшийся через какую-то пелену.
— Мама! — девочка оседает на пол. — Я... Я... Он... Умер на моих глазах... Понимаешь? По-настоящему умер! Он... Я...
— Рада, ты чего? О чем ты говоришь? Почему ты вернулась так рано?
— Мама! Я не смогла!.. Я ведь ничем не могла помочь, правда?
— Конечно, не могла! Что случилось? — мать снимает фартук и наклонятся к дочери, проводя рукой по ее кудрявым волосам.
— Он... умер... — шепчет девочка, а из глаз у нее текут слезы.
Пожар! Пожар пожирает. Пожар пожирает пожар. Пожар пожирает...
Вокруг тлеет ВСЕ. А ты идешь сквозь искусственный-настоящий огонь, чувствуя, как кончается иммунная защита. Ты — аниянт. Тот, чьи тесты показали 13%-ую сопротивляемость анию. Так много и так мало одновременно. Теперь нужно найти прорыв. Нужно найти...
Одежда медленно плавится. Интересно, почему так медленно? И куда идти? Какая большая зараженная зона! Сколько минут осталось? Жаль, часы пришлось снять, они бы не выдержали первыми. Где же аний? Кто сбросил бомбу в беззащитный лес беззащитной планеты?
Где-то далеко замер поезд, которому перекрыты пути отступления. Люди зажаты в кольцо, через которое может пройти только такой, как он. Аниянт. Человек, который может унять Ад, унять маленькую бездну...
Аниянт просыпается в холодном доме. Голова мерзнет, тело страдает от жары. Два одеяла, толстых, из шкур лесных животных. Неподалеку пьет чай человек, который встретил его пару минут назад... Или пару часов?.. Пару дней?
— Он очнулся! — кричит другой голос, мальчишеский, справа. Аниянт поворачивает голову, оценивающе смотрит на мальчишку, который смеется в голос... От радости, что он пришел в себя? Аниянт опускает взгляд, и понимает, что у мальчишки нет ног. И что сидит тот на коляске... Какой ужас...
— Очнулся, Радий, очнулся... — довольно кивает лесничий. — Как ты, аниянт?
— Я аниянт? — тихо спрашивает мужчина. — Я?
— Ты, кто ж еще! — довольно восклицает мальчишка. — Самый настоящий! Ты герой! У тебя знаки на спине — три раза! Ты ходи в аний три раза!
Его глаза светятся так ярко, так счастливо, что в памяти снова возникают слова. "Папочка, пожалуйста, возвращайся..."
— Я должен идти... — затуманенным голос говорит аниянт.
— Куда? — всплескивает руками лесничий. — Ты не знаешь, где твой дом, как тебя зовут и куда идти. Куда ты пойдешь? Я отвезу тебя в город, но чуть позже. А пока что — побудь с нами.
— Я должен идти! — громким уверенным голосом говорит аниянт. Радий в коляске смотрит на него больными, полными ужаса глазами.
— Побудь с нами. — Повторяет он слова отца. — Побудь, мне так скучно сидеть здесь одному...
Аниянт смотрит на его ноги. Долго, словно думая. Радий поводит плечами — ему неуютно от этого взгляда, да и не хочется, чтобы незнакомый герой остался здесь лишь из жалости. Но быть одному — это так скучно.
— Оставайся! — все тем же тоном говорит лесничий. — На пару дней. Кто знает — может, память вернется к тебе...
"Папочка..."
Больше не жарко. Лишь холодно и скучно. Аний отбирает интерес к жизни, высасывая у человека тепло и счастье. Движения сначала кажутся быстрыми и неуклюжими, затем действительно становятся такими. Это так трудно — идти сквозь радиационный огонь, зная, что погибаешь и губишь других... Но что еще тебе остается?
А вот и аний. Большой камень, источающий вокруг себя жару и холод, жизнь и смерть. Деревья вокруг него стремительно растут, а затем так же быстро отцветают и высыхают, проживая свою жизнь во много раз скорее обычного темпа. Так же и ты. Вот треснет твой необычно высокий иммунитет, а там уже только ногами вперед... Хотя некому будет это сделать...
Руки, сухие, с потрескавшейся кожей, раздраженной от резко меняющейся температуры, тянутся к этому камню. Пока еще остался хоть один процент из данного тебе телом защитного света, есть шанс. Поглотить камень в себя... Как смешно, и как возможно.
Трясутся руки, стучат по камню пальцы. Свет-иммунитет проглатывает цельный камень, оставляя от него маленькие песчинки. Не выдерживает аний человеческих прикосновений, но его жизнь ничто перед бесценным временем, за которое поезд успеет выехать в образовавшуюся прореху, вытащив людей из кольца.
Камень рассыпается на две части. Аниянт кладет на каждый по руке — и чувствует, что иммунитет почти полностью поглощен лавой нематериального пламени...
На стул. Вот и полка. Тетрадки и учебники начальных классов. Ну, это память... Несколько женских детективов. Мамины. А вот и альбом. Старый, пыльный и толстый. Сколько же лет она не брала его в руки?
— Рада, ты чего? Решила молодость вспомнить? — мама вышла из кухни и удивленно посмотрела на дочь.
— Типа того... — Рада сползла со стула на пол, осторожно придерживаясь за стенку. — И зачем вешать полки так высоко?
— Папа делал, — усталым от постоянных повторений голосом отозвалась мама. — Картошку будешь?
— Я попозже сама разогрею... — девочка листала пожелтевшие страницы, хранящие в себе блеклые фотографии дедушек и бабушек. — Иди, не задерживайся...
— Тогда до вечера.
— До вечера... Мама!!! Кто это?!!
— Где? А, это...
Рада подняла полные ужаса глаза на мать. Та явно стушевалась, не желая говорить.
— Это твой отец. — Женщина пожала плечами, пытаясь придать делу неважный статус.
— Но ты говорила, что он...
— Ты была маленькая... — Мама и сама ненадолго стала маленькой, виновато потупив глазки и моргая ресницами. — ...Рада, ты чего? Ты чего плачешь? Он пропал! Без вести! Это давно было, но я думала ты помнишь! Мы же свечки ходим ставить! Рада, ну не плачь, ну что ты...
— Ты говорила, что он ушел...
— И не вернулся, правильно.
— Я думала он ушел к другой женщине! И бросил нас...
— Рада, разве это так важно?
— Важно! Он пришел! Он вернулся к нам, а потом... А потом... Это точно был он... Это был он...
— Вернулся? — Мама забыла о том, что опаздывает с обеденного перерыва на работу и присела рядом с дочерью. — Рада, когда? Он разговаривал с тобой?
— Не успел... Не узнал... Не понял... — Девочка задыхалась от рыданий. А потом ее лицо просветлело. — Он вернулся... Как и обещал...
— Рада, — мать виновато гладила дочь по голове. — Успокойся, все хорошо. Что с ним?
— Ничего, мама... — Рада отстранилась. — С ним все хорошо. Я поговорила с ним на самом деле, вот так...
— Правда?
— Конечно, мама. Ты знаешь, он передавал тебе привет...
декабрь 2008 — апрель 2009
