Ангелы пали первыми
За тех, кто завтра лучом зари
Вонзится золотом в медь.
Для тех, кто солнце молил: Гори!
Сегодня я буду петь.
Алиса, "Звезда по имени рок"
Холодно. Темно. Нечем дышать.
Что я здесь делаю?
Там, там виднеется свет.
Это врата рая?
Нет, нет. Слишком душно, слишком тяжко. ТАМ нет этого.
Тогда это солнце. Это какое-то окно. Свет.
Он освещает пыль и руины, обломки и грязь. Где же я? Почему я здесь? Я должна быть...
...дома.
Это не дом. Это не дом! ЭТО НЕ ДОМ!!!
Свет. Идти на свет. Выйти на свет.
Я очнулась на сухой земле. Тусклый, почти неживой свет резал глаза, непривыкшие к освещению. Небо было грязного, желто-рыжего цвета, в скатавшихся лохмотьях облаков. Земля дышала пылью и смертью. Она было мертва. Воздух сух и почти ядовит.
Смерть вокруг, смерть. Извращение жизни, извращение смерти.
Встать. Медленно, опираясь дрожащими руками на высыхающую почву, укрытую саваном каменной пыли. Сначала на колени, потом в полный рост. Голова предательски кружиться. Встать и увидеть...
Город. Мертвые руины старого города. Обглоданные кости домов, жалкие останки техники, оборванные, тощие словно мумии люди. Запах отчаяния, страха, безысходности.
Что здесь произошло? Почему я ничего не помню?
Я помню мать. Помню отца и брата. Помню наш дом. Своих друзей, университет. Помню дворик рядом с домом, где в детстве играла. Помню дачу, где дедушка возился месяцами напролет, все время что-то сажая и выращивая. Помню бабушку, что всегда стряпала для меня вареники со свежей ягодой. Я помню это...
Но не помню, куда делся этот мир.
Не знаю, не помню, не вижу. Где же я?
Надо идти вперед. Надо идти. Шаг, еще шаг и еще. Мимо торжественно проплывают дома и обломки, люди, бредущие как мертвецы в старых фильмах ужасов. Пустые лица, пустые глаза, пустые души. И тишина.
Шаг, еще шаг. Там, вдали, виднеется черная полоса. Она становится все ближе, все отчетливей. Это дома. Старые, ветхие, нежилые, но дома. Самые обычные и не разрушенные. Может быть, там начинается мой мир?
Шаг. Еще шаг. И еще.
Больно. Ноги не слушаются. Я так устала...
Колени подгибаются, я падаю. Вот все, мне просто надо немного отдохнуть...
— Эй, девочка, не спи! Ну же, давай, поднимайся!
Старик. Седой от времени и пыли, тощий, черный от солнца, вечно скрытого за тучами солнца.
— Так, молодец, обопрись на меня. Давай-давай, шевели ножками!
Он тащит меня на себе в сторону уцелевших домов. И говорит, говорит, говорит...
— Ты, верно, в первый раз здесь? Ох, ты ж, глупышка! Кто же в первый раз суется сюда не без противогаза? Так и помереть недолго! — он пытается улыбнуться, но за растрепанной бородой не видно половины лица. — А ты и одета прилично, и сама сыто выглядишь. Ты, верно, из семьи уцелевших? И что же такая как ты делает в мертвой зоне? Разборки какие, э?
Я не понимаю, что он говорит. Какие уцелевшие, какие разборки? Не помню. Но можно узнать.
— Старик, — голос не слушается, а в горле предательски пересохло, — что здесь случилось, старик?
— Чего это ты спрашиваешь? Али не знаешь? Так все же знают? — он пытается вглядеться в мое лицо, но быстро отворачивается, ничего не увидев.
— Я...я не помню.
— А-а-а, ты, верно, больна... — он молчит, долго молчит, а мы все идем и идем. Шаг. Еще шаг. Откуда у него столько сил? — Так и быть расскажу. Армагеддон здесь был, девочка.
— Что? Армагеддон?!
— Да, судный день. Ты что, и вообще ничего не помнишь?! Война была тогда. Десять лет шла война, третья мировая, кажется. По всей земле взрывались бомбы, радиация уничтожала поля и леса, животных и людей как дихлофос — комаров. Горели города, села, сотрясались горы и равнины. А людям было мало. И тогда Бог наказал людей. Сначала он явил знаменье: небесного ангела, который призвал людей прекратить бессмысленную бойню, иначе же наступит Судный День. Казалось, люди вняли. Но только казалось. Бомбы ядерные сменились на бомбы информационные: каждый пытался очернить каждого. Расцвел буйным цветом международный терроризм. В отдаленных городах вроде этого, подобная война мало затрагивала население. Пока не появились нацисты, фашисты, скинхеды и многие, многие другие. Полвека прошло, а я все помню как наяву... — старик все тащил меня, невидяще уставившись вперед, и говорил, говорил, говорил... — И Бог сдержал слово. Спустя тридцать три года с момента первого знаменья, явилось второе. Тот же ангел сказал лишь два слова: час настал. И тогда начался ад. По всей планете совсем обычные люди: девушки и парни, родившиеся за тридцать три года второй "холодной войны" внезапно превращались в Ангелов Господних и... Я не знаю, что там они сделали, хотя все и происходило у меня на глазах. Мне было десять. А моя старшая сестра внезапно превратилась в небесное чудо и вокруг нее расцвело пламя, похожее на ядерный гриб... А дальше не помню... Просто на этой черте огонь остановился.
Мы стояли на границе ада и земли. Там, за спиной догнивала смертельно раненая земля. Здесь, словно фотография, запечатлелся старый мир. У меня перед глазами вспыхивали какие-то картины из прошлого, но я не могла связать их в одно целое.
— Почему мы остались живы?! Зачем?! Мир превратился в хаос, который не способен поглотить огонь преисподней! Те, кто остались в живых после пламени Бога, потеряли рассудок, они уничтожили тех, до кого оно не добралось!! Выжившие, что должны были стать опорой нового мира, превратились в оголодавшее зверье! — в его голосе слышались страдание и слезы. Там было черное человеческое горе. — Я ведь тоже там был, тоже убивал. Никогда не прощу... Себя не прощу...
Здесь, за чертой, земля почти прежняя, почти живая. А дом, небольшой пятиэтажный дом, оставшийся с прошлого века, кажется таким знакомым, таким...родным.
Дом. Милый дом. Я...
...помню.
Свет. Небесный свет чертогов Бога. Свет есть Бог. Там, где тьма, нет теней. Там, где свет, только тени. Бог — это свет. Бог — это тьма. Бог — это тени.
Бог — души всех, кто жил, живет и будет жить.
Там, внизу, на земле, царит безумие. Антихрист, выкравший Второе Пришествие, вечное безумие мира, заливает кровью землю.
— Это надо остановить.
— Останови, Гавриил. Протруби в свой рог, дай отдых земле.
— Неужели это единственный выход?
— Не знаю. МЫ не знаем. ОН молчит.
— Тогда надо просто спросить ЕГО.
— Спрашивай.
— ЕСЛИ СМОЖЕТЕ, ДЕЙСТВУЙТЕ. ЕСЛИ УМРЕТЕ, ВОСКРЕСНИТЕ. ЕСЛИ ВМЕСТЕ, ЗАВЕРШИТЕ.
— Тогда действуем.
— Да, Рафаил.
Это странное чувство человечности. Я словно никогда раньше не была человеком. Я словно знаю что-то, что мешает мне стать человеком. Это странно — любить. Видеть, стараться запомнить до мельчайших подробностей не только внешность, но и собственные чувства.
Мать. Добрая, ласковая, иногда излишне заботливая. Строгая, превыше всего ставящая долг перед кем-то. Во многом не понимающая.
Отец. Умный, усталый, привыкший заботится о нас и о своих подчиненных. Строящий собственный мир на обломках старого и понимающий, что его работой насладится только следующий за ним.
Брат. Непоседливый, часто грустный и задумчивый. Одинокий и от того проказливый. Родной.
Дом. Маленькая квартира в пятиэтажном доме, оставшемся от прошлого века. Почему я все время боюсь, что он вот-вот будет разрушен?..
Это случилось погожим майским днем. Я пришла домой после консультации, беспокоящаяся о завтрашнем зачете. Брат играл в Центральном парке, плутая в зарослях сирени, я пряталась от пылающего солнца в тени ее же ветвей.
Это было просто и почти обыденно. Просто небо расколол божественный свет. Просто сияющий ангел ("Рафаил?") сказал на землю два слова.
Час настал.
И разверзлась в голове бездна памяти ангела. И раскрылись за спиной крылья архангела. И заблестел на поясе Рог Армагеддона. И пронеслась по жилам божественная мощь.
И загорелся мир.
...Я помню, как что-то внутри начало противиться силе архангела. Кто-то кричал глубоко в душе: нет, не надо, не убивай их. Любовь человеческая — великая и страшная сила. Она может даже остановить Бога.
Я не смогла. Остановилась в нескольких метрах от родного дома и почувствовала, как еще двое также остановились. Люди, что сидели глубоко в наших душах, не могли просто так уничтожить самое дорогое.
А дальше... Сила требовала выхода, я ей противилась. Прошел миг, и окутала мир темнота...
Небо. Грязно-желтое небо в мутных разводах туч. Сухая земля за спиной, переходящая в обычную серую дорожную пыль, что покрывает асфальт в мае. Старик, согбенный годами и горем. Я, упавшая на колени.
— Почему ты остановилась, Габриэла? Почему не сожгла мир? Почему обрекла нас, меня, на такой грех? Скажи, сестра!
— Я вас пожалела. Тебя. Мать. Отца. Мир пожалела. Любовь человеческая помешала.
Он молчит. Сжимает черные от света мертвого солнца, тощие руки. Плачет в седые пыльные усы.
— Прости меня, братец.
И разверзлась в голове бездна памяти ангела. И раскрылись за спиной крылья архангела. И заблестел на поясе Рог Армагеддона. И пронеслась по жилам божественная мощь.
— Я закончу, что начала. Вместе закончим, вместе уйдем.
Он оборачивается ко мне, в его глазах отражается свет Небес, он уже давно, так давно, готов был ступить во Врата Рая.
— Хочешь, я отвечу на твой самый главный вопрос?
Я улыбаюсь в ответ на его молчание. Земля, нет сам мир!, содрогается от пришествия божественного света. Не от страха, нет. От радости. Все так, как должно быть. Все правильно.
И распускается огненный пион, и расплескивается небесное пламя по полумертвому миру, даря долгожданное облегчение, покой, веру в светлое будущее. В Небо.
Вот все, почти все.
Мир не сгорит...
ОН прав был, как и всегда.
...Просто станет небом.
— БОГ ЕСТЬ.
12 января 2009 года
4
