Это судьба

1.Недобрые перемены.

Огонь, казалось, был всюду. Полыхали избы, бани, сараи, плетни... Ярко-рыжие языки пламени обнимали деревенские постройки, постепенно поглощая их. Дерево жалобно трещало, но не могло противостоять стихии. Постоянно слышны были крики — где отрывистые, а где и истошные, полные мучительной боли. Горели поля с недобранным зерном, и лишь лес оставался нетронутым. Дым душил людей, выбегавших из этого ада, заставляя бросать те предметы, которые многие тщетно пытались спасти от жаркого пламени. Общая суматоха продолжалась недолго, но самим участникам событий минуты казались вечностью.

Спустя годину (*час) уже вся деревня собралась на холме в отдалении и наблюдала, как догорает их жилье, их любовно и с огромным трудом налаженный быт. Кто-то горько сожалел об утраченных ценностях, кому-то было жаль погибшую или убежавшую скотину, а кто-то оплакивал погибших родственников. Людских жертв оказалось не так много, как могло бы быть при таком размахе пожара, но и единичные потери кому-то причиняли боль, затмевающую печаль от утраты крова и разрушенного хозяйства. Ни одна семья не осталась в стороне от беды — сгорела абсолютно вся деревня, в том числе и дома, стоящие в некотором отдалении от основной массы... Лес же остался стоять — не пострадало ни единого дерева.

Тесно сбившись в кучу — стоя плечом к плечу с родными и соседями, обнимая детей и скотину, судорожно сжимая уцелевшую домашнюю утварь, бывшие жители села Горделицы с ужасом и отчаянием наблюдали как исчезает в огне и дыму их дом. Где-то слышались тихие стенания, кто-то шепотом молил бога о заступничестве, кто-то утирал слезы с чумазых щек, а кто-то молчал, стиснув кулаки и зубы. Каждому было ясно, что село не могло самостоятельно вспыхнуть одновременно со всех сторон, да так, чтоб огонь не перекинулся на деревья. Уже много лет жители Горделицы стоически терпели произвол со стороны соседнего княжества и из рика в рик (*из года в год) прятали честно нажитое в глубоких тайных погребах, не отдавая врагу без боя ни единого трофея и лишь усмехаясь в ответ на угрозы. Завистливые басурмане каждый рик грозили, что не будет житья гордому поселению, коли они не будут платить соседям за спокойствие товарами и пищей. Уже не раз горел дом старосты, который затем всем селом отстраивался заново, да краше, чем был. В позаминувшем рике (*позапрошлом году) местный знахарь, дед Корнил, с ног сбился, помогая лечить массовую хворь, а не далее чем в конце прошлого жнивня (*августа) сгорели все поля с несобранным урожаем. Сельчане лишь посылали врага в лапы к их темным богам, что окончательно вывело лиходеев из себя. Зима выдалось тяжелой и голодной, не смотря на помощь, прибывшую от столичного князя, умирали старики и маленькие дети. Люди были обессилены и возлагали большие надежды на этот рик. Весна и лето выдались теплыми и в меру дождливыми, в грибах, ягодах, дичи и овощах не было недостатка. Памятуя об утратах прошлого рика, запасы делались в большем объеме, нежели обычно, и тщательно прятались в укромных местах. Теперь люди с обреченностью прикидывали, что из их заготовок могло уцелеть, а с чем придется навсегда проститься.

Маленькая и очень худенькая девочка смотрела на огонь, крепко держась одной рукой за рубаху старика, в изнеможении прислонившегося к дереву, а другой прижимая к груди испуганного крохотного крольчонка. Ее глаза были широко раскрыты, а губы плотно сжаты. Милиссе одиннадцать лет, но за минувший голодный рик она совсем не выросла и выглядит, словно девочка лет восьми-девяти. Суровая деревенская жизнь, ранняя потребность в помощи старшим и образованные родители, любившие свою большеглазую красавицу-дочурку— заставили девочку повзрослеть раньше своих сверстниц. В отличие от других детей своего возраста, она умела не только вести хозяйство и помогать матери в рукоделии, но и по складам читать, считать до сотни и выполнять простые арифметические подсчеты. Кроме того, Милисса имела живой нрав, интересовалась всем вокруг и имела представление обо всех доступных для женщины ремеслах. В ее умелых ручках горела любая работа, но особое мастерство проявлялось в ткачестве, вышивке и кружевоплетении. Ее яркие столешники, рушники, вышитые сарафаны, плетеные пояса и кружевные изделия вызывали гордость у близких и интерес у соседей. Жизнь никогда не была простой, но милую девочку всегда любили и она была весела и улыбчива, чувствуя душевное тепло и одобрение близких. Теперь же в этот страшный день ее маленькое счастье сгорело в пожаре вместе с деревней. Она крепко держалась за своего деда — старого скорняка Ставра. Он был единственным из ее родных, кто смог спастись. Бабуля оставила этот мир еще в начале зимы, а батюшка с матушкой сгорели в пожаре вместе с баней. Милисса, не смотря на охватившее ее оцепенение, прекрасно осознавала все происходящее и ощущала гнетущую пустоту в груди. Безмолвные редкие слезы катились по щекам.

-Так больше не может, не должно продолжаться!— послышался из толпы громкий мужской голос. Сжав кулаки и играя желваками, молодой плотник по имени Назар, шестнадцати лет отроду, первым вырвался из пут вязкого отчаяния. — Пусть князь, если ему так нужна эта земля, строит стены и помещает в Горделице постоянную дружину! А еще лучше собрал бы армию и показал проклятым супостатам их место! Но покуда этого не случилось, я так считаю, что не дело нам здесь оставаться! — Выразив свою мысль, Назар обвел твердым взглядом односельчан. — Все одно где возводить село — здесь или на новом месте!

Встрепенувшись от громкого голоса плотника, горделивцы пытались обдумать поступившее предложение. Постепенно отвлекаясь от своих печалей и тревог, у людей взамен тоски прорвалось ожесточение против тягот их неспокойной жизни. Всем, так или иначе, хотелось покоя и размеренного быта, но и принять решение оставить родное место было выше их сил. Им пришлось бы оставить погост, где почивали их близкие и родные, проститься со знакомыми с рождения, привычными местами, выдержать недовольство князя, запрещавшего покидать деревню и отправляться в тяжелый путь в поисках нового места для поселения.

-Говорю вам, не будет нам здесь покоя вовек! И нашим детям после нас придется так же маяться, покуда не покорятся презренным басурманам! — продолжал убеждать односельчан Назар.

-Отныне проклято это место. Нечистый огонь сжег людей и скотину. Деревню принесли в жертву своим богам проклятые язычники. — Веско произнес отец Софон, оглаживая бороду. — Не зря сгорела часовенка, прав Назар, не стоит здесь оставаться.

Сельчане гомонили, не приходя к решению. Староста со всей семьей погиб в пожаре — их, по-видимому, предварительно заперли в избе. Больше некому было принимать ответственные решения, а заниматься перевыбором прямо сейчас было не с руки — головы другим заняты.

-Предлагаю всем обождать до завтра... После того как огонь окончательно утихнет нужно будет осмотреть дворы — тела усопших поискать для похорон, да и проверить не сохранилось ли чего из имущества... А после, как все закончим — сызнова соберемся и обстоятельно примем решение.— Внес очередное предложение молодой плотник. На том и порешили...

* * *

Следующий день Милисса помнила смутно. Они с дедушкой, как и большинство селян, провели ночь в лесу, укрывшись опаленными тулупами. Дедушка часто надсадно кашлял, что заставляло девочку просыпаться, если ей удавалось-таки провалиться в дрему. С рассветом Милисса встала и побрела к озерцу — умыться самой и напоить крольчонка, которому до вчерашнего дня не успела придумать имя, ночью же, чтобы отвлечься, она обдумывала варианты. Больше всего ей хотелось назвать малыша в честь батюшки, хотя скотине обычно не давали человеческих имен. Прикинув, что будет странным называть кролика Велимиром, она сократила имя до Лима.

В памяти отложились смазанные воспоминания о том, как морщась от запаха гари, они со Ставром ворочали горелые бревна, чтобы пробраться в погреб за припасами на зиму, копались в пепле в поисках сохранившейся домашней утвари...Последнее заняло немного времени, так как уже на первый взгляд было видно, что уцелеть мог лишь металл. К остаткам бани дед пошел один, наказав Милиссе даже не смотреть в ту сторону... Вечером были похороны. Всей деревней копали ямы и мастерили гробы, дети собирали цветы. Ближе к ночи, когда уже упали сумерки, поминки были закончены. Вместо обычных обильных столов были бутыли с брагой и маринованные грибы.

Уже ночью у костра состоялся, наконец, общий совет относительно планов дальнейших действий. Разговор вели мужчины, хотя женщины и дети тоже присутствовали. Жены, кто в семье пользовались уважением мужей, в ходе обсуждения позволяли себе высказывать свои мысли шепотом, но в конечном счете позицию семьи отстаивали мужчины. Вести совет вызвался Назар, как вынесший предложение на обсуждение. Некоторым мужчинам было не по нраву, что полномочия, которыми обычно обладал староста, возложены на парня, который лишь рик как признан совершеннолетним и, к тому ж, не женат, однако других подходящих кандидатур все равно не нашлось.

За минувший день предложение Назара нашло больше сторонников, чем было изначально. Все убедились в справедливости слов молодого плотника — восстанавливать село нужно было с нуля и все равно, где это делать — на месте пепелища или в более отдаленных местах. Главной проблемой переселения признавали то, что когда князь узнает о том, что они покинули Горделицу — будет гневаться. Находясь здесь, на границе, в сложных условиях, сельчане платили половину стандартного оброка. Через поселок проходил малый, но все же торговый путь — купцам нужно было иметь место для ночевки перед продолжением пути, да и ремесленники имели возможность сбывать продукты промыслов по более выгодным ценам, нежели предлагали соседние села. Хоть положение на торговом пути было престижным, но по факту это приносило деревне больше убытков. За все лето, когда дороги позволяли осуществлять переходы, проходило всего два-четыре каравана — так что большую часть изделий все же сбывали соседям. Если бы не тяжелое соседство, село давно могло бы стать городищем — люди были работящими, процветали ремесла, которые и были основным занятием. Земледелие велось лишь для личных нужд, совместными усилиями. Завистливые басурмане считали село богатым, хотя это было далеко от правды, и немилосердно терзали деревню. Пожары, мор и голод окончательно вымотали людей, но князь не давал разрешение покинуть это место, убеждая, что будет высылать дружину к осени, когда активизировались вороватые соседи. Но помощь ни разу не поспела вовремя...

— За нарушение приказа князя, на новом месте деревне могут назначить к уплате двойной оброк, что не позволит наладить быт и вынудит либо вернуться, либо жить впроголодь, хуже прежнего! — Насупив брови, говорил Орест. Мужчина средних лет, шорник по профессии, был одним из тех, кому не нравилось влияние Назара на совете, хотя в глубине души и он признавал, что терпеть набеги соседей больше нет ни сил, не желания.

— А если бы мы все сгорели вместе с домами, с кого бы он требовал двойной оброк? — горячился Дмитро — друг Назара.

-Раз не сгорели, то по указу князя должны оставаться здесь. Или расходиться по родственникам в других селах. Но не возводить новое, бросив старое место. — Не глядя в глаза односельчанам продолжал противиться Орест.

— Мы можем направить извещение князю, что село сгорело дотла, не уцелело ни одного двора. Пусть понимает как хочет — выжил кто или сгорели все. Покуда опознают куда мы подевались — уже успеем отстроиться. А там разберемся с оброком. Все одно платить оброк лучше, чем опасаться за свою жизнь и хозяйство. Князь суров, но не жесток. Лютовать не будет. Коли место хорошее найдем, может и сами, первыми челом бить о прощении будем, дар соберем...

— Все у тебя больно гладко получается, да быстро. Гонцы княжеские с защитой, да за оброком через мисяца два придут. Мы же со скарбом перемещаться медленно будем. Пока место найдем, пока землю под поселок подготовим — все одно не управимся до осени... Ныне середина чэрвеня (*июня), первые дома только в вересне (*сентябре) стоять будут... — Перебил Назара дед Аким — старый мельник.

— Возможно и так, хотя я полагаю, что первые дома могут и к середине жнивня (*августа) быть. Не думаю, что совсем далеко пойдем. Предлагаю двигаться внутрь княжества, к реке Визинке. Рядом с рекой селиться завсегда лучше, чем в глухом лесу с неспокойными соседями рядом. — Спокойно ответил Назар.

-На Визинке? Там крепкое село есть, Ладница, тыждень (*неделя) с небольшим пути отсюда... Место хорошее. — Включился в беседу кузнец Ждан.

— А что рядом, пригодные для поселения места имеются? — Задумчиво потирая подбородок, поинтересовался Назар.

— Пожалуй что найдутся. Особенно, на другом берегу. Речка полноводная, но через нее маленький мосток имеется в отдалении от деревни.

У кого-то из сельчан нашлись дальние родственники в Ладнице, у кого-то знакомые — все сошлись, что люди там душевные и поселиться неподалеку было бы заманчиво. Еще через годину переходить на новое место решили единогласно. Назавтра было решено сколачивать телеги, грузить в них скарб и выдвигаться в путь.

2.Переход.

Как двигались — где-то по дорогам, где-то лесными просеками — в памяти Милиссы почти не отложилось. Она все еще была под впечатлением от произошедшего горя и в первые дни механически переставляла ноги и выполняла поручения, помогая дедушке.

Ставр шел сгорбившись, словно о тяжкой ноши, держась рукой за край телеги. Добра со всей деревни набралось немного — телег было втрое меньше, чем дворов на селе, да и ехали они полупустыми. В основном, глухо звеня, в них тряслись наконечники сельскохозяйственных орудий труда и прочая металлическая утварь. Кое-где ехали матери с маленькими детьми. В телеге Ставра помимо домашних мелочей располагалась клетка с испуганными кроликами и профессиональный инвентарь с невыделанными шкурами, находившиеся во время пожара на улице. Пожилой человек думал о том, что преподнесет им будущее и, хмуря кустистые брови, поглядывал на внучку. Улыбчивая девочка, словно солнышко, освещавшая каждый его день теперь была молчалива и грустна. Скорбная складка меж бровей делала личико старше. Ставр не знал как утешить малышку, ведь у самого на душе волки выли — так и не говорил ничего, стараясь лишь тяжко не вздыхать при ней, да отвлекать простыми поручениями.

После нескольких дней пути, когда походный образ жизни стал привычен, Милиссе, наконец, удалось стряхнуть оцепенение и принять решение загнать тоску подальше вглубь. Частично к этому девочка пришла самостоятельно, но были и скрытые внешние причины. Чуткая по натуре, Милисса видела, как тяжело дедушке и понимала, что она осталась его единственной отрадой. Не гоже ей добавлять старику тревог и хлопот. Осознавая это, девочка искала в окружающем мире поддержки, чтобы справиться со своим горем. Люди сироту жалели — открыто или неявно, но такое отношение не помогало, а лишь усугубляло боль в душе. Зато ясная погода и живописная природа помогали девочке отвлечься. Встряхнуться окончательно Милиссе помогли, сами того не подозревая, Назар и Дмитро.