Морская душа
Замечательный человек был Вася Усольцев, или Вася Море, — добрый и отзывчивый!
Каждое утро, едва открыв глаза, он вскакивал с койки, надевал бескозырку и пускался в пляс, исполняя матросский танец "Яблочко". Приседал, выделывал замысловатые коленца, прикладывал ладонь к затылку, тянул воображаемый канат. При этом орал во все горло:
"Эх, яблочко, да на тарелочке..."
Правда, прежде он приспосабливал к своей левой ноге протез ступни, которую потерял, когда служил "срочную" на большом противолодочном корабле "Непотопляемый" и из лучших побуждений учил салаг из баковой команды, как следует отшвартовываться от стенки. Ну и наступил ненароком в образовавшуюся петлю стального троса.
Здесь надо сказать, что Вася меньше жалел о потере ступни, чем о том, что ему не пришлось связать свою жизнь на долгие годы с военно-морским флотом. Он даже успел еще до того, как получить травму, написать заявление на "сверхсрочную". Кстати, командир корабля капитан второго ранга Медузченко, прочитав его заявление, впал в ступор — слишком уж Вася достал всех своим желанием вмешиваться во все, что происходило на корабле. Единственное во что он не вмешивался, так это в командование кораблем. Но если бы он остался на "сверхсрочную", то непременно начал бы это делать, потеснив самого Медузченко.
После пляски Вася плотно завтракал, чтобы запастись энергией на весь день.
Правда, прежде прилаживал вставную челюсть. Своих зубов он не имел. После увольнения со службы поехал на Крайний Север, чтобы познакомить местных жителей с азами морского дела, и заболел там цингой. Но по поводу потери своих зубов он нисколько не расстраивался. Без зубов было даже лучше — они не болели и из них не выпадали пломбы. Да и на услугах стоматологов экономились немалые деньги.
После завтрака Вася тщательно одевался, нежно хлопал по румяной щеке лежащую в койке Наташу, отдавал честь военно-морскому флагу на стене в комнате и строевым шагом, насколько позволял протез на ноге, отправлялся на работу, насвистывая "ты, моряк, красивый сам собою..."
Правда, прежде он прилаживал к лицу искусственный нос. Собственный нос ему откусила первая жена Полина. Как говорил сам Вася, в порыве страсти. Но на самом деле он ее просто замучил своими наставлениями. Устраивал Полине по утрам построения, чтобы проверить ее внешний вид и форму одежды. Учил, как драить палубу, то есть пол, как протирать переборки, то есть стены, как мыть иллюминаторы, то есть окна. Кроме того, как вязать морские узлы, как подавать сигналы флажками, как принимать пищу в море во время шторма, полагая, что все это может когда-нибудь ей пригодиться.
Последней каплей, переполнившей ее чашу терпения, явилось даже не то, что он собственноручно по памяти сделал ей на спине татуировку крейсера "Октябрьская революция", а на ногах — якорные цепи в натуральную величину. (Татуировки, между прочим, получились отличные, в особенности якорные цепи). Последней каплей явилось то, что Вася притащил со двора тяжеленное бревно и принялся ее обучать, как заряжать торпедный аппарат — бревно служило торпедой, а торпедным аппаратом странное сооружение из коробок на их койке. Вот и погорячилась женщина: бревно, дескать, есть бревно, а торпеда есть торпеда — нельзя смешивать одно с другим! Верно, конечно. Но как, скажите на милость, жить с человеком, не соблюдающим воинский устав и откусывающим у собственного командира части лица?! Пришлось с Полиной расстаться.
Только вот нос было жалко — на искусственном носу летом скверно держались солнцезащитные очки. Впрочем, теперь не тратились деньги на это баловство. Опять же, прямая выгода.
Работал Вася в партии "Яблоко". Нет, на политику ему было наплевать — ему нравилось название партии, совсем как у его любимой песни.
В головном здании партии на Пятницкой улице он получал агитационные листовки и ехал распространять их среди электората. Начальство его ценило — как никто другой он умел агитировать пенсионерок за идеалы правого дела. Он почти не говорил, вручал листовку очередной старушке и тут же пускался в пляс, лукаво подмигивая и напевая "эх, девочка, да губки спелые. Приходи на сеновал, коли смелая..."
Правда, прежде подтягивая повыше штаны. Потому как свой флотский ремень с якорем на бляшке на работу он не носил, опасаясь, что эту дорогую для него реликвию могут запросто украсть. Носить же другой ремень он категорически отказывался.
Но на некоторых старушек, романтического склада характера, прием с "Яблочком" не действовал — они фыркали и морщились. Тогда он брал престарелую даму за руку, проникновенно заглядывал в глаза и пел:
"В городском саду играет
Духовой оркестр.
На скамейке, где сидишь ты,
Нет свободных мест..."
Старушки таяли, вспоминая молодые годы, и готовы были голосовать за кого угодно, хоть за "Яблоко".
О, Вася был великим психологом.
После работы он обычно встречался в своем дворе с закадычными друзьями: Шурой Погранцом, Колей Авиацией и Валерой — просто хорошим человеком. В гараже, принадлежавшем Валере, с нехитрой закуской они выпивали две бутылки водки — меньшее количество спиртного их не брало, а большее могло бы привести к алкоголизму.
Выпив, они, сидя в обнимку, принимались петь военные песни.
Как правило, начинал Вася:
"Прощайте, скалистые горы,
На подвиг Отчизна зовет".
Он пел и живо представлял, как "нелегкой походкой матросской идет он навстречу врагам". Представлял, а по его щекам текли крупные мужественные слезы.
Затем затягивал песню Шура Погранец:
"Над границей тучи ходят хмуро. Край таежный тишиной объят". И они искренне радовались, что победили коварных самураев. Что те не устояли "под напором стали и огня".
Дальше шла очередь Коли Авиации:
"Все выше и выше стремим мы полет наших птиц". И они были горды тем, что "рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор".
Правда, с Валерой друзьям приходилось изменять военно-патриотической тематике. Из-за слабого здоровья тому не довелось служить в армии, и они были вынуждены, скрепя сердце, вместе с ним петь "Голубую луну" и сочувствовать странной любви лирического героя.
Расходились они ровно в 21 00, чтоб не прикатила милиция устанавливать их личности. Хотя кое-кто из жителей окрестных домов был этим и не доволен — им нравилось пение друзей. Но, главное, оно помогало воспитывать подрастающее поколение в духе патриотизма и любви к Родине. Само собой, за исключением из их репертуара песни Бориса Моисеева "Голубая луна".
Потом Вася возвращался домой, отдавал честь военно-морскому флагу. Ел на ужин макароны по-флотски, смотрел по телевизору последние новости, чтобы не отстать от мировых событий, и отправлялся к Наташе. Перед отбоем его сердце требовало лирики и, лежа в койке и прикрывая глаза ладонью, он пел:
"Севастопольский вальс,
Помнят все моряки.
Разве можно забыть мне вас,
Золотые деньки!"
Правда, прежде он надувал резиновую Наташу. Где-то, видно, образовалась небольшая дырочка, из-за которой кукла за день сдувалась.
Нет, замечательный человек был Вася Усольцев — добрый и отзывчивый! Одно слово, морская душа!
