Рыжик

Название: Рыжик

Автор: Demi

Бета: help-mate

Рейтинг: R

Жанр: философия, Ангст, Слеш (только намёки)

Предупреждение: Рейтинг за жестокость, основан на реальных событиях, верующим читать не рекомендуется.

Благодарность: Русёна, огромнейшее тебе спасибо за правки)))

Описание: История одной из выживших семей в годы голодомора...

* * *

Не каждый может назвать человека, благодаря которому выжил его род в лихую годину. Но к нашей семье такое не относится. Мы точно знаем, благодаря кому сейчас живы, растим детей, внуков... История эта была рассказана мне моим отцом, я рассказал её своим детям, надеюсь, что узнают о ней и внуки, когда подрастут, а те в свою очередь передадут её следующим поколениям.

Это чёрные страницы истории, тяжёлые не только для нашей семьи, но и для всей нашей страны. Нужно любить свою Родину так, что даже признавая её несправедливость и жестокость по отношению к своим сынам, не потерять веру в неё. России не нужен слепой патриотизм, вскормленный на лозунгах и идеологиях, способный расколоться и рассыпаться осколками от знания страшных деяний, приведших к тысячам ни в чём неповинных жертв.

"Наша семья всегда была крепкой да работящей. Потому и хозяйство большим было. Почитали старших, верили в Бога, Царя и Отечество", — говорил мой дед. Видимо, прадед что-то почувствовал неладное и разделил волей своей как семью, так и хозяйство между наследниками. Кто оставил свою долю неизменной и продолжал трудиться, а кто продал часть и деньги схоронил.

Мой батя часть хозяйства продал, остального хватало, чтобы прокормить всю семью, а было нас не много не мало — четырнадцать человек вместе со старшими.

Все наши старшие братья зависть у девчат вызывали. Как кто по улице идёт, так шепотки слышатся, и взгляды на себе чувствуешь, но как повернешься, так потупят очи, краснеют, потом тихонько хихикают, когда отвернешься. Все были красавцы, но Сандро всё ж на особину выделялся — красив чертяка — волосы, что огонь, кожа белая, даже загар не приставал, но веснушек не было. А ещё весёлый, как где появится — так душа компании. Друзей много было, да и девушки его не стеснялись, умел каждой доброе слово сказать. Глаза как два солнышка — жёлтые, но не по-кошачьи холодные, а как будто от них теплом веет.

Мамка его всё кликала то Рыжиком, то Солнышком и редко когда по имени.

Батя, сначала сердился говорил, что на девку Сандро боле похож, чем на парня. Но когда брат саблю держать стал учиться, то и отец признал — быть ему казаком. А что — гибкий, подвижный, не столько блокирует удар, сколько ускользает и разит в ответ, когда этого не ждёшь. В меткости тоже хорош, птицу влёт сбивал, и ветер учитывал, и полёт пернатой мишени. Даром, что мы с Санькой погодки были, он меня и в схватке побеждал — ужом гад извернётся, так не удержишь. Силой-то брать у него не получалось — слабее, тоненький, что камыш, но не сломаешь, как не сгибай, так что измором брал. А коней как любил! Даже дедов Воронок злой был, никого не подпускал, а как Сандро подойдёт, так ткнётся ему в руку доверчиво, у того всегда корочка в запасе.

Смешливый Санёк был — голос как колокольчики серебряные, а когда пел, так вообще заслушаешься.

И была бы у него любимая и семья была бы, наверное, тоже большая, но жили мы в лихие тридцатые годы... Я тогда ещё подростком был, но забыть тот голод, что был зимой 1932 года, не могу. Голод бывает от неурожая, стихийных бедствий, но этот... этот вызвали люди. "Шупальные" отряды входили в хаты, забирая последние крупицы хлеба, отталкивали воющую мать, просившую пожалеть детей, младшие испуганно плакали, мы, что постарше, тоже старались не попадаться на глаза. Отец сидел за столом, в бессильной ярости и отчаянии сжимая кулаки и не отводя от своих рук взгляда. Тех, кто творил это зло, тоже заставляли, угрожая их семьям.

Мы не остались в хате после того, как у нас забрали последнее зерно. Пока ещё были силы, отец заставил нас уйти, не обращая внимания на все просьбы матери. Труден был переход, тяжело бросать родные места не по своей воле, но мы ушли в горы.

Здесь не было голода. Нас дружелюбно встретили, и мы осели в одном из горских посёлков. Чудно нам здесь казалось: и речь, и обычаи были другими. Отцу удалось даже дом найти, но еды на всех не хватало, хоть и помогли нам приветливые хозяева, однако четырнадцать человек — большая семья, а ни зерна, ни скота у нас не было.

Но мы не унывали, особенно Рыжик, всегда смешливый, весёлый. А тут свадьба у соседей и он тоже пошёл, успел за короткое время подружиться с местными. Так на том празднике он и пел и танцевал, огненным вихрем мелькал среди гостей, колокольчиком звенел его голос, а как песню затягивал, так даром, что языка нашего почти не знали горцы, но чувства слышали и то плакали, то смеялись.

А через пару дней пришли к бате соседи торжественно одетые, о чём они беседовали, не знаю, только после того разговора стал батя мрачнее тучи, а как с мамкой поговорил, так она заголосила, запричитала. Стало понятно, что приходили они за Рыжиком. О чём говорил с ним отец, мы так и не узнали. Сандро смурной пришёл, лёг на лежанку, отвернулся к стене и сжался в комок, весь аж закаменел. Я к нему подсел, хотел успокоить, но он аж взвился, когда до него дотронулся...

Понял, что Рыжика продали, только когда снова пришли горцы. Они овец пригнали, зерно в мешках... И увели... один высокий, красивый сжал плечо Саньки, одетого в праздничное... Рыжик ушёл, даже не оглянувшись, ни с кем не простившись. Отец только выдохнул и сказал, что так легче было для него.

Не видели мы его несколько дней, но как-то не слишком переживали, изголодались очень, а тут еды хватает всем. Батя только смотрел, чтобы не переедали, а то плохо бы стало.

Я за водой пошёл как-то, а навстречу Рыжик, я обрадовался, кинулся, чтобы обнять брата, но тот глухо сказал:

— Не подходи ко мне больше...

А глаза пустые, безжизненные. С тех пор никто не видел, чтобы Санька улыбался, никто не слышал ни его смеха, ни песен. Одна тень осталась. Мамка ночами плакала, да причитала, отец потерянный был. Осенью как собрали урожай, батя где-то подводы добыл и приказал собираться. Мы уезжали из этого места, а Рыжик... Санька побежал за нами, как увидел, что мы уже отъехали, но споткнулся, упал, да так и не поднялся, пока мы не скрылись за поворотом, только видел я, как вздрагивают его плечи — он плакал... плакал впервые в жизни, сколько я себя помню. Я хотел было спрыгнуть, но отец рыкнул:

— Сидеть, паршивец, не смей!

Больше я Рыжика нашего никогда не видел...

Выросли мы, потом война раскидала нас, прошлась колесницей своей по судьбам. Только перед смертью отец созвал нас всех, кто уцелел в этом горниле. А за день до того как преставиться сказал:

— Я Рыжика видел... он простил... простил меня, сынок. Сказал, что скоро свидимся... Так и должно, ибо крестик свой я сорвал и выкинул в реку... тогда, когда уезжал, оставляя сына своего басурманам. Нет у меня веры в Бога с тех самых пор, так что скоро увижусь с ним... Только сейчас понимаю, что все живы мы остались благодаря нашему Солнышку, Рыжику. Ибо вымерли целые станицы в 1933 году от голода, даже могил для каждого не делали, в общие ямы закапывали... Умирали люди и в домах, и на улицах. Ели всё: и кору деревьев, и коренья, и собак, и кошек, и крыс, и мышей, и самое страшное, что было в ту пору — людоедство... Но мы уехали вовремя, а Рыжик... он сохранил нам жизнь. Только очень хочется верить, что хоть немного, хоть как-то ты был счастлив. Ты заслужил это. Но почему-то сжимается сердце, когда я вспоминаю о тебе. Прости, брат.