Имя дома
У него была кружка... такая, знаете, большая, вместительная, с толстыми стенками. Кажется, керамическая, и точно помню — крашеная в спокойный тёмно-синий цвет. Её было приятно держать в руках... И хоть у меня никогда не наблюдалось привязанностей к вещам, но эта кружка, наверное, исключение. Шероховатая на ощупь, она как-то по-особенному отдавала чайное и кофейное тепло — медленно, бережно, почти ласково, словно успокаивала... и при этом прогревала руки аж до самых косточек...
Обычно он заваривал мне чай с молоком по традиционному индийскому рецепту, в специальной кастрюле. Добавлял туда оранжевую приправу, сахар, помешивал чай деревянной палочкой, а потом процеживал через сито... Я же брал заветную кружку, обхватывал её, горячую, обеими ладонями и устраивался в старом кресле у окна слушать его истории. Он много путешествовал и много знал. Сейчас я не вспомню и половины из рассказанного, а тогда хотелось всё это как-то запечатлеть, проиграть самому, записать в крайнем случае на плёнку... ну, или на бумагу... Но я не знал, с чего начать, как сделать это правильно, как передать мои, слушателя, мысли и чувства, как достойно описать его.
Рядом с креслом, на газетном столике, у него стояла картонная коробка с красками — множество разноцветных тюбиков, настоящая пластиковая радуга... хотя он, кажется, совсем не рисовал. По крайней мере, я ни разу не видел его с кистью или карандашом. Он всё время собирался что-то начать — или закончить? — но, насколько помню, из той коробки открыл один лишь тюбик — серебряный... И этим серебром, слегка небрежно, он писал на своей кружке названия городов и мест, где довелось побывать. Там был "Amsterdam" и "Helsinki", "Beirut" и "Berlin", "Praha" и "Cook Islands"... Ещё там было много незнакомых мне названий, странных, и порой я даже спрашивал, где находится то или иное место. Я плохо знал географию и боялся показать своё невежество. Его мысли, его мнение обо мне были так важны, что я часто лукавил, желая показаться умнее и интереснее...
Он рассказывал о женщине, читавшей "Историю древнего Рима" в старом немецком трамвае, о доме на узкой улочке, который был похож на шикарный торт со взбитыми сливками, о смешном контролёре в пригородном поезде, который всегда одевался с иголочки и улыбался каждому пассажиру, пусть даже в шесть утра по понедельникам. Он замечал удивительные вещи, простые, но удивительные... обычный человек в спешке, в суете, не обратит на подобное внимания. Но он — другое дело. Однажды он сказал мне: "Жизнь состоит из мелочей"... или же: "Счастье в мелочах", точно не вспомню... однако смысл был ясен: люби жизнь, люби мир, в котором ты живёшь, не уставай удивляться ему, наслаждайся каждым моментом. Не позволяй своим глазам закрыться... Не позволяй желанию погаснуть. Просто держи это состояние и всё. Сделай его частью себя, таким же важным, как, например, дыхание или биение сердца, и тогда ты проживёшь поистине счастливую жизнь.
Мне кажется, именно этого он и боялся... Потерять интерес к жизни, какое-то особое, чуткое, её видение и понимание. И, наверное, поэтому он так часто путешествовал. Возможно ли, что его преследовал страх остановиться и... привыкнуть? От перемены мест слагаемых сумма не меняется, так учили нас в школе, но что если изменить сами слагаемые?
Иногда, заслушавшись и забывшись, я царапал ногтем надписи на кружке — они были немного выпуклые, и сама кружка от этого казалась рельефной. Он просил, чтоб я этого не делал, говорил "Прекрати" или "Не порть!", впрочем, он не сердился, а именно просил. Я спохватывался, замирал на мгновение, и следующие несколько минут рассказа напрочь выпадали у меня из памяти. От страха. От стыда за свою неловкость. А просить повторить, что же там произошло, как всё закончилось, кто, что и кому сказал, я стеснялся...
Порой он брал кружку с собой в поездку, что-то вроде талисмана, охраняющего и приносящего удачу. Ну и, конечно же, в дороге с ней много чего происходило: царапины, насечки, трещинки, прилипшая грязь, въевшаяся краска. Самое интересное, что кружка не разбивалась, хотя он совсем не упаковывал её и вообще никак не заботился — бросал в сумку куда-то между свитерами.
Но зато со временем она менялась... Нет, не просто старела и покрывалась царапинами, а именно менялась, жила. Названия городов и мест, где он побывал, или же отдельные буквы в словах стирались, откалывались, превращались в другие. В общем, на мой взгляд, творились чудеса. "P" превращалось в "I", "m" в "n" и так далее... "Stockholm" видоизменялся в "...holm" и пересекался с "Koenig...", а Берлин вступал в странные отношения с Латинской Америкой. Или же Куба перемещалась вдруг в Северный Ледовитый Океан...
Одним словом, кружка эта казалась мне не только очень вместительной для чая и приятной на ощупь, но ещё и волшебной. Для меня, девятилетнего, она была словно карта сказочного мира... Он же, кажется, относился к ней серьёзно. Когда стиралось название целого города, он говорил, что это знак, и что возвращаться ему туда не следует. А иногда... Иногда мне казалось, что названия пропадают сами собой, но это, наверное, очередная глупость, и я просто фантазировал, удобно устроившись в старом кресле.
Постепенно кружка заполнялась буквами и словами и вскоре стала почти вся серебряная. Только кое-где виднелись тёмно-синие островки и полоски, будто бы моря и реки, пронизывающие материки.
Даже сейчас, спустя годы, когда я вспоминаю все эти истории, наши посиделки на кухне, его старое огромное кресло и газетный столик... я, кажется, чувствую на ладони шероховатую её поверхность... Как странно всё-таки устроен человек — всё помнит, ко всему привыкает. Если забывает мозг — вспоминает тело, и порой даже против твоего желания...
Я держал в руках керамическую кружку, мне было девять с половиной лет, на дворе — солнечное, тёплое лето, а я смотрел на синие реки и серебряные материки и фантазировал... Я придумывал свои миры, множество миров, я очень хотел верить, что они существуют в действительности, на других планетах, в параллельных измерениях... Миллионы историй каждый день приходили ко мне в голову, стоило только взять кружку с чаем. Пираты, маги, удивительные животные, опасные приключения, верные друзья, прекрасные принцессы...
Не понимаю, почему он не оставил её мне... Почему не подарил? И почему вообще не сказал мне, кто он... Кто он на самом деле. Хотя... разве изменилось бы что-нибудь?..
Да. Если изменить сами слагаемые, сумма тоже изменится.
Раньше я никак не мог понять... что же случилось... Но теперь я объясняю всё довольно просто: однажды, во время какой-нибудь длительной и опасной поездки, например, по Восточной Африке... или по островам Тихого Океана... он повредил свой талисман, и с кружки стёрлось наше название. Нашего города. Имя Дома. Поэтому он его забыл и больше не вернулся... И больше не было историй по вечерам, не было индийского чая и красок, не было кресла и не было его самого... Такого странного, всегда куда-то спешащего, такого далёкого и в тоже время... оказывается... очень близкого.
Того, что творил волшебство из мелочей.
9.08.09
