Хроники Миона

Хроники Миона

Судьба мира

Добро и Зло есть две извечных параллели,

Одна ведет во тьму, другая дарит в свет.

Но победить друг друга так и не сумели

Две противоположных веры, у каждой — свой завет.

Эта история произошла в волшебном мире Мион, где безраздельно властвуют эльфы, не так давно. Подробности ее еще не успели обрасти всевозможными домыслами и преувеличениями, особенно в устах такого рассказчика, как эльфийская летопись. И только через несколько тысячелетий все существа Миона будут считать эту, без сомнения, правдивую историю не более чем легендой, и забудут, как когда-то...

Но — обо всем по порядку.

В небольшом мире Мион существует лишь одна страна, которой правят высшие существа — эльфы. Это мудрые и великие правители, несмотря на то, что завоевали они власть кровавым путем. Однако на стороне эльфов был сам Бог, который не мог больше смотреть на то, как люди без постоянной Его поддержки падают в пропасть снова и снова... И тогда Он создал высших существ, мудрых, как сама Вечность, сильных, как вся Жизнь, но, увы, не познавших бессмертия, хоть и доживали эльфы до тысячи лет.

Даже видом своим они внушали людям благоговение и уважение, однако нашлись те злые и мелочные создания, которым не по нраву пришлось появление эльфов, и началась война... Много жизней утрачено Мионом в те времена, много людей собственноручно исковеркало свои судьбы, чтобы податься в воины и отстоять каждый свой маленький несчастный клочок земли. Однако бессмысленно описывать, сколько лет этот ужас продолжался, как велики оказались потери — все это благополучно окупилось счастьем и радостью, наступившими после победы эльфов под знаменем Бога. Вот так возникло королевство Кёйсоне, столицей коей стала служить великолепная Мин-Таэ. Этот город, строительство которого началось с храма, получил имя дочери Его, Прекрасной и Судьбоносной нимфы. Статуя Ее украшает главный зал храма. К ней и привели главных виновников и возмутителей спокойствия королевства — сотню людей, которые даже перед ликом Ее не утратили тяги к ненависти и склокам.

Нимфу Мин-Таэ не зря называли Судьбоносной. Она для каждого человека проницательно видит наказание и сама же приводит его в действие. На этот раз сотня исчезла с глаз долой и, как все надеялись, навсегда.

Годы мчались, словно обезумевшие лесные звери, почуявшие запах дыма. Вот уже пятьсот лет разделяет Священную Войну и нынешнее поколение людей. Полтысячелетия изменений, преобразований и улучшений. И все во благо. Люди стали привыкать к чудесам, приносимым эльфами, и потихоньку, в разных частях королевства, роптать. Ведь племя людей — это в большинстве своем общество мелочных и неблагодарных созданий, не признающих над собою главенства.

Но пока в Кёйсоне все тихо. Пока...

Зима в Сумятах всегда выдавалась морозной и неимоверно красивой. Целыми сутками в первые восходы Серебристой зари снежинки заняты затейливой игрой, соревнуясь, кто дольше продержится в воздухе и не пополнит своей застывшей фигурной капелькой сугробы, уже обильно укрывающие мерзлую и непригодную для практичного использования землю. Некоторым помогал ветер, другим — смеющиеся дети, с утра высыпавшие на улицу порезвиться в белом рыхлом снегу.

Варежки, тулупы, шапочки, шарфы — всё это облеплено настырными снежинками, падающими с улыбчивого неба, на котором весело подмигивало ребятам далеко не теплое, как летом, но такое же яркое солнышко. Детям нечего бояться, ведь их охраняли и высокий частокол, опоясывающий деревню, и храбрые мужчины, всегда следящие, чтобы опасность не подошла незамеченной.

Но никто не заметил, не услышал, как кто-то или что-то недалеко в кустах скулило от голода. Как оно сдирало кожу на ладонях, пытаясь держать себя в руках и вспоминать, вспоминать скорей, как вон тот белокурый паренёк лет шести, будучи ещё младенцем, засыпал на его руках. А та черноволосая и остроухая бестия, задавака среди прочей пацанвы, успокаивалась, стоило ему улечься рядом с ней, и, доверчиво глядя в глаза, просила:

— Тин, расскажи историю. Страшную.

А после недоверчивого хмыка смущалась и шепотом уверяла, что бояться она не будет. Ведь с ней Тин. И прижималась крепко-крепко, стараясь не пропустить ни словечка из очередного страшного рассказа, чтобы потом, раздуваясь от гордости и осознания собственного превосходства, пересказать его друзьям.

Тихий голодный скулеж в кустах сменился тоскливым утробным урчанием. Прошло-то всего полгода. А ты уже никто. Даже меньше, чем никто. Тебя вообще на свете нет.

— Ну, ты чего опять плачешь, а? — сочувственно спросил парень, впрочем, стараясь не привлечь внимания, и, стянув рукавицу, провел теплой рукой по лицу существа. Оно отозвалось вязкой неживой мерзлотой и глухо клацнувшими челюстями вблизи чересчур дружелюбной ладони, однако парень не отшатнулся, не испугался. Наоборот — он тяжко вздохнул и присел рядом. Прямо в сугроб.

— Я не могу плакать, — равнодушно отозвалось оно.

Парень покачал головой и задумчиво уставился в одну точку. Вернее, начал следить за ней. Легкая озорная снежинка скользила в вышине, выделяясь чем-то среди своих товарок. То ли исключительным узором на белом полупрозрачном тельце, то ли быстротой, то ли изяществом. Она кокетливо кружилась в вихре по-зимнему морозного ветра и еле избежала непредвиденной посадки на угольно-черных перьях пролетавшего мимо ворона.

Птица, изящно кувыркнувшись в воздухе, уселась на ветку и возмущенно каркнула, скосив недовольный глаз на странную парочку. Впрочем, более странным оказалось поведение ворона: он недвижимо сидел на обледеневшей ветке, будто оценивая придирчивым хозяйским взором обстановку, и изредка, без всякого повода, каркал. Однако стоило парню заинтересованно хмыкнуть, хоть как-то ответить на упрямое птичье любопытство, как случайный солнечный лучик заставил его зажмуриться и протереть слезящиеся глаза. А через миг ветка была уже пуста.

Существо за эти несколько минут никуда не делось. Все так же сидело сбоку и раздувало ноздри, скорее по привычке, чем от обжигающего ветра или холодного воздуха в легких. Оно вообще могло не дышать. Но всё же дышало, наверное, чтобы не забыть прошлого.

Хотя он сам бы на месте существа решил как можно быстрее потерять память и полностью отдать себя инстинктам. Вот такой он слабовольный и бесхарактерный. Не то, что она.

"Действительно, — с изумлением подумал Тарек, а именно так назвал своего первенца уважаемый староста Сумят. — Я уже начал думать о Тин, как о каком-то постороннем, совершенно чужом существе. И почему именно — существе? Она была человеком. Им и останется, пока будет вести себя соответственно!"

Тарек внимательно, уже в который раз оглядел бывшую подругу.

Ошметки ранее весьма дорогого платья, босые ноги и громоздкий колдовской медальон на тяжелой цепи — вот и вся её нехитрая одежда. Ещё прошлой зимой она красовалась в модной шубке из волчьей шкуры, то и дело выскакивала к колодцу. То за водой, то за свежими сплетнями, большинству которых сама служила автором. И никто не обижался, потому как слухи — они на то и слухи, чтобы или имели подтверждение, или легко опровергались. Сплетни, слетающие с острого язычка Тин, были чистой воды импровизацией, мгновенно придуманной шуткой. Она так забавлялась, слушая, как пересказывают из уст в уста очередную ею придуманную глупость!

А за спиной змеилась светло-русая, почти белая коса чуть ниже бедра.

Теперь же однотонные, без всякого оттенка, серые волосы собраны на затылке в уже полгода не видавший расчески колтун. Вытянутое овальное лицо ранее поражало простотой и в то же время неповторимым изяществом черт, той самой индивидуальностью, которой невозможно добиться без живительной искры. А раз жизни нет... Потому-то оно растеряло весь спектр былой богатой мимики и отзывалось лишь на три чувства: боль, отчаянье и голод. И краткое, ни с чем не сравнимое удовольствие, когда Тарек приносил ей в логово плотно прикрытую крышкой миску. Её сущность ликовала от манящего запаха еды, но жалкие крохи личности, угнездившиеся в мёртвом теле, заставляли собственную руку не схватить долгожданную посуду, не прижать к себе, как величайшее сокровище. Нет. Она, яростно сверкнув голодными глазами, коротко, без замаха сбивала с рук Тарека злосчастную миску, чтобы та укатилась в самый далекий угол пещеры, попутно разбросав по полу свое содержимое, а сама глухо рычала и иногда выла от неизбежности и голода. Вот тогда Тареку становилось страшно.

Идеальный прямой нос судорожно втянул воздух, а светло-серые, почти прозрачные глаза вдруг коротко стрельнули в сторону Тарека. Тонкие губы изогнулись в ехидной усмешке, открывающей кончики идеально белых и острых кончиков клыков.

Тарек уже привычно отвел взгляд. Смотреть ей в глаза стало с некоторых пор невыносимо. Неизвестно, почему. Его что-то постоянно выталкивало, будто он хотел забраться туда, где ничего нет. В пустоту.

— Сочувствуешь? Ну-ну...

— Ты же знаешь, я тебя не брошу. Просто мне больно наблюдать, как ты страдаешь. Может, я все-таки принесу тебе...

Тарека оборвало жуткое шипение.

— Мош-шет, ты ещё и с-свою ш-шею подс-ставиш-шь? Я ш-ше вс-сё-таки с-страдаю!

— Знаешь, если бы я знал, что тебя это вернёт, то подставил бы, — серьезно ответил парень.

— Так что ш-ше меш-шает мне с-соврать? — сощурив глаза, прошипела Тин. Даже странно как-то называть её тем именем, что носила заводная и необычная девчонка, в которую была тайно влюблена вся деревня, включая детей и подростков любого пола. Все в ней души не чаяли.

— Сама знаешь.

Глаза его при этом с едва уловимой усмешкой наблюдали за той самой черноволосой девчушкой, развлекающейся в компании пареньков её возраста, в то время, как её сверстницы вовсю строили тем же пацанам глазки. Тин цепко проследила за его взором и уважительно хмыкнула. А потом опустила голову на руки и сказала уже нормальным голосом:

— Знаю.

Минутой позже из дома, на широком дворе которого играла детвора, вышла пухлая, как сдобный пирожок, женщина без верхней одежды и протяжно позвала:

— Ли-ика-а!

Черноволосая сначала шкодливо сжалась, будто где-то недавно напроказничала, а потом увидела знакомое лицо и рысью помчалась к крыльцу.

Тарек ничего не услышал. Ему не дано. А Тин всё-таки не удержалась и навострила уши.

— Сколько можно повторять, дом — не место для твоих изобретений! — отчитывала девчонку женщина. — Есть же сарай, специально для этого место освободили!

— Но, тётя Нурта, — запротестовала та, — эти склянки требуют тепла, им нельзя находиться в холодном сарае! Вдруг они...

— Что?

— Ну... Вдруг они взорвутся? — замявшись, выпалила девочка. Лицо женщины смягчилось, словно парадоксальное оправдание юной изобретательницы полностью её успокоило.

— Значит, так тому и быть — спокойно ответствовала она. — Всё же попробуй найти другое место для своих зелий.

Она погладила Лику по угольно-черным волосам, сплетенным в тугую тонкую косу на людской манер, и зашла в дом. Девчушка, донельзя растерянная и расстроенная, осталась на крыльце.

И только чуткие уши нежити различили в тихом бормотании женщины острые, как клинки, слова:

— Скорей бы ты смирилась.

Тин трясло. Она опять еле удержалась, чтобы не выпрыгнуть из кустов и не напугать этим сестрёнку. А то взяла моду — исцеляющие зелья готовить! И для кого — для уже давно мёртвых! Девчонка совершенно не хотела понимать очевидного. Ох уж это эльфийское упорство!

Нет такого зелья, чтобы превратить уже гниющее в земле тело в прежнюю живую и красивую маму, а расхаживающую по мирной земле упырицу — обратно в искреннюю и заботливую старшую сестру. Нет, не было и не будет.

— Ну, вот, опять ты плачешь! — укоризненно заметил Тарек. Тин сжала тонкие губы и мотнула головой.

— Упыри не плачут.

Парень страдальчески возвел голубые очи к небу и внезапно просветлел лицом. Может, ещё не все потеряно?..

Мин-Таэ, столица благословенного королевства Кёйсоне, процветает. Здесь, как и во всей стране, основным мерилом благополучия служит счастье и радость жителей. Богатое королевство управляется умными и сильными Властителями, призванными самим Богом ради обеспечения спокойной и мирной жизни людей.

Эльфы, прирожденные правители, никогда не использовали своё высокое положение в каких-либо личных целях, эта низменная тяга к власти не занимала даже крохотной части сердца любого представителя правящей династии. Так было предсказано Богом. Такое положение поддерживает Судьбоносная Нимфа. И не родился ещё тот, кто способен пошатнуть устоявшийся порядок.

Зал Совета представляет собой овальное помещение без углов с куполообразным потолком. В центре расположен круглый стол, поражающий изяществом резьбы и правильностью форм. Стены увивает виноградная лоза, а дверь невозможно различить за листьями ларэко (1). Его цветки, нежно-розовые, махровые, символизируют влияние Мин-Таэ в стенах зала.

Жрица Судьбоносной Нимфы в данный момент опаздывала. Однако на лицах остальных представителей власти Кёйсоне не отразилась ни одна из эмоций, которые бы испытал любой человек на их месте. Терпеливость, спокойствие и сдержанность — основные качества, поощряемые в эльфах, входящих в состав Совета.

Но вот, ожидание окончено.

Не говоря ни слова, каждый занял своё место за круглым столом, а жрица, единственная женщина в Совете, неслышно пройдя меж цветущих деревьев, грациозно опустилась в кресло по левую руку Илиодора.

— Опоздание не делает тебе чести, Юлиана.

Жрица покорно склонила голову, зная, что Властитель не будет слишком строг за упомянутое нарушение, однако не посмела игнорировать его замечание.

— У меня есть вести, Властитель. Тебе они не понравятся.

Илиодор только спокойно кивнул. В последнее время хороших вестей ему приносят всё меньше. Предчувствие войны висит в воздухе вот уже почти пять лет, и Властитель надеялся оттянуть неизбежное как можно дальше, но, увы, события принимают всё более резкий и агрессивный характер.

— Говори.

— Мин-Таэ взволнована. Скорее всего, это война или заговор, достаточно умело скрываемый от эльфов. Возможно, угроза исходит от Исгерда. Мин-Таэ помогла освободить из плена несчастных детей с Запретного острова, но вместо благодарности ощутила ненависть. Она предупредила меня, что грядут события, на ход которых не сможет повлиять никто, а результат их будет непредсказуем.

— Есть подробности? — коротко спросил эльф, сидящий справа от Властителя. Это Кирсан, сентай — командующий эльфийской армией. Двоюродный брат Илиодора и его незаменимая правая рука.

Жрица в ответ лишь молча покачала головой. Мин-Таэ никогда не открывала правду до конца, предоставляя эльфам возможность самим достичь истины и снова доказать свою состоятельность в роли правителей. Уже в который раз за все время.

— Нам нельзя допустить кровавой бойни, подобной Священной Войне, — подал голос советник Мирон. — Это окончательно подорвёт как устоявшуюся жизнь людей, так и власть Мин-Таэ. Отступники не смирились со своей участью, это видно на их потомстве. Они вплетают ярость в души детей с момента их рождения. Даже младенцы, которых принесли младшие жрецы, трудно поддаются людскому воспитанию, что уж говорить о тех, кому больше семи лет! Необходимо принять меры именно сейчас, и ты знаешь, Илиодор, о чем я говорю. Нимфе следовало...