Голос горячего сердца

Голос горячего сердца

Фредди Ромм

Пролог

Снаружи гудел студёный зимний ветер, доносился волчий вой, но в заботливо протопленной крестьянской избе было тепло и уютно. Глава семейства хмуро поглядывал на жену, кормившую грудью новорожденную девочку. Дочь — что за работник? Её дело — рукоделье. А как вырастет да выйдет замуж — так и вовсе покинет отчий дом, уйдёт от отца с матерью, да ещё приданое с собой заберёт.

Жена словно угадала его мысли:

— Сыновья у нас уже есть, а теперь будет и дочка-красавица. Мы ещё не нарадуемся, когда со всей деревни женихи под наши окна соберутся. А до тех пор — и в избе приберёт, и хлеб испечёт, да и рукоделье вещь не последняя.

Муж только сердито засопел в ответ.

За стеной, в курятнике, вдруг запели петухи, и соседские ответили им. Странно, с чего бы это они? До рассвета ещё далеко. Старики говорят — примета есть такая... к великой радости. Откуда в нашем тихом селении может быть радость, да ещё великая?

Жена подвинулась поближе к мужу и обняла его свободной рукой:

— Давай назовём нашу девочку каким-нибудь необычным, удивительным именем, которое будет искриться и сверкать, и пусть будет оно таким же красивым, как наша доченька!

— Нет уж! Ни к чему все эти затеи! Дадим ей самое простое имя! Назовём её Жанной! — недовольно проворчал отец семейства, простой французский крестьянин Жак Дарк.

Часть первая. Голос горячего сердца

Глава 1. Голос легенды

Январь 1416 года, Домреми

Ужин был позади, и семья Дарк готовилась ко сну. Вдруг в дверь постучали. Жак, отец семейства, встрепенулся, обратился к старшему сыну:

— Эй, Пьер, поди открой дверь!

Прежде чем мальчик выполнил то, что велел отец, Жак взялся за большую палку. Колокол не звонил тревогу, так что вряд ли за порогом враг, и всё же предосторожность не помешает.

— Добрые люди! Не откажите, позвольте переночевать!

Жак облегчённо вздохнул. Незнакомец, высокий и с виду сильный человек, выглядел оборванным и усталым, но не опасным. Хозяин опустил палку:

— Отчего не пустить. Угол для тебя найдётся. Заходи, гостем будешь.

Неизвестный робко вошёл внутрь и прикрыл за собой дверь. На него уставились шесть пар глаз.

— Добрый хозяин! Не найдётся ли у вас немного простой еды? Я уж три дня ничего не ел, а платить нечем.

Жак поморщился: невелика радость делиться с бродягами. Однако христианские чувства в нём возобладали.

— Жена, дай нашему гостю лепёшку и сало. А ты, гость, коли не можешь уплатить монетой, расскажи, что в мире делается. Откуда ты идёшь?

Неизвестный голодными глазами смотрел, как Изабель накладывала ему сало в миску. Сев за стол и проглотив первые куски, человек немного успокоился и заговорил.

— Спасибо тебе, добрый хозяин. Зовут меня Николя. Отец мой служил в армии короля Карла, и я пятнадцать лет уж как воюю. Всякого насмотрелся. Родом я из Арраса, пробираюсь сейчас в родные места. А иду я от самого Азенкура...

25 октября 1415 года, Франция, 60 км к югу от города Кале, рядом с деревней Азенкур.

Осень в северной Франции была уже в разгаре, и в прохладном воздухе недвусмысленно ощущалось приближение зимы. Солнце с трудом угадывалось за мрачными облаками. Николя, который вместе с остальными солдатами спал минувшей ночью на земле, чувствовал себя изрядно продрогшим. Шаг за шагом ступал он, вслед за другими солдатами его колонны, по дорожной грязи, которая уже облепила его сапоги. Слева был лес, а справа виднелась деревня — то ли Азенкур, то ли Теренкур. Местные крестьяне, разбуженные шумом движущихся войск, вышли из своих жилищ и теперь с опаской поглядывали на солдат под непонятными им знамёнами, видимо, не уверенные, кто перед ними — французы или англичане. Хотя, наверное, для них невелика была разница. И среди французских солдат хватало грабителей, мародёров, насильников.

По мере того, как колонна спускалась к широкому полю, лужи, оставшиеся от ночного дождя, становились всё шире и глубже. Теперь уже солдатам приходилось идти по щиколотку в воде, но движение согревало. Даже возникало исподволь желание побыстрее вступить в бой с врагом.

— Колонна, сдвинуться на три шага вправо! — раздалось впереди.

Николя, вслед за шедшими впереди солдатами, послушно выполнил команду. Слева послышалось громкое хлюпанье жидкой грязи, и вдоль колонны медленно проехали всадники. Николя узнал среди них коннетабля Шарля д'Альбре, чьи серебристые доспехи из полосовой стали, хотя и заляпанные грязными брызгами, были выделялись издали. Лицо командующего французской армии казалось недовольным.

— Жаль, что нам не удалось вынудить противника к атаке, — услышал Николя голос коннетабля. — Верно ли, что их только шесть тысяч? Даже если так, большую часть их составляют лучники...

Всадники уехали вперёд, и Николя не мог слышать, что ответили командующему его спутники. Упоминание об английских лучниках побудило Николя окинуть себя взглядом. Хотя он был без доспехов, его прочная кожаная куртка с капюшоном, прошитая железными пластинами, должна была выдержать как стрелу на излёте, так и несильный удар меча. Эта куртка досталась ему от отца, участвовавшего в морской кампании против островитян. Не менее чем на куртку, полагался солдат на свой щит — пусть небольшой и неказистый, но вполне пригодный, чтобы прикрыть своего владельца. Этот щит Николя забрал у одного бургундца, убитого им год назад.

А вот и поле, где случится сегодня самое главное.

Колонна повернула немного вправо. Пройдя несколько шагов, Николя услышал команду:

— Развернуться налево!

Николя машинально выполнил команду. Да, вот они — годоны. Крошечные фигурки английских солдат виднелись по крайней мере в тысяче ярдов от французов... нет, гораздо дальше — чуть не у горизонта. Среди них произошло какое-то движение, и крошечные фигурки медленно — насколько позволяла размокшая почва — побежали вперёд, навстречу французам.

— Солдаты — приготовиться к бою!

Словно загипнотизированный смотрел Николя на приближающихся врагов. Не думая ни о чём, взялся правой рукой за свой короткий меч. Он словно слился сейчас в единое целое со щитом. Ещё бы, ведь спустя несколько минут только на него и можно будет полагаться в надежде выжить...

Всё ближе и ближе виднелась шеренга врагов. Они уже вовсе не казались такими крошечными. Но вот годоны остановились и начали вколачивать боевыми топорами — тыльной стороной — колья в землю. Колья легко, с двух-трёх ударов, вонзались в размокшую, податливую почву.

"Это, наверное, против нашей конницы. Мы, пехотинцы, легко можем обойти эти злосчастные палки, а вот кавалеристам будет гораздо труднее. Значит, нас и пошлют сейчас в атаку..."

От предчувствия скорой битвы защемило сердце. Николя невольно обернулся влево — там коннетабль о чём-то взволнованно спорил с кавалеристами. Ветер доносил до Николя едва слышные слова:

— Ваша светлость, прикажите атаковать! Мы сомнём их!

— Куда вы рвётесь? Не видите — лучники перед вами? Земля мокрая, как вы атакуете? Ваши кони застрянут в мокрой почве! Годоны вас перестреляют, как куропаток на охоте!..

Д'Альбре озабоченно качал головой. Похоже, несмотря на все его возражения, кавалеристы были близки к тому, чтобы добиться своего. И, хотя это должно было отсрочить минуту, когда Николя вступит в бой, поспешность конников отнюдь не радовала его, искушённого в военном деле ветерана. Как бы хуже не вышло...

— Ваша светлость, мы сможем! Лучше погибнуть в бою, чем ждать, пока противник подойдёт на расстояние полёта стрелы и перебьёт нас, неподвижных!

— Ну, хорошо... Трубите в атаку.

Капитаны-конники обрадованно закивали и, пришпорив коней, направились к своим отрядам. Почти немедленно после этого отовсюду донеслось громкое чваканье тысяч конских копыт, боровшихся с притяжением коварной мокрой глины. Кавалеристы неумолимо приближались к врагу и уже брались за свои длинные копья...

Англичане мигом оставили колья и подняли луки. Вложили стрелы, натянули тетиву...

Хмурое небо на считанные мгновения покрылось безобидного вида палочками, так похожими на соломинки, которые, словно в задумчивости, сперва поднялись, а затем повернулись и направились вниз, обрушиваясь на опрометчивых кавалеристов. Раздались крики боли людей, громкое ржание лошадей, грохот падения закованных в доспехи тел на мокрую землю. Лужи окрасились первой кровью.

— О, нет!

Происходило то, что не могло не случиться. Ещё ни один кавалерист не вступил в бой, а большая часть конного отряда была уже уничтожена. Уцелевшие в замешательстве повернули. Вслед им полетели новые стрелы.

— Пехота, вперёд!

Коннетабль Шарль д'Альбре, обнажив меч и подняв его над головой, сам вёл в атаку первый отряд пехотинцев. Те побежали лёгкой трусцой — вперёд, на годонов...

Сознание Николя словно раздвоилось. Ему даже казалось, что он уже умер и теперь со стороны взирает на происходящее, на себя самого, неторопливо бегущего к кольям врага.

Тем временем конники, ещё несколько минут тому назад так рвавшиеся в бой, теперь не только не атаковали, но мчались назад, смешав свои ряды и угрожая опрокинуть своих же пехотинцев. Одна из лошадей, фыркая, пронеслась вблизи Николя, обдав его лицо грязными брызгами из-под копыт.

— Остановитесь! Не позорьте рыцарство Франции! — кричал коннетабль отступающим. Как видно, те ещё не совсем потеряли голову: заслышав своего командующего, многие вовремя остановились и теперь помогали задержать остальных. Снова полетели стрелы со стороны англичан, но на этот раз они мало кого настигли — приблизившиеся к противнику пехотинцы вовремя прикрылись щитами. Прикрылся и Николя. В этот момент он даже порадовался, что идёт в первой линии: легче увидеть приближающиеся стрелы, надёжнее защититься от них... Он и не заметил, что английские колья совсем близко. Вот уже первые ряды французской пехоты, прикрывшейся щитами, обогнули колья и вступили в бой с противником...

Англичанам пришлось оставить бесполезные теперь луки и взяться за мечи и топоры. Закипела жаркая рукопашная схватка, в которой разозлённые французы явно имели преимущество. Николя, всё ещё не согревшийся после промозглой ночи, с наслаждением работал мечом, отгоняя врагов и продвигаясь шаг за шагом вперёд. Несколько раз довелось прикрыться от ударов щитом. Кажется, не так уж плохо складывается день...

Невдалеке раздались команды на языке врагов. В паузе между двумя противниками Николя бросил в ту сторону быстрый взгляд: отряд знатных английских кавалеристов, сопровождаемых пешими латниками, направлялся на левый фланг. Ещё немного — и окружат...

— Годоны обходят нас!

Не дожидаясь, пока его клич будет услышан, Николя бросился назад и влево — туда, где было меньше сражающихся. Никто не обратил на него внимания. Но вот послышались крики отчаяния французов, охваченных кольцом неприятеля. Плохо дело...

Схватка вокруг Николя вдруг замерла. И французы, и англичане взирали на происходящее вокруг кавалеристов.

— Король Генрих!

Эти слова Николя понял без всякого знания английского языка. Так вот он, главный годон...

Англичане продвигались слаженно, рубили подряд всех, кроме рыцарей, добивали упавших. Сопротивления им почти не оказывали, словно шок ужаса охватил французов. Ещё немного — и вся французская армия побежит... Однако, прежде чем Николя успел что-то сказать или сделать, кто-то ударил его сзади по голове, и он упал, лишившись сознания...

Когда Николя очнулся, рядом не было никого. Вернее, ни одного живого человека. Однако на поле лежали тысячи мертвецов — в основном французы...

Николя дотронулся до затылка и не удержался от крика боли. Голова была вся в крови. Вероятно, подумал он, это и спасло его: годоны приняли за мертвеца и не стали добивать. Было холодно — кто-то снял с него старую добрую отцовскую куртку. Ни щита, ни меча рядом не было — судя по всему, пролежал он без сознания долго, мародёры успели сделать своё дело. Найти тёплую одежду оказалось не так трудно — Николя снял её с одного из трупов, правда, куртка оказалась мала, но раненому солдату некогда было искать удобства.

Только через несколько дней он узнал, как ему повезло: пленных, взятых во время первой атаки, англичане перебили. Всех до единого.

Январь 1416 года, Домреми

— Да, досталось тебе, парень, — смягчившимся голосом произнёс Жак Дарк, — годоны — страшные люди. А тем более их король... Азенкурский Мясник...

В доме наступила тишина. Гость неторопливо доедал свой ужин, негромко постукивая ложкой о миску. Отец семейства задумчиво обвёл взором жилище и вдруг поймал взгляд чёрных глазок дочки. Маленькая Жаннетт не спала. На мгновение отцу показалось, что девочка поняла всё, что только что рассказывал гость. Но, разумеется, это было невозможно.

Домреми, апрель 1420.

— Батюшка, а почему Господь согласился, чтобы его распяли?

— Господь принял муку ради искупления грехов людских, Жаннетт. Только поэтому.

— Но ведь Господь всесилен? Почему он не придумал что-нибудь другое для спасения людей?

— Пути Господа неисповедимы. Значит, он решил, что так правильнее всего.

Жанна с сомнением посмотрела на распятие. Иисус Христос вовсе не выглядел довольным тем, как с ним поступили. Одно только — как гвозди в руки и ноги вколачивали... бр-р, больно до чего.

— Батюшка, а почему, в таком случае, погибла Святая Екатерина?

— Она погибла за веру нашу, дитя моё. Враги хотели, чтобы она отреклась от христианской веры, она отказала им, вот с ней и расправились.

А вот Луи-Школяр рассказывает, что Екатерину хотел взять замуж правитель Александрии, но получил отказ, потому что она не хотела за язычника. Она, наверное, была очень красива. Правитель нанял языческих мудрецов, чтобы они разубедили Екатерину, и она долго спорила с ними. В учёном споре она победила, тогда её заточили и стали мучить, а когда она всё равно не сдалась, её казнили. Бедная Святая Екатерина. Правда, она после этого попала в рай. В раю хорошо. И всё-таки... её очень жалко. И Святую Маргариту тоже жалко, ведь и с ней так же поступили — жестоко и несправедливо.

— Батюшка, а разве это правильно, что Екатерину и Маргариту, хороших, добрых и красивых, так жестоко мучили и убили?

— Их жертва была угодна Богу, Жаннетт. Своим страданием они приблизились к Нему. Господь безмерно пострадал на распятии, и все лучшие люди тоже страдают. Боль без вины очищает душу, приближает к Всевышнему.

"Страдают — лучшие? Но вот Луи-Школяр рассказывал на днях, как он видел однажды в Париже казнь ведьмы. Её сожгли живую. Она так кричала от боли... а ещё в ней был ребёночек, он выпал из её живота прямо в пламя. Даже слушать рассказ Луи — до того страшно, что хуже некуда. А уж видеть это... А каково ей было терпеть? Вчера вот — обожглась я о свечку, ужас как больно, кажется, нет ничего хуже. А как же ей пришлось на костре? Вот эта боль — по всему телу? Как же это страшно — даже представить себе... Получается, что и она, эта ведьма — лучшая, одна из лучших среди людей, совсем как святые Екатерина и Маргарита? Как Господь? И её ребёночек, который так и не родился... впрочем, он-то наверняка хороший, ведь согрешить точно не успел. Ведьмы и еретики, которых сжигают на кострах по приказу инквизиторов... лучшие из людей? Не следует спрашивать об этом отца Фронта, а то вдруг он рассердится на Луи... вот в прошлый раз ему нагорело — только за то, что пытался объяснить мне и брату Жаку, что такое буквы."