Во имя...

Во имя...

Пролог

— Знаешь, такое чувство, будто бы меня разрезали, вытащили самое главное и снова зашили. И только оболочка осталась, а внутри пусто. И там нет ничего живого. Только когда ты рядом, я чувствую, что мне возвращают себя. Я снова могу быть. Словно ты — это та самая главная часть, которой меня лишили.

Интересно, сколько раз он уже слышал это от меня?

— Не думай, сейчас же я с тобой.

— О, Дэн, ты не представляешь, как нужен мне...

Его руки лишь сильнее стиснули мое тело, моя голова уткнулась в его плечо, больше ничего не нужно было, только бы он вот так всегда обнимал меня, только бы я всегда ощущала его дыхание на своей шее, его запах вокруг...

Боль постепенно уходила. Я чувствовала его силу, перетекающую в мое израненное тело, и оно заживало, исцелялось.

Так невозможно было отказаться от него, но еще немного, и он снова уйдет, а во мне опять все умрет. Не думать, не думать. Боги, дайте мне еще пару минут рядом с ним, потом я соберусь с силами и сама попрошу уйти. Кто бы знал, как это трудно. Отрывать себе самой руку или ногу, наверное, и то легче. Но нет, нельзя привыкать, можно лишь насладиться вот этим моментом, а затем снова исчезнуть до следующего раза. Я ведь действительно исчезаю, меня не становится, просто оболочка, "кусок мяса", как ни страшно это звучит.

— Тебе лучше? — спрашивает мой муж. Что я могу ответить? Сказать неправду, солгать — нет, я не хочу разрушать свое счастье примитивным враньем. Пусть это мое счастье останется идеальным, хотя и закончится при этом гораздо раньше.

— Да, мне хорошо, Дэн, спасибо.

— Давай я уложу тебя в постель, и ты попробуешь уснуть, сон ведь лучшее лекарство. — Нет, Дэн, лучшее мое лекарство это ты, думаю я, а вслух произношу совершенно другое: "Хорошо, а тебе уже пора?"

— Пока нет, я побуду еще немного, уснешь — потом уйду.

Зачем он это говорит, я же могу не справиться с собой и всеми остатками силы начну прогонять морфея. Я в последний раз прижимаюсь к его груди, вдыхаю неповторимый запах, Дэн медленно поднимается с кресла, не выпуская меня из рук. Вот сейчас еще четыре шага до кровати, и конец. У меня остается лишь несколько секунд блаженства, затем бездна. Я цепляюсь за его шею руками, будто это спасательный круг. Это действительно мой единственный шанс на спасение. Муж медленно отстраняет меня от себя, кладет на постель, проводит рукой по щеке, и я чувствую, вижу, как рвется последняя нить нашей связи, словно она живая, трескается, и меня вновь окутывает холод приближающейся пустоты. Ненавижу... Я пока еще могу чувствовать, я еще наполнена жизнью и способна на ненависть, поэтому ненавижу то, что ждет меня через пару минут. Дэн берет меня за руку, его тепло от прикосновения — оно так ценно, я пытаюсь запечатлеть это ощущение в своей памяти.

— Спи, Элпис, спи, — это не уговор, это приказ. Своей властью муж обязательно заставит меня уснуть. Уже спустя несколько мгновений я отключусь, но сейчас, в остаток отведенного мне блаженства, собираю силы, чтобы впитать в себя его голос, насытиться им, прочувствовать каждый волшебный звук его дыхания.

Мне уже тяжело фокусировать мысли, лишь смазанным отдаленным эхом я все еще слышу: "Засыпай, Элпис, спи!". У меня никогда не хватит силы противостоять этому голосу, но я все еще улавливаю тепло его руки, нежно перебирающей мои пальцы. В уже почти заснувший мозг врывается свежая цельная идея: поблагодарить за спасение; но тело больше не слушается, язык не в состояние пошевелиться, и уже через две — три секунды я потеряю и эту мысль.

Элпис

Глава I

Ощущения были ужасными: в левом плече жила своей жизнью адская боль, огненно-леденящая. Она окутывала всю руку и даже пыталась завладеть левой стороной шеи. Но нет, ни в коем случае нельзя подавать этому издевательству надежду — пусть ограничится только плечом. С телом тоже не все было ладно: где-то в районе сердца еще один источник боли, не такой мучительной, как первый, но и не заметить его существование тоже нельзя. Если брать ниже, вроде все было спокойно, ногами пошевелить могла, хотя особой радости это движение не приносило. Ясно было, что в зеркале я ничего достойного внимания не увижу, лишь сплошные фиолетово-багровые гематомы, ссадины и еще какие-нибудь дефекты в кожном покрове.

Было утро, это я понимала, даже пока не открыв глаз. Моя комната на восточной стороне, поэтому солнце, обычно яркое и радостное, я встречаю рано, что, конечно, бодрит, но вот поспать подольше при всем желании не получается. Да и вчерашние события, последствием чего и являлись мои повреждения, к спокойному целительному сну не располагали.

Погиб Стас, мой напарник. Стасик, верный товарищ, преданный, честный, светлый человечек, наверное, самый позитивный из всех нас. Он умел любить, и не скупился на свои чувства — он любил всех без исключения. Даже когда вовсе не было для этого видимых причин, Стас находил в человеке что-то особенное и делал из этого повод. Эмоции среди нас не приветствуются, а явное их проявление наказывается, но моего товарища это не останавливало. Он любил саму жизнь во всех ее проявлениях и недостатком это не считал. И хотя нарушал одну из догм, его уже давно перестали наказывать, потому что своим светом и силой не оставлял окружающим иной возможности, кроме как любить его в ответ.

Теперь Стаса не стало.

Я лежала, пытаясь не шевелиться, глаза пока тоже открыть не решалась, дабы не вызвать протесты израненного тела, но вот мысли свои остановить не могла: по тому как дернулось мое дыхание, я уже знала, к чему все идет. Неуклонно приближалось воспоминание о нем. Я решила, что лучше произнести вслух:

— Дэн, — совсем отвратительно, язык не слушался

— Дэн, — пересохшие губы шевелились с трудом, и это сокровенное слово получилось каркающим и хрипящим... — Дэн, — было лучше, но все равно, не так четко, как хотелось бы.

— Дэн! — я издала именно тот звук, который пыталась, мягко, нежно, именно так, как и положено говорить о смысле своего существования. Дальше его имени мысль я отпускать боялась, куда уж дальше. И так при этом сдавило грудь, дыхание перехватило, а лоб покрылся испариной, и меня начала накрывать привычная бездна тоски... Нужно было еще немного времени, чтобы я могла справиться с собой. Когда постучали в дверь, я уже почти успокоилась:

— Да, войдите, — попыталась сказать я как можно ровнее. Глаза все-таки пришлось открыть. В комнату вплыл поднос, за ним следом Диана. Диана моя подруга, в нынешних обстоятельствах единственная — это, если кратко. Если воссоздавать полную картину, то Диана это нечто неповторимое. При виде ее, лексикон на слове "Вау!" исчерпывается. Эфемерно-прекрасное создание ростом 176 см с соблазнительной фигурой, длинными ногами (как говорится, "от ушей"), осиной талией и венчающим всю эту красоту лицом. Даже и не лицом, а скорее ангелоподобным ликом: огромные голубые глаза, маленький аккуратный носик, идеальный контур пухлых губ. Учитывая еще и гриву роскошных светлых волос, подругу действительно можно принять за богиню.

Не взирая на все законы равновесия (либо ум, либо красота), природа позаботилась и о внутреннем содержании девушки. Так что рядом с ней я маленький толстый гоблин с одной извилиной, и никаких достоинств по сравнению с ней не имею. Я, конечно же, ей завидую, но по-доброму, это даже и не зависть, а желание хоть в чем-то походить на нее. Диана о моих противоречивых чувствах знает, но дружить нам с ней это не мешает.

— Доброе утро, милая! Ты как? — видя жалостливо-сочувственное лицо подруги, я поняла, что все совсем плохо, но как можно оптимистичнее заявила:

— Могло быть и хуже, спасибо.

Водрузив возле меня поднос с крепким ароматным кофе, а также парой пузырьков лечебных отваров (очередным лекарственным шедевром ее собственного приготовления), Дина присела рядом и погладила меня по руке. Я вздрогнула. Прикосновение возродило вчерашние ощущения и воспоминание о том, кто последним прикасался к мой ладони.

— О, прости, больно?

— Нет, все в порядке, — объяснять мне не хотелось.

— Ты знаешь, — начала подруга, подавая мне кофе, — мы очень сильно переживали за тебя... — ее голос дрогнул. — И Стас... — Диана опустила голову и судорожно вздохнула. Ей не нужно было ничего объяснять, я и так все понимала. Гибель Стаса она перенесла тяжелее всех. С ним они с самого начала, вдвоем инициировались, вдвоем познавали силу обладателей, вместе пришли к "серым". Многие из совета считали их любовниками, но на самом деле их связывало не это, а гораздо более сильное чувство родства и близости — это была безоговорочная преданность и настоящая любовь дружбы.

— Мы очень переживали, думали, ты не выживешь, — повторилась девушка, будто оправдывалась. Странно, но догадка в мою голову пришла быстро:

— Это ты его позвала... — Мне хотелось казаться равнодушной, но предательская дрожь в голосе как всегда все испортила.

— Я боялась, — оправдывалась Диана. — Элли, я не могла потерять и тебя!!! — Ну вот, довела подругу до истерики.

— Диночка, я ведь не виню тебя! Я благодарна, честное слово! — Чтобы убедить девушку, я даже попыталась подняться, но рука была явно против моих маневров, и я скорчилась от полоснувшей плечо боли.

— О нет, только лежи, не двигайся. — Диана стала возиться вокруг меня, поправляя подушки и подтыкая одеяло. Пока она суетилась, я пыталась вернуть спокойствие и сосредоточиться на разговоре, потому что уже через несколько минут речь обязательно зайдет о муже и оттягивать момент бессмысленно.

— Диана, я могу говорить о нем, — придавая голосу искусственную уверенность, ровно произнесла я. Девушка перевела взгляд на меня и шепотом спросила, так, что я едва разобрала:

— Почему ты его не звала? — К этому вопросу я готова не была. Я просто не знала, что ответить, как и не знала, почему так поступила. Что ж мне теперь, соврать, дабы не разочаровывать подругу, сказать, что звала, но он не пришел? Явная ложь. Сказать, что не успела? Ну, это было близко к правде.

— Стаса убили сразу, он бы не успел прийти, — пробормотала я

— А ты? — Всплеснула руками девушка — Ты что, решила благородно принять смерть?

Мне нечего было ответить, а ложь больше городить не хотелось. Я все время живу с мыслью позвать его: каждую минуту, каждый час. Я непрестанно веду борьбу с собой и отгораживаю любое напоминание о человеке, с которым соединена силой. Каждый раз, когда кто-то упоминает о нем, меня охватывает паника, его имя для меня ассоциируется с неимоверной болью и пустотой, с которыми я из последних сил безрезультатно сражаюсь. В тот момент меня остановило лишь одно — необъяснимая уверенность, что звать мне его ни в коем случае нельзя. Я была готова к собственной смерти, но его имени так и не произнесла, ни в одной мысли. Как объяснить это Диане, я не представляла, поэтому продолжала молчать. Диана подошла к окну, встав спиной ко мне:

— Он мог спасти тебя, — обреченность в ее словах заставила меня вздрогнуть.

— Может быть, но я ведь все-таки жива.

— Жива? — яростно вскричала девушка.

— Диана, — начала было я.

— Нет уж, слушай, какой живой ты была. Когда тебя принесли, в тебе не осталось ни капли силы, тело было искалечено настолько, что никто не верил в то, что ты до сих пор дышала. Одежда была насквозь пропитана кровью, ты вся была в крови, вся!

Я никогда не видела, чтобы Диана так кричала. Когда она замолчала, я не знала, что ей возразить.

— Все лишь ждали, когда ты отправишься, — чуть слышно добавила подруга. Минуту мы обе не произносили ничего. Закрыв глаза, я пыталась отогнать картину произошедшего. Успокоившись, Диана заговорила вновь, монотонно и совсем безжизненно, будто все чувства, только что будоражащие кровь, ушли:

— У меня не оставалось выбора... Я вызвала через связь совета Дэниэла, вызвала сама, остальные посчитали это бессмысленным, — на ее лице отразилась убежденность — Элли, я.... Я имела на это право.... Имела, — решительно произнесла девушка. Я кивнула, меня до глубины души поразила боль подруги. Я чувствовала, скольким обязана и каково той пришлось, но слова сожаления произносить не хотелось, звучали бы они сейчас коряво и неуместно, это понимали мы обе, а посему хранили молчание. Нервно теребя одеяло в руках, я все никак не решалась задать свой главный вопрос. Мои попытки всякий раз оканчивались тем, что слова застревали в горле. Диана, заметив мои терзания, поспешила на помощь:

— Он пришел сразу

— И что... ругался? — Заикаясь, промямлила я.

— Да нет, времени для ругани ты ему не оставила, — хмыкнула Дина, уже придя в свое привычное благодушно-насмешливое настроение. Значит самая тяжелая для нее часть уже позади, а вот мои мучения только начинались. По лбу уже текла липкая струйка пота, нижнюю губу я нещадно кусала в кровь, постепенно по кусочку впуская в голову образ мужа, его голос, шептавший вчера: "...я с тобой". Кажется, я уже не справлялась, так как пустоту, неукротимо надвигающуюся на меня, я уже словно видела наяву: огромной волной-цунами она стремительно приближалась, и вот уже через секунду я затеряюсь в ней, растворюсь в ее бескрайности...

Пустота в обычном понимании — это что-то несуществующее, что-то без всего: без эмоций, боли, радости, страдания или счастья. Я бы даже назвала это покоем. Но, к сожалению, в моем конкретном случае все было иначе. Моя пустота была катастрофой, кошмаром, который стал явью. Моя пустота — это мой личный ад. Бороться с ней практически невозможно, да и как можно уничтожить часть себя? А она жила, преспокойно существовала внутри, и пока я усиленно пыталась вести с ней войну, лишь надежнее обустраивалась в просторах моего естества. Иногда, когда во мне есть силы, я могу сдерживать ее натиск, оставляя себе небольшую часть разума и более-менее приличный вид. В такие же моменты как сейчас, справиться с ней невозможно. И мне больно, очень.

Прошло минут пять-десять с последней осознанной мысли. И нужно было уже приходить в себя. Диана была рядом, совсем некстати было расстраивать ее еще больше. Подруге за последние дни и так досталось. Я должна была как-то успокоить ее, сказать, что со мной все в порядке... Но даже пары слов произнести не могла.

Как-то подруга рассказывала, что я собой представляю в такие моменты: застывшее мертвенно-бледное лицо с невидящим взглядом, даже дышу и то через раз. Глаза становятся абсолютно черными, будто в них вселяется кромешная тьма, хотя от природы они у меня серые. Может это за счет сильно расширенных зрачков? Руки холодеют, а тело покрывается испариной. И если впервые увидеть меня в таком состояние, можно решить, что я покойник. В общем, страшное зрелище.

— Диана, — мой голос сейчас напоминает противный скрип несмазанной дверной петли. Подруга просто гладит меня по щеке, делать что-нибудь другое все равно бесполезно. Разве что вновь звать мужа? Нет уж, на статус самоубийц ни я, ни Динка пока не претендуем.