Adorable Yulie (Очаровательная Юлия)

ВИТАЛИЙ ОВЧИННИКОВ

ADORABLE YULIE

( ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ЮЛИЯ)

История одной современной женщины с

некоторыми элементами эротики

ЭЛКТРОСТАЛЬ

Часть первая

ИСКУШЕНИЕ

Каплю, глоток — нежнее,

   Я между строк — сложнее.

Проще тебе смешаю —

   Деготь и мед пополам.

    Пробуешь ты — не слышишь,

   Я затихаю — тише.

   Другому кому-то брызги

   Моих одиноких удач.

    Вырваться — как взорваться!

   Не разделить глоток

   Твоего медового счастья

   Дегтем мазанного моего.

       

"Чтобы избавиться от искушения, надо поддаться ему"

Народная мудрость

Вечерами, после работы на Юлию все чаще стала наваливаться хандра.

Именно этим словом определила свое нынешнее состояние Юлия. Молодая, кра-сивая женщина "бальзаковского" возраста; женщина в расцвете сил и здоровья, вполне определившаяся и состоявшаяся, имеющая любящего, заботливого мужа и взрослую дочь-студентку; женщину, только что назначенную на вполне солид-ную должность заместителя мера города по культуре, прекрасного водителя ав-томобиля, только лишь по каким-то своим тайным женским причинам предпочита-вшей нынешним шикарным иномаркам обычную нашу "Волгу" серебристого цвета А хандра представлялась Юлии в виде этакой, мало привлекательной на вид особы, худющей до невозможности и с жутко-мрачным взглядом не только на окружаю-щий мир, но на всю прошедшую и настоящую Юлину жизнь. Почему хандра пред-ставлялась Юлии именно такой женщиной, а не какой-либо иной и почему ее соб-ственная жизнь вдруг стала казаться ей совершенно никчемной, она не знала, не понимала и оттого начинала раздражаться. Раздражало ее буквально все: и этот постоянно ласковый, а сейчас еще какой-то озабоченно-виноватый взгляд мужа Николая, и безалаберная взбалмошность дочери, буквально утонувшей в своих лю-бовны похождениях с каким-то не слишком опрятным и не слишком обходитель—

ным в общении молодым человеком, "юнцом", нигде не работающим и нигде не уча-щимся, неизвестно на что живущим, но всегда бывавшим с деньгами, да с немалыми и совершенно не собирающимся, на взгляд Юлии, обзаводиться в ближайшее время семьей. И на работе все шло как-то не так, как хотелось бы, а вот как хотелось — и самой-то было не слишком ясно. А точнее — совсем не ясно. Ясно было только одно — плохо ей! Так плохо — что волком выть хочется. А если человек убежден, что ему плохо, значит, так оно и есть. Потому что человек несчастен постольку, поскольку сам в этом убежден. Вот и вся исти-тина. И ничего нового в этой истине нет..

Короче — жизнь зашла в тупик, душа требовала перемен. Хотя оснований для по-добных выводов вроде бы и не предвиделось. Хоть в микроскоп смотри! Все шло, как обычно. Ничего особенного, ничего тревожного, ничего подозрительного и даже ничего сверхъестественного. Хоть к бабке иди, хоть к экстрасенсам! Благо, что развелось их се-годня — до невозможного, хоть пруд пруди...

Да и о каких именно переменах могла идти речь — не было ни малейшего пред-ставления. Единственная ясность заключалась в том, что где-то в душе или в сознании, а, может, даже и в самом подсознании созрело ощущение какого-то жизненного тупика, бе-зысходности. А потому, надо было срочно что-то делать, что-то предпринимать, что-то менять, а вот что именно и как — вопрос вопросов, сплошная неопределенность, полней-ший мрак, неизвестность, пустота. Или, как говорит дочь — "сплошной облом"...

— Юля, милая, иди ужинать, — раздался с кухни голос мужа. В его голосе были и всегдашняя теплота и некое участие, и даже как бы понимании

Муж появился в дверях в своем темно-синем шведском спортивном костюме, по-даренном год назад Юлией ко дню "Защитника Отечества" и очень шедшем к его ярко си-ним глазам. Поверх спортивного костюма был надет кокетливый кухонный передник Юлии с яркой кружевной оторочкой.

— Вы-ырядился...,— вдруг неожиданно зло подумала Юлия, чувствуя в себе стреми-тельно нарастающее глухое раздражение, — мужчина называется... Юбку бы еще надел Совсем бы тогда хорошо было...

И явственно ощущая несправедливость своих мыслей о муже и оттого еще силь—

нее раздражаясь, она встала с кресла и глухо бросила:

— Я не буду ужинать... Не хочу чего-то...

Муж вздохнул, поджал губы и укоризненно покачал головой:

— Зря ты так, Юленька. Ты ведь — женщина. А женщина должна всегда помнить о своем здоровье. Поешь хоть чуть-чуть...Я сегодня такие голубцы приготовил — закачаешь-ся!... Только пальчики оближешь

Слова мужа ударили ее, как хлыстом.. Юлия закусила нижнюю губу, чтобы сдер-жать рвущийся изнутри бранный крик и, махнув рукой, пошла в ванную. Она закрыла дверь на защелку, тяжело вздохнула и подошла к настенному зеркалу.

На нее смотрела молодая еще и довольно симпатичная, а, если признаться, то кра-сивая женщина. Из тех женщин, на которых хочется смотреть и мужчинам, и женщинам. Вот только щеки полыхают жаром, словно пощечину только что получила, и глаза что-то так подозрительно блестят, слезами налились, еще чуть-чуть — и заплачет. И здесь ее губы дрогнули, скривились и ей стало так себя жалко, так жалко, что она всхлипнула, судорож-но втянула в себя воздух и...действительно заплакала. Но плакала она легко, без надрыва, свободно, словно бы очищалась. И ей стало легче.

Она умылась, поправила прическу, открыла шкафчик с туалетными принадлежнос-тями и привела себя в порядок. Затем внимательно оглядела себя в зеркале:

— Да нет, ничего...Зря я на себя так напустилась...Красивая все-таки женщина. Это уж факт...И факт такой, от которого никуда не денешься...Причем, красота у этой женщи-ны не какая-нибудь там вызывающая, броская, вульгарная, уличная, а сдержанная, стро-гая, серьезная, как у современной деловой женщины. Вот только щеки, — она вздохнула и укоризненно покачала головой, — конечно же — чересчур...Как подушки...Прямо-таки — вы-пирают...Чуть ли не торчат...Не спрячешь никуда...Срамота и только...Похудеть бы нем-ножечко не мешало...Но ...только на лицо...На лицо...Больше ни на что не надо...Фигура пусть останется прежней.. Слегка полновата, конечно...Особенно в бедрах...Но это все-та-ки полнота нормальной, зрелой и цветущей женщины...Женщины, наполненной женской силой, женским обаянием очень, как сейчас говорят, сексуальной Хотя, если уж быть от-кровенной перед самой собой, до сих пор не слишком понимаю, что же это понятие на самом деле обозначает...

Юлия подтянула живот, приподняла грудь, оперлась ладонями обеих рук в изги-бы бедер, повернулась несколько раз перед зеркалом: туда — сюда, направо — налево...

  —   Действительно хороша...Даже очень...Будь я мужиком — обязательно соблазни—

лась бы... Приударила бы с удовольствием...Не упустила бы свой шанс...Ни за что... Зер-кала не обманывают...Их не проведешь... Бабенка — что надо...

И здесь в ее памяти вдруг всплыли знакомые когда-то строки:

  

   Зеркала, зеркала — измучили,

   Зеркала заломили стан,

   "Запытали" руки ждущие —

   Дрожь ответная зеркалам.

  

   Зеркала — свист кнута настоящего,

   Сострадания нет в зеркалах,

   Только губы нервно дрожащие,

   Еле грань ощутят — холодна.

  

   Зеркала, зеркала — неподкупные,

   В четких гранях — исповедь глаз.

   Ни прошедшего, ни грядущего —

   Неизвестности мутный взгляд...

  

Это было ее стихотворение. Давнишнее. Еще девчачье. И давным — давно уже по-забытое. А вот сейчас вдруг вспомнилось. С чего бы это?

Когда-то Юлия писала стихи. Хотя писать начала довольно поздно, лет в шестнад-цать. Но сразу — много. Целый поток стихов. Ее как будто бы прорвало. Неожиданно и вдруг. Безо всякой видимой причины. И стихи сразу полились водопадом. Писала Юлия легко, как бы играючи, залпом. И сразу — целиком,готовые. И никогда потом ничего в сво-их стихах не исправляла, н е переделывала. Писала и складывала в стол. Писала и склады-вала. Писала и складывала. Печататься не пробовала. Стихи свои никуда не посылала: ни в редакции газет, ни в редакции журналов. Даже в свою городскую газету ни разу не обра-щалась. Хотя Москва с ее бесчисленными соблазнами была практически под боком, и она редкую неделю там не бывала.

Почему? Трудно сказать. Но ведь в жизни каждого из нас наверняка есть моменты, а, может, и факты какие-нибудь, существование которых нам невозможно объяснить. Ни самому себе, ни окружающим нас людям. Они — были. Они — есть. И все — тут. И никуда от них не денешься. Ни-ку-да.. Как бы порой нам этого не хотелось. Приходится просто при-знавать за ними право на их существование в нашей жизни. Так и здесь.

Стихов Юлия писала много. В основном, лирические, о любви, о смысле жизни. Несколько больших толстых тетрадей в плотных переплетах.. Стихи были странные, нео-бычные, трудные для восприятия, многоплановые, с мощной, но малопонятной образ-ностью, с выдуманными словами, часто нерифмованные совсем или рифмованные час-тично, но не белые стихи, а как бы недописанные, недоделанные до конца, но не доделан-ные намеренно, специально, остановленные как бы на полпути, чуть ли не в прыжке...

А потом, лет в двадцать, стихи кончились. Юлия перестала их писать. Также нео-жиданно, как и начала. И больше потребности в стихосложении, в подобной манере само-выражения она не испытывала. Никогда. И о своих стихах не вспоминала. Тоже никогда. Как будто их и не было в ее жизни.

Но вот сейчас почему-то вспомнила одно из них. Про зеркала. Странно...Странно. .И почему именно про зеркала? Хотя стой! Вот еще одно. Надо же! Надо же! День-то у меня какой сегодня! День поэзии! Воспоминаний о поэзии...

  

   Я ладоней твоих не коснусь,

   Я в свои собрала и скомкала,

   Все, что намертво держит пульс,

   Назначалось тебе и — не отдано.

     

   Я не вижу лица — на вдох,

   Пелена солона — на выдох.

   Я тебе принесла оброк

   За слова, что опять на выпад.

  

   За все взгляды, что были — прочь,

   За платок на столе неношеный,

   За порог и за пряди в воск,

   За глаза, что сегодня — омуты.

  

   По золе "чирканула" — пыль,

   Во все стороны — перекрестками.

   Отголосками мы — быль,

   Тень от тени отпрянет — по ветру...

  

Юлия продекламировала свое стихотворение сначала шепотом, чуть ли не про себя, потом вслух и удивленно пожала плечами. Неужели это она когда-то написала?! Стихотворение-то вроде хорошее. Ну и ну..... "Интересненький" расклад жизни у тебя, Юленька, получается! Очень даже "интересненький"...Самой удивительно...И когда же это все было, а? Когда?

Юля наморщила лоб, напрягая память и...действительно вспомнила. А написала это стихотворение когда-то очень давно девятнадцатилетняя голенастая девушка, студент-ка— Всесоюзного Государственного института культуры, еще ни разу в жизни не целовав—

шаяся и очень серьезно относившаяся ко всему тому, что касалось отношений между муж-чиной и женщиной. И трудно сейчас сказать — права ли она тогда была или нет. Во всяком. случае, своей собственной дочери того же возраста и того же примерно социального по-ложения такого она сейчас ни сказать, ни пожелать не сможет.

Юлия решительно тряхнула головой, как бы стряхивая с себя эту вязкую и совер-шенно не нужную ей сейчас пыль прошлого, улыбнулась своему отражению в зеркале и вышла из ванной.

Дверь на кухню была открыта. Муж сидел на стуле около стола, опершись подбо-родком в раскрытую ладонь левой руки и смотрел куда-то вдаль. Лицо его было задумчи-вым и строго печальным.

Юлия неслышно подошла к нему, нагнулась, обняла за шею, поцеловала в начина-ющуюся на затылке лысину и тихо, ласково сказала:

  — Коля, миленький, а я есть хочу! — и, помолчав немного, добавила, — И выпить то—

же не отказалась бы...От сухенького...

Муж повернул к ней голову, глянул снизу в глаза Юлии и улыбнулся. Губы у него яркие, пухлые, четко очерченные, чувственные. Их хочется всегда целовать. И, наверное, не только мне, — подумала Юлия, — и потянулась к его губам. Они поцеловались. Поцело-вались нежно, трепетно и осторожно, чуть-чуть, словно опасались спугнуть или порвать эту тоненькую ниточку доверия, взаимопонимания и духовной близости, возникших в этот момент между ними. Затем муж сказал:

   — Ты посиди здесь. А я в зале накрою. Может и вправду — выпьем...

Юлия отрицательно покачала головой:

— Не-ет...Давай лучше вместе... И, действительно, давай праздник себе устроим

Наш только праздник. Для нас двоих...Для тебя и для меня...

Они накрыли стол в большой комнате свежей, накрахмаленной до хруста празд-ничной скатертью, зажгли свечи в старинном канделябре, купленном по случаю в анти-кварном магазине на Арбате. А затем за дело взялся муж. На него просто приятно было смотреть, когда он работал. У него все горело в руках. Он все умел, он все мог, этот быв-ший полковник Советской армии, а сейчас — торговый менеджер одной из брокерских ком-паний, в бесчисленном множестве появившихся в городе в последние годы.

И вот уже на столе стоит пузатая бутылка крепчайшего французского "Наполео-на", длинная, узкогорлая бутылка болгарского "Мурфатляра" в окружении "муженых" го-лубцов, нескольких салатов, винегретов и кое-каких еще закусок, которые смогли быстро сообразить ловкие руки мужа из того самого обычного, что всегда находились в их холо-дильнике.

Они выпили, закусили, поели, даже потанцевали. Голубцы действительно оказа-лись отменными. Да и все остальное на этом, неожиданно собранном столе, были на са-мом классном уровне и соответствовало их нынешнему моменту. Тоже возникшему нео-жиданно: и вино, и музыка, и эти трепетные, слабо дрожащие язычки пламени свечей, и танцующие тени на стенах... Все было хорошо... Все было прекрасно...

Муж ее, как всегда оказался на высоте. .Он всегд а был мастером своего дела, ее Николай. Еще с тех памятных лет, когда, когда он, капитан Советской армии, выпускник Военной Академии, появился в их квартире. Высокий, стройный, с удивительно синими глазами и густой, слегка вьющейся шевелюрой, небрежно зачесанной назад. Ее отец, под-полковник Советской армии, тогдашний начальник капитана, их и познакомил. И Юлия с первого же взгляда на этого чернявого капитана поняла, что пропала, что никто в жизни ей, кроме вот этого незнакомого мужчины в военной форме, больше не нужен. Ни сейчас, ни вряд ли еще когда. Вот тогда и появилось это странное стихотворение, датированное днем их знакомства.

  

   Жизнь поделена на бездны,

   Берегов разрыв — между.

   Только кину взгляд долгий

   Поперек ветров — в полдень.

  

   Тот, кто рядом — пусть ищет,

   Недостатков моих — "тыщи",