Ученик

Романенко Марина

Ученик

Тот бог, что мир громами сотрясает, К

Данае сходит золотым дождем, Он

Леду видом лебедя прельщает, Он

Мнемозину ловит пастухом,

Драконом Прозерпину обнимает, А сестрам

Кадма предстает быком. Мой путь иной: едва

лишь мысль взлетает. Из твари становлюсь я

божеством

Часть 1

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР, генеральный комиссар государственной

безопасности тов. Г. Г. Ягода поставил перед начальниками республиканских, краевых и

областных управлений Наркомвнудело задачу — подготовить дороги к вывозу

социалистического урожая.

Сообщение ТАСС.

Правда. 23.06.1936

Свет?

Свет просачивался сквозь закрытые веки. Так не могло быть — так не должно было быть. Человек открыл глаза. Туннель, вернее неширокий лаз, оканчивался сияющим от яркого света проемом. Лианы спускались с его краев на белые известняковые глыбы. 'Как экран кинематографа', — возникла отстраненная мысль.

'Стоп, что же это такое', — это не сон, что-то было совсем необычно, что-то кроме этого нереального подземелья.

В голове был полный сумбур. Он попытался сосредоточиться, и вдруг вспышкой пришло осознание: 'Вижу, и ничего не болит'. Он прислушался к себе: попытался ощутить руки. Сжал и разжал пальцы правой, потом левой руки. Ноги тоже не болели. И он их чувствовал. Осторожно потянулся. Сладкая ломота прошла по позвоночнику — так было когда-то в детстве.

Человек вскочил на ноги.

И тут пришла боль.

Голова раскололась от резкого удара о низкий свод пещеры. Он рухнул на лежанку, отдышался, провел пальцами по голове и ощутил неприятную, липкую жидкость: 'Ничего себе врезался'. Через несколько мгновений шум в голове от удара прошел. Он опять ощутил свое тело. Совершенно здоровое тело.

И это был не сон.

Теперь он отчетливо вспомнил кошмар последних дней.

Какой невыносимой была боль! Он смирился с тем, что это конец, даже пытался скрыть от Раи свое понимание, делал вид, что не замечает сестру и врача, что приходили к нему.

Кто он?

Вернулось имя — Николай, Николай Островский.

Так он что — умер? Это — рай? Или ад? Пещера какая-то.

Николай осторожно, помня о низком своде, поднялся и сел на лежанке, застеленной бараньими шкурами. Долго и с удивлением рассматривал пальцы рук. Ощупал суставы. От воспаления не осталось и следа, правда, казалось, под кожей совершенно не было мышц, какая-то вялая масса.

'Этого не может быть', — подумал Николай, но все же сделал еще одну попытку встать. В первый раз у него ничего не получилось. Он едва не упал на камни, но уже понял, что может подняться. Наконец это удалось, и он осторожно направился по узкому проходу к выходу. Ноги дрожали от слабости, соскальзывали с камней, устилавших пол тоннеля. Несколько раз он падал, с трудом поднимался, но продолжал двигаться вперед. Тоннель резко оборвался, и над головой закачались деревья, прикрывая прозрачное, изумрудно-голубое небо юга.

Сколько лет он не видел неба? Шесть или семь.

Это определенно был Кавказ. Только таким он не видел его никогда. Он жил с людьми, зависел от людей, от Раи, мамы, когда она бывала у них, от сестер и нянек в больницах и санаториях. Он видел горы и море, субтропическую растительность: влажные Колхидские леса подступали к дороге, по которой его везли в Мацесту в ту последнюю поездку, когда он еще что-то видел; но этот сияющий мир, что открылся сейчас, тогда был где-то далеко. Все заслоняла боль, стремление побороть ее, доказать себе и окружающим, что он еще жив...

Жив!

А теперь он жив?

Странное ощущение ударило его по нервам. Размышления прервались, и Николай оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что проиcходит.

Из-за камня, прикрывавшего метрах в пяти вход в пещеру, показался человек. Войлочная шапочка на голове, мягкие сапоги, патронташ. Черные лукавые глаза улыбались на заросшем недельной щетиной лице.

— А, очухался!? Я уже думал, что придется пустить тебя на закуску.

— На закуску? Вы кто? И где это я, ... мы?

— Не все сразу. Есть хочешь? Я тут кое-что сообразил. Вылезай скорее.

Человек снова скрылся за глыбой. Ощущение, возникшее перед его появлением, ослабело, почти исчезло. Вопрос же о еде вдруг пробудил зверский аппетит. Сколько же времени он не ел?

И Николай пошел за незнакомцем. За валуном открылась небольшая поляна на склоне горы, куски белого известняка высовывались сквозь буйную зелень лиан и трав, покрывающих склон. Высокие, уходящие колоннами в небо, буки делали поляну похожей на фантастический храм. Николай вновь увидел человека и вновь усилилось непонятное чувство то ли шума, то ли давления, сопровождавшее его присутствие. Незнакомец выкладывал из торбы хлеб и сало на белую скатерку, постеленную на толстом поваленном стволе.

— Бери, ешь, а то видок у тебя! Хоть ты теперь от голода и не помрешь, но ...

Островский не понимающе взглянул на говорившего. Тот улыбнулся:

— Садись! Садись.

Николай, с трудом сдерживая себя, опустился на бревно и принялся за еду. Только минут через десять, с удивлением обнаружив, что внушительный шматок сала исчез, он почувствовал на себе изучающий, насмешливый взгляд выразительных глаз странного человека.

— Наелся!? Теперь можно и поговорить. Ну, судя по твоим успехам с салом, ты, наверное, понял, что мы не на небесах. Это всего лишь окрестности Сочи. Километров пятнадцать от Хосты. Это насчет последнего вопроса. Он был самым простым.

То, о чем поведал незнакомец далее...

Это никак не могло уложиться в голове.

Николай некоторое время сидел молча, пораженный услышанным. С тоской поднял голову к сияющему небу, но восторга, что ощутил, выбравшись из пещеры, больше не было. Была растерянность, боль, не та знакомая физическая боль, что пожирала его последние годы, а какая-то внутренняя, пустотой поселившаяся глубоко в груди.

— Зачем Вы это сделали?

— Как зачем? Да я от скуки тут уже закис, а потом, если бы ты не восстановился, то твоей энергией можно было бы и воспользоваться. Не пропадать же добру! — человек усмехнулся. В глазах вспыхнул недобрый огонек. — Кстати, если ты мне не понравишься, я, может, и воспользуюсь твоей силой. Когда она чуть увеличится.

— Ах ты, контра недобитая! — кулаки Николая сжались, и он попытался вскочить.

— Да ладно, я пошутил, — человек властно остановил его движение. — И насчет контры, ты эти штучки брось. Ну, был я лет двадцать назад русским графом, так кем я уже только не был. Сам-то от контры не зарекайся. Проживешь лет сто, столько личин поменяешь... Может и буржуем когда-нибудь станешь, если кто голову раньше тебе не снесет.

Человек поднялся с дерева.

— Кстати, меня зовут Джордано, я когда-то был итальянцем. Это мое настоящее имя, по крайней мере, меня так звали в первой жизни. А здесь, на людях, если они появятся, называй меня Аванес, Аванес Саркисян. Я здесь в заповеднике егерем работаю. Будем считать, что ты племянник моего сослуживца, приехал в гости, ищешь работу. С твоим дядькой мы воевали на Дальнем Востоке.

— Я никогда там не был.

— Ничего, бог даст, побываешь. И это моя легенда, я был на Востоке. Твою легенду еще придумать надо.

Джордано-Аванес негромко свистнул. В ближайших кустах что-то зашевелилось, и на поляну выбралась некрупная лошадь местной, привычной к горным склонам, породы.

— Бывай. Я завтра попытаюсь приехать. Из еды что-нибудь достану.

Он подошел к лошади, покопавшись в седельной сумке, бросил к ногам Николая небольшой сверток.

— Это тебе. Не ешь все сразу, мало ли что меня задержит. Если появятся люди, лучше спрячься, а то твои партийные товарищи не слишком доверчивы. Представляю историю, как знаменитый писатель помер, а потом воскрес в пещере! — Джордано усмехнулся. — Вариант Иисуса в твоем случае не пройдет!

Джордано громко рассмеялся, крутанул коня и пустил его вниз по едва приметной тропинке.

Николай остался один. Поднял сверток, там оказалось немного хлеба и спички. Времени прошло, как оказалось, немало. Здесь в лесу должно было рано темнеть, а ночью становилось прохладно. Бессмертный пошел собирать хворост.

Мы стоим на пороге введения новой Конституции. В нашей великой

стране не найдется ни одного гражданина, трудящегося, который не

приветствовал бы от всей души сталинскую Конституцию.

Я — стахановец на производстве в ответ на обнародование проекта

новой Конституции обязуюсь добиться выполнения новых норм на

230-240 процентов (сейчас даю 200%).

Весь свой опыт передам рабочим, чтобы вырастить новых стахановцев.

Долбежник паровозного отдела

паровозостроительного завода.

Правда. 23.06.1936

Зачем ему это бессмертие, какая-то Игра, рубка голов? Чертовщина какая-то.

Николаю казалось, что эти мысли не дадут заснуть. Но на поиск хвороста и разжигание костра в пещере ушли все небольшие силы. Лишь только его тело оказалось на лежанке, пристроенной в глубине грота, как глаза закрылись.

Он проснулся от холода и ощущения присутствия вчерашнего человека.

— Ну, ты даешь! Так и проспал весь день?

Николай открыл глаза. Джордано разжигал хворост. В отличие от вчерашнего на нем был прорезиненный, непромокаемый плащ.

— Там дождь?

— Нет никакого дождя. Завтра поедем в горы. Мне участок обойти надо, записи сделать, проверить, не было ли чужих. Ночи в горах холодные, а мерзнуть я не люблю. Вон тебе бурку привез.

Николай поднялся намного увереннее, чем вчера, вышел из пещеры по малой нужде. Было еще светло, но солнце уже спряталось за противоположную гору. Неужели проспал целые сутки? В теле ощущалась легкость и сила. Воздух, напитанный влагой и прогретый солнцем, свободно вливался в легкие. Голова кружилась, но не от слабости — от ощущения красоты открывшегося мира. Так не было никогда, по крайней мере, он этого уже не помнил. Опять захотелось есть.

Возвращаясь, у входа в пещеру увидел Джордано. Холодная сталь сверкнула и замерла у горла.

— Что? Решил убить? — Николай поднял глаза на бессмертного.

В них читалось ожидание чего-то. Действия, слова?

— Убери железку, — Николой отвел клинок и прошел вглубь пещеры. — Еду привез?

— А ты ничего держишься. Играешь почти убедительно.

Джордано вложил саблю в ножны и аккуратно положил у стены грота, начал доставать из принесенной торбы продукты.

— Хотел бы убить, не ждал, пока я проснусь, да и не возился бы со жратвой, бурку вон привез.

— Оружие тоже тебе, — бессмертный улыбнулся. Небритая физиономия сморщилась, как у скалящейся собаки.

Николай протянул руку за саблей, вынул из простых, потертых ножен. В неверном свете костра мягко блеснула благородная сталь. Островский никогда не держал в руках такого оружия. Необычный изгиб клинка, тянущаяся вдоль лезвия витиеватая надпись на незнакомом языке, пальцы непроизвольно погладили блестящий металл.

— Нравится! — в оскале Джордано опять показалась мордочка хищника.

— А Ваш где?

— Увидишь, когда время придет.

В котелке над костром забулькала вода.

— Ладно, давай чай пить.

Некоторое время ели молча.

— Это ощущение в Вашем присутствии... — Николай поднял голову, прислушиваясь к чему-то в себе. — Так всегда бывает?

— Это называется Зов. У разных людей он немного разный, как отпечатки пальцев у смертных.

— А таких, как мы, много?

— Достаточно чтобы научиться беречь свою голову.

— Почему Вы назвали свое настоящее имя?

— Если меня убьют, кто-то или ты..., поставишь свечку в храме.

— Я атеист.

— А меня когда-то сожгли как еретика.

Николай вздрогнул, пристально взглянул на собеседника.

— Сожгли?

— Ну, Святая Инквизиция не любила еретиков. Твои вон партийные товарищи тоже устроили охоту на ведьм. Троцкисты, уклонисты. Кто там у Вас еще?

— Ты партию не трогай.

— А ты глазами-то не жги. Не я это придумал. А ты не святой. В одном дерьме сидим.

Джордано вздохнул. Разлил по кружкам остатки кипятка. Достал из кисета по щепотке какой-то травы. Бросил в чашки. Терпкий и пряный запах разлился по гроту.

— Нравится?

Николай только кивнул.

— Это я лет десять назад с Тянь-Шаня привез. Красные нас тогда из Самарканда выбили. Дружки-белогвардейцы в Китай и Монголию подались. Да надоели они мне, и нашего брата, бессмертных, там много, кто покоя и знаний по святым местам ищет, а кто и охотой промышляет.

— И после всего приехал сюда? Сволочь!

Николай вскочил, схватил, казалось, тщедушного итальяшку за грудки, но в момент оказался на жесткой лежанке.

— Остынь мальчишка. Не суди, чего не понимаешь.

Джордано сел на место, на небольшой чурбан, стоящий в противоположном углу грота. Взял в руки кружку. Потянул носом воздух.

— Белые, красные. Теперь вон еще коричневые. Сумасшедшие времена начались. Даже иезуиты перед этим слабаки, — потянул терпкую жидкость. Откинулся к стене, блаженно прикрыв глаза. — Лет через пятьдесят от своих партийцев плеваться будешь, если с такой гордыней голову сохранишь.

Николай перевел дух. В голове шумело, опять припечатался к глыбе, нависшей над лежанкой. Но он уже понял, что боль тела — быстро проходящие мелочи в сравнении с тем, что творил этот хлипкий на вид монстр с его душой, его идеалами, со всем, чем он жил последние десять лет.

Николай закрыл глаза. Почему тогда, десять лет назад, он не пустил себе пулю в лоб, зачем связался с этой девочкой? Изгадил только ей жизнь.

Рая, Раечка. Теплая, уютная, она несла покой, каким-то образом снимала боль. Даже в последние дни ее руки дарили ему тепло, даже когда он мерзко хамил ей. Интересно, как она выглядит. Сволочь! Не этот итальяшка, белогвардеец недобитый, он сам сволочь. Николай открыл глаза:

— А самоубийцы воскресают?

Джордано отделился от стены, с интересом взглянул на собеседника:

— Смертные нет. Это когда ты собирался?

— Лет десять тому назад, — Николай вздохнул.

— И книжку бы свою не написал, себя бы не узнал, что ты можешь.

— Зачем мне было это узнавать?

— Книжка, между прочим, хорошая, дружки твои, правда, используют ее по полной. Как и тебя, кстати. А насчет, зачем узнавать? Всякое знание и умение когда-нибудь да пригодится.

Некоторое время сидели молча.

— Пошли, подышим воздухом. Хворост ты мокрый собрал, чадит.

Джордано поднялся, сбросил тяжелый плащ, и легко перепрыгивая с камня на камень направился к выходу. Николай подождал минуту, взял саблю и пошел следом. Бессмертный сидел на давешней поляне спиной к входу, казалось, созерцал тонкий ручеек, вытекающий из-под камней. Николай осторожно подошел, вспомнив кавалерийские тренировки с рубкой лозы, замахнулся и... со всего маху шлепнулся спиной на камни. Клинок опять оказался у его горла, нога бессмертного прижимала его грудь, а ставшие жесткими глаза опасно светились.

— Ну, как!? Попробовал?

Он убрал оружие, ногу.

— Перевернись на живот аккуратно.

— Зачем это? — Николай попытался подняться.