Ресторан был почти пуст, редкие посетители заканчивали ужин. Я закурил сигарету, когда ко мне подсел незнакомец, он упал на стул напротив меня, и, пригладив пятерней растрепанную челку, попросил:
— Брат, угости выпивкой.
До меня донесся винный запах, и я хотел было подозвать метрдотеля, но парень сказал то, чего я никак не ожидал.
— Такую историю расскажу, ни в одной книжке не прочитаешь!
Я замер с сигаретой в руке, столбик серого пепла упал на красную скатерть. Внезапная надежда окрылила меня, дело в том, что ваш покорный слуга — начинающий писатель, и как раз мучился отсутствием хорошего сюжета. Неужели удача сама плывет в руки, или муза приняла вид подвыпившего гуляки? Нет, на гуляку он не был похож — модный костюм, свежая рубашка, и шелковый галстук, свисающий из кармана пиджака.
— Ну как? — с надеждой спросил парень, близоруко щурясь.
— Что пить будешь?
— Виски.
Я сделал знак официанту. Тот подошел, и, обращаясь ко мне, вежливо спросил:
— Этот молодой человек беспокоит вас?
— Все нормально. Принесите два двойных виски.
— И льда, отдельно, пожалуйста, — попросил мой незнакомец.
Официант удалился выполнять заказ. Парень осмотрелся, хмыкнул, и, улыбнувшись, произнес:
— Неплохое местечко. Кухня хорошая?
— Европейская, — ответил я. — Ты еще и есть хочешь?
— Не хочу, — сказал он, и сделал жест рукой, будто приподнял шляпу: — Меня Кириллом зовут.
— Алексей, — представился я. — Так что там за история? Стоит она порции виски?
Он похлопал себя по карманам пиджака, достал галстук, и положил на стол. Кристиан Диор, прочитал я на ярлыке. Китайский Кристиан Диор... нет, не похоже. Вслед за галстуком на красную скатерть легла пачка сигарет и зажигалка.
— История... Мне она стоила гораздо больше, чем бокал виски.
Тут я загрустил. Представился вечер, испорченный исповедью банкрота, или обманутого вкладчика, коих во времена кризиса развелось, как на собаке блох. Я смотрел на его тонкие пальцы, мнущие белое тельце сигареты. Нервничает, подумалось мне.
— Все из-за нее...
Понятно. Очередная любовная история, ее сюжет я мог предсказать с точностью до мелких деталей. Официант принес бокалы и креманку со льдом, ловким движением заменил пепельницу чистой. Тапер уже закрыл рояль, и собирал ноты, персонал притушил свет люстр.
— Из-за кого? — решил я подтолкнуть Кирилла вопросом, чтобы не сидеть в ресторане до полуночи.
— Из-за пепельницы, — ответил молодой человек, и бросил истерзанную сигарету в хрустальную виновницу его бед.
— Этой пепельницы? — удивленно спросил я.
Кирилл рассмеялся, белые зубы хищно блеснули, и спрятались за сжатыми губами.
— О, нет. Пепельницы графини Разумовской.
'Неожиданно. У заурядной пепельницы вдруг появилась историческая владелица!' — мне стало интересно, и я полюбопытствовал:
— Которой из них? Мне известно, что в истории Императорской России графинь Разумовских было несколько.
Кирилл улыбнулся, и хлопнул в ладоши.
— Аплодирую вашей осведомленности!
— Все просто, — подмигнул ему, — я москвич.
Мой визави задумался. Я лишь надеялся, что он не станет продолжать тему 'новых москвичей', а продолжит рассказ, оцененный в бокал виски.
— Речь пойдет о графине Разумовской, урожденной княгине Вяземской, — наконец объявил он.
'Вот это да...' — мое любопытство возросло, к нему прибавились удивление и настороженность.
— Не о жене ли князя Голицына, отданной им за карточные долги графу Льву Разумовскому? — спросил я.
— С тобой приятно иметь дело, — рассмеялся Кирилл, — не придется начинать с потопа.
— Ближе к делу, вернее к пепельнице, — напомнил я.
Рассказчик с хрустом разжевал подтаявший кубик льда, и произнес:
— Граф Лев Кириллович был интереснейшим человеком — острослов, любитель красивых вещей и обольститель женщин. Его дом гремел балами и увеселениями, вот на одном из них он и увидел Марию Григорьевну Голицыну... и, как пишут в романах, потерял покой.
Неспешный рассказ Кирилла заворожил меня, я представил графа Разумовского, высокого, с благородной внешностью, и небольшой картавинкой, придававшей его речи привлекательность.
— Надо сказать, что граф был простодушен и по-рыцарски честен. Он видел, что княгиня несчастлива в замужестве — ее муж, князь Александр Николаевич, был известен в Москве кутежами, картежными марафонами, и особенно тем, что любил прикуривать трубки крупными ассигнациями...
Кирилл вытянул из пачки сигарету, прикурил. Дымок поднялся вверх, и исчез в серых бархатных портьерах. Рассказчик покрутил в пальцах зажигалку и продолжил:
— Самодурство князя Голицына не имело границ, и в морозный декабрьский вечер случилось то, о чем потом долго говорили в свете — князь, проиграв все деньги и драгоценности, выставил на кон свою супругу. Азартен был князюшка, азартен... Узнав о выходке мужа, а тем паче о его проигрыше Мария Григорьевна оставила князя, добилась развода, и вышла замуж за более удачливого графа Разумовского. В те времена развод был редкостью, как и последующий за ним скороспешный брак . Графиня, похоже, была смелой женщиной. Счастливый молодожен купил дом на Тверской, где частым гостем стал... кто б вы думали? Князь Голицын, бывший непутевый муж новоиспеченной графини. Каково?
История эта была мне известна, пересказывалась она многими, но слушать Кирилла было интересно, было что-то притягательное в его голосе с небольшим акцентом. Немецкий?
— Санта Барбара, — усмехнулся я
— Гораздо увлекательнее, брат! — воскликнул он, и взглядом показал на опустевшие бокалы.
Предвидя долгую беседу, я хотел заказать целую бутылку.
— Не могли бы вы пройти в бар? — смущенно попросил официант, похожий на подростка.
— Окей, дружище, — согласился я, приглашая переместиться Кирилла, которому, похоже, было все равно, лишь бы наливали.
Расположившись на высоких стульях, мы выпили по глотку, и Кирилл продолжил.
— Первое время пара не была признана светом, но во время одного из балов император Александр Первый назвал бывшую княгиню Голицыну графиней, а значит, признал ее брак с Разумовским. В тот же час все изменилось, дом графа стал излюбленным местом московской знати. Дендизм был тогда и модой, и философией, молодые аристократы старались перещеголять друг друга в цинизме и дерзости, лорнируя в театрах дам, и шокируя почтенную публику. Так вот, в один из вечеров в графском доме собралась компания, затеяли сеанс столоверчения, тогда еще бывший в новинку, и князь Голицын, смахнув с карты со стола, вместо обычного для этих целей блюдца, использовал серебряную пепельницу, очень похожую на тарелку.
— Наконец-то появилась героиня исторической драмы, — возвестил я, поднимая бокал. Кирилл взял свой, и мы звонко чокнулись хрустальными гранями. Повествование все больше затягивало меня.
— Выходка князя Голицына насторожила магнетизеров, — продолжал рассказчик, — но сеанс не прекратили. А зря, эта 'пепельница' служила когда-то для воскурения фимиама. А фимиам где обычно воскуривали?
— В чилауте? — рискнул пошутить я, от волнения прикурив сигарету фильтром.
Кирилл шутку не оценил, криво усмехнулся, и печально добавил:
— В храме, брат, в древнем храме. Вот чем опасны старинные вещи, иногда новые хозяева не знают их происхождения. Дом графа был набит антикварными вещицами, и среди них ничем не выделялась старинная курительница, с небольшими выемками по краям и вычурным узором на ободке.
'Не может быть... нет, не может!' — точное описание курительницы меня насторожило, но я списал его на бурное воображение собеседника.
Бармен, видя, что мы мирно беседуем, удалился в подсобку, и разговаривал с кем-то по телефону.
— И что же случилось с участниками сеанса? — спросил я. — Их сразила 'неизвестная науке болезнь', как и открывателя фараонова захоронения?
— Это ты о раскопках в Луксоре, и смерти лорда Карнарвона?
— Именно.
— О, в нашей истории не случилось пневмонии у князя Голицына, — Кирилл поднес к глазам бутылку и с минуту близоруко читал этикетку. — Хороший виски, брат.
— Дальше! — воскликнул я, теряя терпение.
— Что дальше? — повторил он, подливая виски в опустевшие бокалы. — Магнетизеры вызвали дух убиенного императора Петра Третьего, причем успешно. Явившийся дух был на редкость болтлив, и предрек скорое угасание рода Разумовских: 'потухнет сильный род сей, но покамест тлеет огнь в старой чаше, быть ему'. А еще дальше был пожар... и загорелась именно та гостиная, где устраивали столоверчение. Пока устраняли последствия пожара, погорельцы жили в летнем имении графа, а часть скарба приняли родственники — Перовские, в те времена набиравшая силу фамилия, ибо были те Перовские побочными детьми брата Льва Кирилловича — Алексея. Так попала наша пепельница в дом на Новой Басманной.
Сказанное Кириллом 'наша' корябнула слух, но ведь может рассказчик пользоваться таким оборотом? Может, но на душе стало беспокойно.
— Я правильно понял, что дух императора под старой чашей подразумевал старинную пепельницу?
— Правильно, — подтвердил рассказчик. — Утратив сию реликвию род Разумовских, а вернее графский титул постепенно угас.
— А Вигштейны?
— Ах, эти... Австрийская ветвь рода, Разумовски фон Вигштейн, не были признаны в Российской империи.
'Верно', — рассказ взволновал меня, хотелось скорей узнать, насколько Кирилл осведомлен, и потому задал еще один вопрос:
— А что же Перовские? Какова их судьба?
— Владеют реликвией и ныне, — Кирилл обжег меня взглядом, забарабанил пальцами по стойке бара, и, вздохнув, произнес: — Я разыскивал ее долго, оставив свою страну, родной дом, людей, воспитавших меня. Перелопатил горы исторического материала, и, как говорится, удача улыбнулась мне.
— Ты нашел ее? — я затаил дыхание, ожидая его ответа.
— Скажем так, я знаю где она.
— Ск-кажи, Кирилл, — спросил я, заикаясь от волнения, — а з-зачем она тебе нужна?
— Я, видишь ли, хочу вернуть то, что принадлежит моей семье. И поэтому прошу тебя, брат... отдай, по-хорошему.
'Принадлежит моей семье', — фраза, сказанная Кириллом, вдруг расставила все по местам — наша встреча не была случайной! Теперь его фамильярное обращение ко мне приобрело другой смысл. Я удивленно смотрел на него и искал семейные черты. Кирилл хищно улыбнулся.
— Старуха призналась, что ты имеешь обыкновение ужинать здесь, вот я и пришел. Нормальная такая бабка, вот и телефончик твой надиктовала.
'Он успел побывать в моем доме?!' — это сообщение рассердило меня, как и неуважительное высказывание о моей бабушке.
— Софья Львовна вовсе не старуха, — возмутился я, — надеюсь, ты не напугал ее?
— Не переживай, — отмахнулся он, метнув в меня взгляд полный презрения. — Ну, так как насчет моей просьбы?
— Не имею привычки разбазаривать родовое имущество. Что упало, то пропало. Знаешь поговорку? — в этот момент я был полон решительности отстоять свои права, и был готов на безумства.
— Не отдашь? — зло спросил он.
— Нет.
Пестрая лента мелькнула перед глазами, и концы галстука обвили мою шею. Сумасшедший! В ушах у меня зашумело, я пытался ослабить хватку, но его пальцы намертво держали шелк. Из подсобки выбежал бармен, бедняга никак не ожидал, что двое интеллигентных, слегка подвыпивших мужчин закончат вечер дракой. Увидев его, Кирилл отпустил меня, галстук змеей сполз по костюму и свернулся на полу. Я рванул воротник рубашки и тяжело задышал, стараясь набрать в легкие побольше воздуха.
— Господа, прошу вас покинуть ресторан, иначе я буду вынужден вызвать милицию,
— потребовал подошедший метрдотель.
— Не надо милиции, это так... братская потасовка, — заявил Кирилл, глумливо улыбаясь собравшемуся на скандал малочисленному персоналу.
В глазах моих плыли круги, все же братец хорошенько меня придушил, не зря я не доверял ему! Кирилл взял со стойки недопитую бутылку, подхватил меня под руку и потащил в вестибюль.
— Слабак ты, братишка, и реакции у тебя ни-ка-кой, — бормотал он, выволакивая меня на улицу.
Вечерний город встретил нас прохладным ветром с Москвы-реки, огни высоток и нарядной набережной отражались в темной воде. На воздухе мне стало намного лучше, и я взял реванш, недаром прежде я по-любительски боксировал. Удар, прилетевший к Кириллу был для него неожиданным, противник видимо поставил на мне крест, и вот, поди ж ты! Он взревел, и схватился за нос, бормоча проклятия в мой адрес.
Я пожалел, что ударил его, лицо соперника было в крови, на рубашке отчетливо видны красные пятна. Первый милицейский наряд остановит нас, — подумал я, шаря по карманам в поисках платка. Зачем искать то, чего никогда не водилось в моих костюмах?
— У тебя есть платок? — осторожно спросил я.
— В кармане... Сам достань, у меня руки в крови...
Намочив платок виски, я отдал его Кириллу.
— Оботрись. И на вот... прими противоударные, — посоветовал я, протягивая бутылку. — Считаю, что дуэль закончена, обмен выстрелами произошел. Может, сядем за стол переговоров?
— Твои предложения? — сквозь платок прогундосил он.
— Предлагаю необычный способ решения нашего спора — спросить саму хозяйку раритета.
— Старуху? Хм... то есть Софью Львовну?
— Женщины из рода Перовских никогда не были старухами, даже в силу возраста! Но я отвечу на твой нелюбезный вопрос — нет, не Софью Львовну. Графиню Марию Григорьевну Разумовскую, урожденную княгиню Вяземскую.
— Я не понимаю тебя, брат.
— Все просто, мы устраиваем спиритический сеанс, и спрашиваем графиню, кого она назначит своим преемником и владельцем курильницы.
— Сеанс? И пепельница вместо тарелки?
— Представляешь, брат? Это будет невероятно! Тогда я точно не пожалею о виски и затраченном времени, — засмеялся я, доставая мобильный. — Алло, это я... Есть небольшая просьба...
К дому мы подъехали на такси. Водитель настороженно посматривал на нас в зеркало — крепко пахло виски, да и окровавленная рубашка пассажира беспокоила его. Путешествие закончилось быстро, ресторанчик, в котором мы познакомились, находился в десяти минутах езды от 'родового гнезда'. Кирилл с любопытством осмотрел парадное, потрогал чугунные кружева лестниц, и вдруг увидел крупные капли на круглых оконцах пролетов.
— Вовремя мы свалили, дождь начался.
— Дождь это хорошо, смывает следы, — мрачно заметил я, звякнув связкой ключей.
В холле было светло, и пахло какими-то благовониями. Сандаловое дерево, определил я, и пригласил Кирилла:
— Входи.
Он тут же подошел к большому зеркалу в бронзовой оправе, и стал рассматривать свое отражение.
— Удружил ты мне, брат.
— До свадьбы заживет, сейчас платок принесу, проходи в гостиную. Это прямо по коридору.
— Э... Софья Львовна там?
— Наверное, а что?
— Неудобно как-то...
— Ладно, жди здесь, потом представлю тебя.
За время моего отсутствия Кирилл успел оглядеться, и когда я вернулся, он задал волнующий его вопрос:
— Как же вы смогли уцелеть, да еще и имущество сохранить? Революция, войны, да и мирное время в советской России было не очень-то мирным. Я читал об ужасах красных застенков, где расстреливали чудом оставшихся в живых царских офицеров и дворян.
Вопрос показался мне вполне уместным, учитывая осведомленность моего гостя в российской истории.
— Защитным талисманом для нашей семьи стала Софья Перовская. Знаешь такую? Убийство Александра Второго, Народная Воля, террор.
— Ах, ну да. Даже не знаю, как к этому отнестись...
— А никак. Выжили, и слава Богу.
Софья Львовна, полная тезка знаменитой революционерки, ожидала нас в гостиной. На восемьдесят третьем году жизни она не утратила живости, и даже некоторой привлекательности.
— Что с вами, молодой человек? — спросила бабушка, протянув Кириллу старческую руку.
— Небольшая травма, — прогудел он в чистый платок.
— Надо быть осторожней, сейчас такие времена настали, ужас, разгул преступности!
— Случайность, Софья Львовна, — успокоил я ее, — просто Кирилл был неловок.
Прервав затянувшийся ритуал знакомства, я взял старушку за локоток и спросил так, чтобы слышал наш гость.
— Вы приготовили то, о чем я вас просил?
— Я думаю, ломберный столик для этой цели подойдет, — ответила Софья Львовна.
Кирилл схватил меня за рукав и потянул к себе — мизансцена из детского спектакля 'Репка'. Дедка за репку, бабка за дедку... Я оглянулся.
— Что?
— Ты сошел с ума, посвятив ста... то есть Софью Львовну в наше дело!
— Отнюдь, — спокойно ответил я. — Ты когда-нибудь присутствовал на спиритическом сеансе? Нет? И я нет. А Софья Львовна участвовала, и вполне знакома с технологией. Ты и теперь считаешь меня сумасшедшим?
— Хорошо. Только, чур, без шулерства!
— Помилуй, брат, это же не покер, — улыбнулся я, в ответ на его сомнения.
Ломберный столик был разложен, на зеленом сукне английскими булавками прикреплен ватманский лист, разделенный по алфавиту на сектора. Я с благодарностью взглянул на бабушку, и она, велев потушить свет в гостиной, лукаво мне подмигнула. Толстые свечи оплавлялились в подсвечниках, образуя на восковых телах вычурные сталактиты, тонко пахло сандаловым деревом, а старинная брошь на черном бабушкином платье отливала кровавым рубиновым цветом. В общем обстановка для таинственного сеанса была подходящей.
— А пепельница? Где она? — вдруг заволновался Кирилл.
— Не переживайте, мальчик мой, — заговорила Софья Львовна, и движением фокусника явила нашим жадным взорам небольшой округлый предмет. Курительница, а это была она, заняла центральное место на расчерченном листе. Наш гость заметно беспокоился — он очень изменился с тех пор, как подсел ко мне в ресторане, его недавняя уверенность, и даже некоторая наглость, бесследно исчезла, осталось лишь огромное желание обладать вожделенным предметом.
— Могу ли я подержать ее в руках? — спросил он Софью Львовну.
Тут я подумал о том, нет ли у раритета каких-нибудь знаков, известных лишь Разумовским, таких, о которых слагают легенды, и передают от поколения к поколению? Вряд ли, слишком давно, да и впопыхах, покинула курительница дом на Тверской и сменила владельцев. Скорее всего, Кирилл хотел быть уверен, что мы не подсовываем ему серебряный новодел, да и описание так называемой пепельницы ему известно, в чем я убедился совсем недавно.
— Конечно, мой друг, — милостиво разрешила хозяйка дома, — вы можете хорошенько ее рассмотреть.
Кирилл осторожно взял курительницу. Щурясь, поднес к глазам, внимательно разглядывая узоры, потом провел пальцами по выемкам, исследуя поверхность металла.
— Да... это она, та самая, — наконец произнес он.
— Начнем, — сказал я, призывая Кирилла вернуть пепельницу в исходное положение.
Он неохотно положил курительницу на стол, Софья Львовна поправила ее, уперев в край аккуратные пальцы, с похожей на пергамент кожей. Мы с Кириллом последовали ее примеру, положив руки на края пепельницы. Наш гость затаил дыхание, наверное для того чтобы чувствовать малейшее движение дорогой сердцу реликвии.
— Кто вызовет дух графини? — спросил я, оглядев притихших сообщников.
— Ээ... может быть Софья Львовна? — неуверенно предположил Кирилл.
— Я, конечно, понимаю, друзья, что как никто близка к тому миру, где обитает графиня, — тихо произнесла бабушка, обращаясь к гостю. — Но, думаю, что вам, милый мальчик, прародительница не откажет. Рискнете?
— Да, да, конечно, — поторопился согласиться Кирилл, казалось, он так боялся обмана с нашей стороны, что был безумно рад предложению. — Только... как это делается?
— Просто скажите: вызываю дух Марьи Григорьевны Разумовской.
Кирилл прикрыл глаза и театрально пробасил:
— Дух графини Разумовской вызываем вас... Марья Григорьевна, прошу, ответьте...
Пепельница, исполняющая роль спиритического блюдца, задвигалась под нашими пальцами, я только успевал произносить вслух слога, следуя за ней.
— Графиня здесь! — восхищенно воскликнул Кирилл.
— Т-с-с... мальчик мой, не надо ажитации, духи этого не выносят, — предупредила Софья Львовна.
— Простите, — испугался гость, и в полголоса обратился к духу графини: — Марья Григорьевна, вы слышите нас?
'Да' — ответила графиня.
— Марья Григорьевна, один вопрос, но очень важный... — умоляюще произнес Кирилл.
'Один' — наследила пепельница.
— Разрешите наш спор, прошу... Вот эта курительница... кому она должна принадлежать, кого вы видите преемником?
'Пусть вернется в дом на Тверской' — ответила графиня.
— Дом на Тверской?! — ахнули мы.
— Там музей сейчас, графиня! — отчаянно закричал Кирилл.
Курительница не тронулась с места, дух графини не ответил. Внезапно возникшим сквозняком задуло свечи. Я вскочил со стула и включил свет. Блики хрустальных подвесок рассыпались по ломберному столику. Побледневший гость откинулся на спинку стула и похоже находился в состоянии шока.
— Не надо огорчаться, голубчик, — похлопала его по руке Софья Львовна, — по-моему, это соломоново решение. Музей лучше, чем Английский клуб, хотя в тысяча девятьсот двадцать третьем году, когда большевики устроили там свалку революционных фетишей, мой отец так не думал.
— Сейчас его переименовали в музей современной истории, — добавил я, вряд ли успокоив этим Кирилла.
— Тем не менее, дом жив, — продолжила терапию бабушка, — там даже отличнейший капремонт сделали, и нашей реликвии будет там хорошо, она вернется обратно в родовое гнездо Разумовских.
— Да что вы понимаете, я обещал... — обреченно произнес Кирилл, распуская галстук.
— Может виски, а? — спросил я.
— Нет, брат, — вздохнул гость, и спросил: — Где у вас ванная комната? Умыться хочу.
— В коридоре между спальнями. Полотенца в шкафу.
Он появился в гостиной с мокрыми зачесанными наверх волосами. Теперь, без челки, было заметно невероятное сходство с фальшивыми портретами предков, висящих в нашей галерее.
— Не изволите ли выпить чаю? — любезно предложила Софья Львовна.
— Я, пожалуй, пойду, — неожиданно объявил он.
— Погоди, такси вызову, — сказал я.
— Нет, ни минуты не хочу оставаться в этом доме!
— Хотя бы провожу...
— Нет!
Никто не умеет держать чайную пару так элегантно, как моя бабушка. Мы пили чай в столовой, и говорили о Кирилле.
— Жаль бедного мальчика, он так расстроился... Может быть отдадим ему ту, которая участвовала в сеансе?
— Вряд ли его утешит хорошая копия. До сих пор не могу понять, почему он позволил себя облапошить? Неужели за рубежом принято хранить на виду подобный антиквариат? Ерунда какая-то... Владельцы более-менее ценной вещи изготавливают ее копию, будь то картина или украшение!
— Он простой и милый... — вздохнула она.
— Этот милый простак называл вас старухой! А вы просто бесподобны, дорогая Софья Львовна! И как вы смогли заставить двигаться пепельницу?
— Обыкновеннейший магнит, — улыбнулась бабушка.
— Но ведь серебро...
— После твоего звонка у меня было время проделать кое-какой фокус, да так, что наш гость ничего не заметил. Ну а манипуляции за ширмой, в нашем случае — под столом, всегда были моим коньком.
— В детстве я был очень горд тем, что моя бабушка актриса знаменитого кукольного театра! — сказал я и поцеловал руку Софьи Львовны.
— Главный режиссер восхищался моей игрой, ах, как жаль, что я не смогла продемонстрировать свой талант чревовещания.
— Это был бы уже перебор, бедняга и так еле унес ноги.
— Кстати, тебе не показалось странным, что он почти бежал из нашего дома? — спросила бывшая актриса.
— Бежал?
— Как вор, я бы сказала...
Я задумался. В моей голове стали всплывать события сегодняшней ночи. Странное поведение нашего гостя теперь и мне показалось не совсем обычным. Назвать его 'впечатлительной натурой' я не мог, что же заставило его в такой спешке покинуть нас? А если курительница была просто предлогом попасть в наш дом? Вся история со спиритическим сеансом у графа Разумовского могла бы быть им выдумана... А я клюнул на приманку, и сам привел его сюда!
Стоп, — сказал я себе, — давай по порядку. Итак, Кирилл ненадолго оставался в холле, пока я отлучался в комнаты. После сеанса он отпросился в уборную, и у него была возможность проникнуть в любое помещение, кроме гостиной, где мы дожидались его возвращения...
Меня сорвало с места, я кинулся в ванную комнату, прилегающую к спальням, и первое, что бросилось мне в глаза, приоткрытое окно, на ручке которого болталась какая-то тряпица. Бинт, обыкновенный марлевый бинт из аптечки. Я потянул его наверх, и увидел, что к концу марлевой ленты привязан галстук Кирилла, служившего петлей для небольшого узелка из носового платка. Что он спустил вниз на этой немудреной конструкции?
Я метнулся в спальню, и обнаружил распахнутый настежь сейф, в нем пустые бархатные футляры, и картину-ширму, валяющуюся на постели. Какой я болван! Деньги, старинные украшения, и коллекция фигурок нецке, пусть недорогих, но очень ценных для меня... Должно быть Кирилл давится от смеха, вспоминая буффонаду с вызовом духа графини, и представляя лица обманутых им "сообщников".
В кармане брюк ожил мобильный.
'Ну как, брат, понравилась тебе моя история?' — написал мне неизвестный абонент.
Я вспомнил слова Кирилла, сказанные им в ресторане: 'История... Мне она стоила гораздо больше, чем бокал виски'. О, да, а мне-то как дорого она обошлась! Кинулся было ответить, но передумал. Я же хотел надуть его с пепельницей? Хотел, значит, мы квиты.
Повесив картину на место, и, ничего не сказав Софье Львовне, прошел в кабинет и сел к компьютеру. Задумавшись перед чистой страницей, и вспомнив все, я рассмеялся, и минуту спустя уверенно набрал: 'Небанальное ограбление', авантюрный рассказ.
2009г. Москва
