За окном звенела метель, и елочные лапы уже согнулись под белоснежным бременем. Задернуть бы шторы, и уснуть, завернувшись в теплый плед, но я продолжаю стоять у окна, как амстердамская девица в районе красных фонарей. Офис Росса напротив, и он злится, когда я отгораживаюсь и пропадаю из его поля зрения.
Мы ненавидим друг друга уже два года, хотя, нет... сначала мы очень любили, не представляли и дня врозь, спали в одной постели и каждый день занимались любовью. Несмотря на разницу в возрасте, для меня Росс был лучшим мужчиной на свете, я удивлялась безграничности его фантазий, одержимости сексом, и гордилась тем, что он научил меня любить.
Прошлое Рождество изменило все. На моих глазах Росс овладел вызванной в наш дом девицей, сильно ударив ее, просто потому, что захотел причинить боль. Он не позволил мне уйти, и я невольно участвовала в этой вакханалии, с ужасом наблюдая за ними. Присоединиться я отказалась, за это получила хлесткую пощечину, и моя кровь, хлынувшая носом, брызнула на ковер. Росс больно схватил меня за шею и ткнул в чужое тело, сосок девицы уперся в мою щеку, и алая струйка стала стекать на покрывшуюся мурашками кожу. Проститутка завопила:
— Убери ее, слышишь?! Она вымажет меня кровью!
Росс потянул меня за волосы и поднял лицо вверх, теперь теплые дорожки сползали по моим щекам под внимательным взглядом мучителя.
— Гадина... — пробормотал он, отпихнув меня в сторону.
Так закончилась наша любовь, но чувство во много раз сильнее все еще удерживало нас вместе.
Звук открывшейся двери отвлек меня от созерцания тяжелой от снега ели.
— Корреспонденция Ростислава Андреевича.
Секретарша. Конечно, он с ней спал. Росс перестал скрывать от меня свои похождения, вызывая остатки былого чувства, и, как мальчишка, радовался наказанию, следующему за всплеском моей ревности. Его садистское воображение превосходило все когда-либо виденное мной, прочитанное в книгах, или приснившееся в ночных кошмарах.
С каждым прожитым днем страсть Росса становилась все необузданней — утро начиналось с того, что он стаскивал меня сонную с постели, гнал голой в столовую, где приковывал к ножке стола, и приказывал Александре подать завтрак. Наша домоправительница не удивлялась, она хорошо знала Росса, и он дорожил ею, почти так же, как мной. В конце концов, я привыкла к такому обращению, но все равно боялась его неожиданных ударов, и глаз наполненных звериной ненавистью.
Почта лежала на консоли. Разноцветные пакетики, глянцевые рекламные брошюры, поздравления с Рождеством и одно необычное, в голубом конверте, с большой маркой, и красивым почерком, заполнившим адресные строчки. Оно заинтересовало меня. Письмо было написано дамой — бумага тонко пахла ванилью, а округлые буквы напоминали женские формы... От моих выступивших слез, они расплылись перед глазами, словно на чернильных узорах растаяли снежинки.
Секретарши и горничные, стюардессы и официантки... я могла бы создать целую коллекцию женских профессий, оказывающих дополнительные услуги моему мужу, они не задерживались дольше одной ночи, Росс любил разнообразие, и лишь я была неизменной деталью его жестоких забав. Но, это письмо... Неужели я рано обрадовалась тому, что прошлое Рождество не повторится, и несколько часов мы будем напоминать обычную семью: я надену красивое платье, положу подарки под елку, и попрошу Александру... нет, сама нафарширую рождественского гуся.
— Какого черта ты лезешь читать мои письма!
Я не слышала, как он вошел, только вздрогнула от его свирепого окрика, подняла глаза и тут же согнулась пополам, выронив конверт на пол. Он предпочитал бить в живот, очень редко по лицу — не любил разбитых губ, потому что долго не мог их потом целовать.
— Не надо, милый, прошу... сегодня праздник... — простонала я от боли.
— Для меня он уже начался, дорогая! Сегодня у нас будет гостья, и попробуй только сделать постное лицо.
Росс поднял письмо, сел в кресло, прикурил от настольной зажигалки-глобуса. Когда-то, в счастливые времена, я подарила ему эту игрушку — тяжелый шар был выполнен из драгоценных камней, Росс часто рассматривал искусно выложенные материки, сапфировые океаны, и маленькую рубиновую звезду на месте столицы.
— Что у нас на ужин? — спокойно спросил он, будто придя с работы, просто чмокнул меня в щеку.
— Я хотела запечь гуся... — ответила я, не поднимаясь с колен.
— Она не любит жирного, придумай что-нибудь другое.
— А что она любит? — тихо спросила я, стараясь не разозлить мужа. — Я сделаю все, что ты пожелаешь.
— Что она любит? — переспросил он, и счастливая улыбка озарила его лицо: — Она любит меня!
Звук дверного колокольчика раздавался по дому, Александру я отослала, и поэтому пришлось открывать самой. Мои руки дрожали, но на лице сияла приветливая улыбка, с замиранием сердца я ожидала увидеть соперницу. Она вошла, стряхнула снег с меховой муфточки, и откинула капюшон шубки.
— Долго не открываете, — недовольно пробормотала гостья. — Где папа?
— Кристина?! — вырвалось у меня.
Девушка оглядела меня с ног до головы. Я съежилась, на меня ненавидяще смотрел женский вариант Росса.
— Вы его новая жена, — утвердительно бросила она, словно увидела на мне клеймо.
Почему... почему он не сказал мне, что письмо было от дочери? Мне стало безумно жалко нас обоих, ушедшую любовь, нелепые ошибки...
— Кристина, вы, наверное, хотите побыть наедине с отцом? — тихо спросила я, принимая на руки сброшенную шубку.
— Собственно, затем и приехала.
— Тогда проходите в гостиную, там накрыт стол.
Она хмыкнула, но, похоже, обрадовалась счастливому избавлению от моей особы.
Спустя минуты по этажам разнесся нечеловеческий вопль, а я убрала в сумочку тщательно вымытый глобус, и вышла из дома — пусть дочь привыкнет к новому облику отца, я тоже не сразу узнала его, когда вытащила запеченую голову из духовки.
