Кэт Бьюфорт
Убить дедушку лопатой
"Я не участвую в войне, война участвует во мне"
(Ю. Левитанский)
— Крестики с собой? — Олег пощупал цепочку на шее и остановился.
— Ты чё, Олежек? — Игорь сбился с шага.
— Чё! — опустив на землю "аську", рюкзак, Олег и сам нацелился сесть. — Абзац!
— Kрестики вспомнил! — Дину злило всё, что говорил и делал Олег. A кроме того, хотелось пить, хотелось отдышаться, комары заколебали, вспотевшее тело прело под плотной робой, в туалет, наконец, хотелось сильно.
Но хуже всего задёргал страх. Дина не заметила, когда он накрыл — буквально паранойя, когда начала оглядываться, будто звал кто, краем глаза ловить промельк за ветками.
— Хорош головой крутить. И сказал же, не оглядываться. — приказывать Олег начал ещё на "копе". Хотя говорил он, будто под нос бубнил, но Игорь с Диной слушались; Игорь с безразличием, Дина с раздражением. — Падаем здесь.
Сели в кружок, и Олег отстегнул с ремня фляжку, изящную игрушечку в деревянном чехле; стаканчик отвинчивался; брезентовые ремешки стягивала пряжка, надраенная до блеска.
— "Трупняк"? А чё не загнал?
Дине никто не отвечал, но она упорно цеплялась к каждой вещице, которую Олег показывал или использовал. "Увешан, как ёлка, трофеями с мертвых. Или я чистоплюйка?"
— А ну, дай-ка! Африканская? — Игорь потянулся к фляжке, но Олег отвёл руку.
В перестрелке между Диной и Олегом, Игорь отмалчивался, как индийская гробница. Огонь вела преимущественно Дина, а Олег игнорировал или грубил. Олег сунул обоим пластиковые стаканчики, разлил содержимое фляжки, и уже пустую — бросил Игорю.
— Хорош трепаться. Пьём быстро. Ждём, пока возьмёт. А как соображалка откажет, двинем. Кажись, мы влипли.
— Смешно. Заблудились мы от ума, а выберутся, значит, только умалишённые! — Дина понюхала стаканчик: спирт. Выпила, задохнулась, поморщилась. Со вкусом окислившегося алюминия. — С выдержкой. Привет от фюрера?
— Мы в мёртвой зоне. — по Олегу не скажешь, пугал он или сам испугался. — Если выберемся, только на голой чуйке.
— Что он лопочет, Игорёк?
— Случаются здесь... — Игорь скомкал стаканчик. — Аномалии. Боищи шли, кровушка лилась, народу полегло. "Лежаки" — где не капни. И призраки ходят. И челы пропадают.
Они из дома выехали затемно, долго катили по шоссе, потом по грейдеру, пока он не сменился грунтовкой с ямами, пару раз вязли в глубоченных лужах; наконец, машина по крышу утонула в бурьяне. Машину оставили на краю дикого поля, у кромки леса. Про дикое поле сказали: "урочище". Исчезнувшая деревня: не то немцы сожгли дотла, не то фронт сравнял с землёй. Восходящее солнце подрумянило зелёные шарики на паре одичавших яблонь — всё, что от деревни осталось.
Топали до места километров десять: лесом, болотом, потом лезли напролом. Копали не больше четырёх часов. Ночевать в лесу не решились, чуть отдохнули и двинулись. Сквозь бурелом ломились часа два, а к болоту, до которого от "прикопа" — рукой подать, так и не вышли. Болото это или заросший пруд — хоть живопись пиши: голенастый камыш, зелёнaя мякоть ряски, квакушки, и куда ни глянь — дремучесть, хоть соли в кадках прозапас. Игорь обещал нарвать Дине кувшинок, славненьких жёлтых кубышек, уцелевших до конца бабьего лета.
Дина давно просилась с Игорем на "коп". Они дружили в одной весёлой компании аспирантов. Пары в компании легко плюсовались и разбивались — многое зависело от точки зрения на предмет дежурного диспута. Теснота дружбы усугублялась тем, что все были "нижегородскими" — так в компании звали иногородних. И жили в одном общежитии.
Игорь оказался из Смоленска, к Дине клеился всерьёз, Дина не возражала, если и надолго. Со Смоленском у волжанки Дины вяло тянулась энигматичная связь. Во-первых, здесь родился её отец, которого она в глаза не видела. Во-вторых, в боях под Смоленском без вести пропал её дед. В-третьих, мама, "разборчивая невеста", соблазнилась — как, почему, никогда не рассказывала — смольчанином Лёшкой Удальцовым, "бабником", которого сама бросила через год их "непутёвого" брака, не успев даже увидеться со смоленской роднёй мужа.
Однако семья у мамы больше не заладилась. Выходила замуж, разводилась, сходилась. А дочь так и выросла безотцовщиной. И мама росла безотцовщиной. И две её сестры, Динины тёти. И прадед Динин, бабушкин отец, тоже не вернулся с войны.
Про сгинувшего деда, маминого отца, в роду ходили легенды. По-царски великодушен, добр, везуч, красив был дед, любили его, уважали. Потомственный бондарь — артист, виртуоз, на спор изготавливал сундучки, ларчики, бочонки размером с напёрсток. Игрушки для доченек мастерил сказочные. Семья жила богато и весело. А тут и война. Хоть деду и дали бронь от призыва, он отказался. В сентябре 1941-го ушёл на фронт. А ровно через год, в сентябре 1942-го, пропал без вести. Под Смоленском. Воевал дед пулемётчиком, и перед тем как сгинуть, успел и "свинец поймать" и "медаль на грудь". "Медаль отважную", "за личное мужество и храбрость".
Жизнь семьи пропавшего без вести обернулась горьким опытом. Бабушка — не вдова, не солдатка, трое дочерей, младшей год не исполнился. Дина совсем не помнила бабушку смеющейся. Андреерублёвский лик бабушки, если улыбался, то одними губами, безутешно-скорбно-светло.
О "той" жизни если и проговаривались, то очень скупо. Не жаловались. Наоборот, будто стыдились пережитых несчастий. Будто себя винили за беды свои, как за ошибки. Да и что вспоминать? Всем тяжело было, голодали, скитались, но лишь бы дед вернулся. Не вернулся.
"Дети войны". У них не только отца убили. Их и самих покалечили. Крылья им обломали, что ли. Да, учились, старались, пробивались в жизнь. Но выглядело так, будто отчаянно выжить пытались. Никого война не отпустила, ни для кого из них не закончилась. А вернись дед живой, как бы жизнь обернулась?
Они так и прождали его всю жизнь. Трое сестёр. Ждали, что вот придёт он — по-царски великодушный, добрый, надёжный. Никому не повезло. Но материнские мечты, как говорят, впитываются с молоком.
Дина не заморачивалась потерей нупутёвого отца. Он не вписывался в её картину женского счастья. А на поиск следов пропавшего деда убила кучу времени, но только чтобы упереться в факт, как в стену: пропал и всё.
Она смотрела на его довоенную фотографию. Красивый парень, похожий на Есенина. Уверенный, независимый. Вернись он живой, как бы устроилась их жизнь — бабушки, мамы, тётей, Динина собственная жизнь, наконец? Неужели Дина тоже обречена искать его? Всю жизнь. Не унаследовала ли она судьбу безотцовщин? Не осуществляет ли она чужие — неосуществившиеся — мечты?
Зачем ей знать, где могила деда? Долг живых? А на что мёртвым наши долги? Убитые солдаты давно в раю. А где мы и куда ещё попадём? А, может, надо поставить крест на его могиле, как на прошлом? И зажить собственными мечтами.
Знакомство с Игорем-смольчанином, лёгким, приятным эрудитом, уже само тянуло на в-четвёртых. А в-пятых, Игорь в прошлом — "копарь по войне". Дина подумала, что это шанс поставить точку в саге с поисками деда.
О своём "чёрном" хобби Игорь не трепался, говорил, что после одного случая завязал. Но Дина напрягала, и он сдался. Списался со школьным другом, упёртым копателем Олегом, чтобы тот сводил их по "дедовским" местам. Ломался Олег полгода и вдруг сам пригласил их. Ничего не объяснял, вообще мало говорил, особенно с Диной. С Игорем обнялся при встрече. Потом с обоим держался угрюмо, отстранённо.
На месте Олег расчехлил "аську", Игорь — титановую лопату, а Дине сказали: пофланируй. И забыли про неё. Дина следила, как они шарили прибором и ставили вешки вдоль холмиков, бугорков, овражков, которые не походили на старые окопы и блиндажи, но ведь и прошло семьдесят лет. Одно странно: травы кругом не росло.
— Думаешь, не "выбито"? — к Игорю возвращалась реакция на подвизгивание прибора.
— Если кто и был — не из наших. Локалы не сунутся. Здесь "электрики" стояли, всё заминировали. Никто с тех пор не разминировал. Подорвались несколько челов. — Олег разговаривал, будто сам с собой. Иногда останавливался и прислушивался, но не к прибору, а к лесу.
Игорь не задавал тупых вопросов, копари по войне — народ свихнутый: покопай да пообыскивай "жмуриков". А про Олега доходили слухи, что к нему прицепилась "стекляшка". Худой, бледный, глаза красные, как с перепоя или недосыпу.
— Я тут назад пару месяцев "блин" нащупал...
Прибор ныл уверенно, чётко. Тумблёр Олег перевёл на максимум и поводил ещё.
— Цветняк? Пометим или капнём? — Игорь приготовился копать.
— Давай по-тихому.
Лезвие лопаты скрежетнуло о металл. Окопали по краям, отгребли землю руками, нарисовался цилиндрообразный предмет.
— Мина. — Игорь отряхнул землю с рук. — Противопехотная. Цельный стакан. Динуль, на цыпочках ходи. Мины в одиночку не ставили.
— Лягушка. — Олег освободил мину от земли. — Взрыватель вкручен, чеки нет. Можно зафиксировать гвоздём и разминировать. У меня в рюкзаке есть. За рюкзаком сгоняй, а?
На Дину Олег не взглянул, но и ёжику ясно, "сгонять" он доверил ей. Доверил буднично, как родной.
— Гвоздём?! Жить надоело, придурки? Зачем вы её откопали? — Дина опустилась на колени. Мина. С войны. Жесть. Тянуло её потрогать. А если взорвётся? Ноги похолодели.
— К чему рисковать? — Игорь встал с колен. — Посмотри-ка нижний взрыватель.
— Уже. Есть дополнительный. Неизвлекаемая.
Дине показалось, Олег ухмыльнулся. Он продолжал сидеть и сметать землю с цилиндра.
— Шпринга, S-mine 35. Подпрыгивает метров на пять и взрывается. Технологичная игрушка. Защищена от коррозии, 500 грамм тротила, 340 стальных шрапнелек, дальность разлёта шрапнели до 100 метров, радиус поражения до 80. Даданёт штатно и век спустя.
Олег погладил мину. От его ласкового тона у Дины по шеи вниз до копчика сползла морозная волна.
Все трое глядели на мину — несильно изъеденный ржавчиной цилиндр, на глаз 10 на 12 сантиметров, стакан смерти. А мина глядела на них — слегка удивлённо, будто присматриваясь, будто "въезжая", зачем извлекли её из тёмной, земляной постельки.
И тут они услышали. Опять.
Следуя за ребятами через бурелом, когда рюкзак цепляли невидимые сучья, Дина услышала необычные звуки. Застыла с веткой в руке, вся — уши. Строчил пулемёт. Взрывы. Крики. Дина скосила глаза на Игоря, Олега. Оба стояли в позах "замри". Стихло через полминуты. Не обсуждая, двинулись вперёд. Дина промолчала. Галюн?
На сей раз: по лесу шли и разговаривали, недалеко от них.
Все трое переглянулись. Не померещилось. Переползли на корачках до кустов. Оставив прибор и лопату с Диной, ребята метнулись к рюкзакам. Похватав их, умело — оба служили — откатились в кусты.
Дина не испугалась — при ней двое, уверенных в себе, мужчин. Хотя мина и подёргала за нервы. Грибники? Лихой народец? Ребята делали ей знаки прижаться к земле.
Шли, скорее, мимо. Двое. Напрямки шагали, не торопясь, мелькали между деревьями. Дина заметила, что оба несли что-то спереди. И вдруг рассмотрела. Автоматы.
Проходили так близко, что она слышала их разговор, только слов — не разобрать. Почему? Речь нерусская. Иностранцы? Туристы? С автоматами!
— Ich mЖchte diesen Kaffee, der meine Mutter gekocht. Wo kann man einen Kaffee in der WЭste zu bekommen?..
— Verdammt Guerillas besiegt unser GepДck...
Немцы.
Двое немецких автоматчиков в камуфляжных куртках и касках шли по сентябрьскому лесу. Говорили о партизанах, о кофе, тренированными глазами щупали окрестность. Проходили метрах в пяти от Дины, она опустила лицо в землю и перестала дышать. Нет, эти двое не были артистами из кино.
— Шо це було? — Игорь махнул наганом в сторону ушедших автоматчиков. — Це чёрные чи белые? — в голосе одно весёлое любопытство. Или деланное.
Все трое залегли в яме, недалеко от выкопанной мины. "Бошками не торчали", как приказал Олег. Сам он держал вальтер, расстёгнутая кобура топырила куртку-хаки. Лицо побелевшее, даже губы. Игорю никто не ответил.
— У них автоматы. Кто это? — Динин вопрос тоже завис.
— Сворачиваемся. — Олег начал отдавать приказы. — На еду десять минут. Голос не повышать. Оружие не прятать. Держаться вместе. Если приспичит, не шариться по кустам, а дать знать.
— О! Командовать парадом будешь ты? Тогда я требую комендантский час! Это святое. — Игорь развалился, щурясь на небо, достал сигареты.
Дина неохотно, но неудержимо закипала. Комары лезут в рот. Два болвана три часа упираются рогом в землю, чтобы откопать мину, и час любуются на неё; теперь одного плющит от кайфа, а второй, дебил с вальтером, командует. А по лесу гуляют реальные пацаны с автоматами и шпрехают по дойч. Ещё до машины волочиться, а затем пилить в драном "ниссане" до города. "Ну, ещё раз вякни свой идиотский приказик, и ..."
— И не курить. — Олег собрал рюкзак, зачехлил "аську". — Хотите в Москву живыми — за мной.
Слово Москва, как вожжа, подстегнуло Игоря с Диной, и они молча стали собираться.
Шорохи леса и гнус уже неслабо давили на нерв. Но голова начала пустеть: никаких мыслей. "От фюрерского спирта, что ли?" — усмехнулась Дина. Она топала, как робот, глазами сканируя лес.
Мобильники не ловили, а время и дату показывали разные у всех троих. "GPSmap" тоже не захватывал. Им никто не встретился, но оружие не прятали. Между тем лес терял знакомый, привычный вид. Он на глазах становился дремучим, чужим. Прямые стволы, один копия другого, уходили вверх. Кроны плотно смыкались, гарантируя вечный мрак внизу. Нетревоженный дух грибной сыри и мха — хоть ножом режь. Оглядываясь, Дина заметила, как помятый их ногами мох распрямляться на глазах. За ними не оставалось никаких следов.
Но реальным кошмаром были голоса. Даже крики, стоны. Они приходили ниоткуда, исчезали, как обрывались. Иной раз чувствовался тошнотворный запах махорки, иногда кофе. Но больше ребята не замирали, а только ускорялись, почти бежали.
Неожиданно они осознали, что спускались вниз по склону громадного оврага. А какая разница? Овраги выводят к реке. Спустятся — разберутся.
Лес редел, чем ниже спускались, а туман густел. На дне оврага, за деревьями, замаячила дорога. Наконец-то!
Это была лесная дорога, узкая, зажатая с обеих сторон частоколом тёмных стволов. Между ними золотым туманом шевелился угасающий солнечный свет. Оба конца дороги скрывались за поворотами.
— Она есть на карте? — Игорь сел на травяную обочину, а Дина вышла на середину дороги. Колдуя с картой, Олег приотстал.
— Едет кто-то. Нам везёт. — руки в боки, Дина вглядывалась в приближавшийся звук. "Как всё просто, а то — мёртвая зона. Ну и треску! Мотоциклы? Аборигены катаются. Значит, деревня близко". Дина повернулась к Игорю. — Наган дай. С меня шпаны на сегодня хватит.
— Шухер! Атас! Прячьтесь! — Олег шипел. — Фрицы это! Пока не увидели! "Фашики" едут! Залягте!
Игорь пребольно схватил Дину за руку и дёрнул с дороги. Оба грохнулись так, что искры из глаз, и ужами поползли, хоронясь за кочками. Жирные тени падали с противоположной стороны дороги, они и прикрыли их двоих от вышмыгнувшего из-за поворота колясочного мотоцикла. В нём сидели трое парней в камуфляже, на груди — автоматы. Включённые фары щупали туман. Второй мотоцикл — тоже автоматчики. За ними, подвывая, катил армейский грузовик, полуторка.
В кузове держались за борта солдаты. Другие — без камуфляжа, простоволосые, лица смурные, позы обречённых. На некоторых — тряпки с пятнами крови, раненые. Потом ещё мотоциклы. Треск, пыль, гарь, тяжёлый запах пота.
— Что за клоуны? — Игорь достал сигареты, но не закурил. Они засели в канавке невидимые с дороги. — Локалы в нациков играют?
Олег жевал соломинку, смотрел невидящими глазами в сторону невидимого заката.
— Кончай нам мозги канифолить! Куда завёл нас? — до Дины вдруг дошло. — Игорь, он всё знал с самого начала. Мы не заблудились. Он был здесь и нас сюда притащил. За хабаром эсэсовским. Он больной.
— Динуль, разберёмся. Олегыч, ты чё молчишь?
— Хорош истерить. — Олег встретился с Диной глазами: взгляд умученный, нездоровый. Помолчал. — Я там полгода назад склад поднял, тыловaя бытовухa. Заночевал. Костерок, чай, курю. А на меня из леса солдатики вышли. Один: "Дай прикурить, браток". Похлопал по плечу, спасибо, мол, и ушёл себе. Я так и просидел у костра, а огонёк от сигареты маячил в темноте. Чуть рассвело, я — дёру. А пару месяцев назад среди бела дня на меня фрицы вышли. Я их не заметил, а они очередью лупанули. Я из вальтера задел одного, они убежали. Думал, комрады или братва. Но зачем палить-то сразу? За ними попёрся. Отыскал, крался сзади. А они, будто заблудились, тыкались туда-сюда, не зная куда, орали, машинками махали. Потом я на секунду отвёл глаза по... нужде, а они тю-тю. Всё обрыскал, кричал, стрелял. Испарились. Платок носовой подобрал с кровью, свежая. Не помню, как сам выбрался, GPS не брал, шёл по чуйке. — Олег глянул на Дину. — Она права. Вас дёрнул с собой, чтоб убедиться, не "белочка" это и не "глюки".
— Ты ему веришь? — Дина перевела глаза на Игоря, тот пожал плечами.
— Где-то здесь временная воронка. Хрономиражи — обычное дело. Вроде как биополя непогребённых. Эсэсовцы здесь тоже вынюхивали, секретная часть стояла. — Олег, как всегда, бубнил себе под нос. — Я только не пойму, когда мы в эту воронку провалились. И где. Чё думаете, наука?
Замолчали. Стемнело, и тепло ушло вместе со светом. Они сели плотнее к друг другу и развели малюсенький костерок.
— А где мы? Что по карте?
— Лес. Глухомань. Никакого жилья на километры.
— Заброшенные кладбища, скиты монашеские?
— Где конкретно, не искал.
— Может, немцы расстреливали в лесу партизан, военнопленных. Концлагерь какой?
— И стреляли. И жгли. И фронт катался туда-сюда. И дальше укатил. Никого не хоронили, всё бросили и ушли.
— Куда пленных везли на грузовике? На работы? На расстрел? Что за секретная часть?
— Фрицы в 43-м, когда уходили, всё заминировали. НКВД потом всё засекретило. Никакой "инфы".
Тьма окружала холодной стеной. Костерок не согревал. Идеи иссякли, разговор притупился.
— Это мина... — Дине никто не ответил. — Помните, как на нас глазела?
— И сглазила, — хмыкнул Игорь.
— Мы выкопали её и бросили. — Дина говорила уверенней. — Она мстит. За непочтение, если хотите. Или зовёт нас, чтобы завершили начатое. Чтобы взорвали её. Или сами подорвались.
— Так вернуться и бануть её на фиг, — сказал Игорь просто. — Как идти, помнишь, Олегыч?
— Я думаю, надо следовать за грузовиком по дороге. Так наверняка и короче, — вклинилась Дина.
— И куда придём? — буркнул Олег. — Прямо в зубы к "СС"? Вернёмся туда, откуда пришли.
— Точно, — поддержал Игорь, — есть шанец не проскочить временную лазейку.
Ночью не решились идти, двинулись, когда чуть забрезжило. Адреналин зашкаливал. Есть хотелось до чёртиков, и в ельнике набрали кучу рыжиков. Ладные, похожие на яркие пуговки, они не скрывались; найдёшь один, а их там целый хоровод. Поджаривали на палочках над костерком, кусали горячими, не жуя. Сентябрьский лес. Чёрные стволы, розовые осины, жёлтые берёзы, сочная зелёная хвоя. Гнусно умирать среди такой печальной красоты.
Не доходя с километр до "прикопа", оставив Дину на вещах и взяв оружие, ребята ушли в разведку. Заморосило. Дина присела под низенькой елью, которая не спасала. Ребята вернулись злые, мокрые, долго мусолили сигареты. Потом все вместе осторожно пошли.
Лес необъяснимо переменился. Вот корявый, полусгнивший, мховый пень. Дина помнила его: лесной терем-теремок, кто в тереме живёт. На пне солдатская каска. Не видела её раньше. Из коры деревьев торчали пули, осколки. Внезапно Дина осознала, что смотрит не на земляную кочку, а на череп. Череп смотрел вверх, правда из глазниц росла трава. Рядом фрагменты автомата. А чуть Дина повела глазами в сторону — ещё черепа, одни присыпаны листвой, другие заросли мхом. Дина застыла, однако ни страха, ни отвращения не чувствовала. Только один вопрос дырявил мозг: Почему? Почему? Почему? Почему их бросили? Не похоронили? Не вспомнили? Кто виноват?
— Везде трупы раскиданы. — Дина вздрогнула, когда Игорь приблизился.
— Их же не было. Мы тут шли, я помню. Что происходит?
— Не замечали? Ходи осторожно. Снарядов и гранат полно. Не трогай ничего!
— Сдурел? Что я трогать буду? — Дина почувствовала злость: к себе. Зачем она сюда попёрлась, идиотка? — Игорь, я больше не могу здесь! Сделай что-нибудь! Долго ещё грязь месить? Где этот чёрный сталкер? "Хабар" свой грязный собирает? — Дина приложила руку к дереву, но ойкнула, уколов ладонь об осколок в коре. — А ты что тормозишь? — Дина набросилась на Игоря. — Тщательнее, ребята, между косточками. Там каска немецкая на пне. Скажи ему. Если с дыркой, на 200 баксов потянет, а?
— Не тупи. Газетёнок начиталась? Тонны железа гниют по лесам. Семьдесят лет. И там же — пять миллионов без вести пропавших. Забыла? Стране — насрать, народу — насрать. Если не копатели, вообще б никто не хватился. А то, что оружие у "гансов" забирают, это нормальное хобби в стране, где была война. А сколько безымянных сгребали в санитарки? Едва присыпали землёй или снегом. А сколько защитников Родины плугами запахали и ёлками засадили с кукурузой? А колхозники сколько оружия, орденов, медалей потырили. Может, вон там кости деда твоего, не хочешь идентифицировать? Марко? Пусть другие мараются...
— Хватит! Ясно всё. Вы — ангелы-спасители...
— А ты чё сюда припёрлась? — Олег материализовался сзади, прислонился к дереву, скрестил руки на груди. — На дедушкину могилку с красивой табличкой полюбоваться? А кто его искать будет? Выкапывать из болота, опознавать, в могиле хоронить?
— Да кроме тебя, мародёр, некому! Ты — отрыжка страны, которой на всё насрать. По мне, так уж лучше, чтобы никто не копал. Земля взяла, она и позаботится.
— Да, таким, как ты, всё бы забыть. Вы и забыли! Лишь бы спалось спокойно. А ко мне каждую ночь приходят солдатики. Война не кончилась!..
— Никак в войнушку не наиграетесь? Ах, беда — войнушки вам не досталось. И вы себе из земли накопали солдатиков. Для вас они — игрушки!
— А для вас — бесполезные, отработанный материал! Погнали, как скот на бойню, и бросили. — Олег говорил зло, но очень тихо и как-то странно. — Война не кончится, пока грех не искупим, пока не поднимем и не захороним последнего солдата. До тех пор души убиенных не перестанут бродить среди живых.
— Души давно бы успокоились, если бы вы их не тревожили! Вы вторгаетесь в естественный ход вещей. Вам и достаются боль и страдания тех, кого беспокоите. Оставьте мёртвых в покое! Если б вы не оскверняли могилы, аномалий бы не случалось. И если б мину не откопали, давно б уже дома сидели.
— Динуль, ты всё вверх тормашками загнула. Плохиши — те, кто мину поставил. Они и должны платить. И платят. — Игорь усмехнулся, отвернулся, руки в карманах. Тема эта давно ему обрыдла.
— Я ухожу! — Дина резко повернулась, но оступилась и упала. Села, заплакала и вдруг увидела, не об корягу она споткнулась — из земли торчала серо-жёлтая кость.
Игорь протянул руку, помочь ей встать, но Дина только махнула головой на кость. Игорь пожал плечами.
Мина лежала там, где её оставили. В ямке образовалась лужа, в ней и купался ржавый цилиндр. Охнула птица. Тёмное небо давило на упирающиеся деревья. Из ямки на ребят опять глядели холодные глаза.
Решение приняли: взорвать. Игорь с Олегом стреляли из-за деревьев, потом упали в укрытие. Но как не хорошо они спрятались, как не затыкали уши, их оглушило взрывом. Чирикнула шрапнель. Их засыпало оторвавшимися листьями и ветками.
Олег очнулся первым. Сел. Холодно. Кровь на губе. Сквозь деревья в ложбину пробился закатный луч. Вверху захлопали крылья. Олег поднял голову, в лицо посыпались блестящие капли. Он отложил вальтер, расчехлил лопату, встал.
Дина открыла глаза. Болела голова. Где-то близко копали. Методично, не спеша. Черенок уходил в грунт: хрусть, отброшенная земля падала: плюх-х. Темень какая! Хрусть. Плюх. Где она? Хрусть. Плюх. Сердце колотилось — не услышал бы копатель. Хрусть. Плюх...
Дина осторожно высунулась из ямы.
Полянка. Горел костeр. Слонялись фигуры — трудно было рассмотреть, кто такие, будто тени. Земля вылетала из-за бруствера. Фигуры подходили к нему, заглядывали в яму.
Из ямы вылез копатель, опёрся о лопату, наклонился к костру, закурил от подожжённой веточки, стал насвистывать.
— Хватит валяться, иди помогай!
Копатель стоял к Дине в полупрофиль, и она не поняла, к кому он обращался. Народу вон сколько. Она руками пошарила вокруг: ей бы камень или дрын. Ладонь нащупала холодный металл: пистолет. Взяла его в руки.
Копатель повернулся к Дине, его глаза поймали огонь от костра.
— Эй, внучка! Пошли копать дедушку. Их тут много!
Копатель лыбился. И вдруг зарычал:
— Подъём, я сказал!
Он перехватил лопату и пошёл на Дину.
Динины глаза тоже поймали огонь. Она сняла пистолет с предохранителя, прицелилась и нажала на курок.
Потом опять нажала! И ещё раз!
* * *
Из копарьского сленга
Аська — металлодетектор фирмы Garrett (Garrett Ace ххх);
Блин — блиндаж;
Бытовухa — предметы военного и мирного быта;
Выбитое — место, на котором часто и много бывали копатели;
Ганс, фриц, фашик — немецкий солдат;
Железo — металлические предметы, включая оружие, добытые на раскопках;
Комрад — товарищ по копу;
Коп — место копания или процесс поиска;
Копарь — поисковик, самоназвание;
Копарь по войне — люди, которые копают на местах боёв;
Копатель — поисковик, археолог-любитель. Бывают "Чёрные", "Красные", "Белые" копатели; "Чёрные" — копают неофициально;
Лежак — военное кладбище или место массового захоронения;
Лягушка/Шпринга — прыгающая противопехотная мина;
Поднять — откопать какую-либо вещь;
Прикоп — место раскопок;
Санитарка — наспех сделанное во время войны захоронение;
Стакан — корпус мины;
Стекляшка — загадочная болезнь копателей, когда "едет крыша";
Трупняк — вещь, снятая с трупа или, реже, сам труп;
Хабар — вырытые из земле предметы;
Хрономиражи — аномалии; призраки войны, эхо войны; возникают там, где некогда образовался сгусток негативной энергии — боли, ненависти, страха;
Цветняк — цветной металл, находящийся под землёй, предметы из меди, бронзы, алюминия, золота, серебра и т.д.;
Электрики — эсэсовцы, их символ, две молнии, напоминают электрические.
