Кисельные берега

"Кисельные берега"

Куда бы ни шёл житель города, окна домов следят за ним. С детства он привыкает к стеклянным прицелам наведённым на каждый переулок, на каждую заброшенную песочницу во дворе. Привыкает, и глядя на окна с полным безразличием, идёт по своим делам скованной походкой парламентёра. Даже оказавшись на площади окружённой множеством домов, потёртый городом человек легко сумеет подавить в себе желание броситься на землю и продолжит шагать с достоинством хорошо потрудившейся обезьяны, чтобы добраться в конце пути до своего окна, за которым снуют по улице безымянные мишени.

Как ни странно, но в Израиле, лишённые привычных перекрестий, окна выглядят, на первый взгляд, куда миролюбивий. Но не следует доверять первому взгляду в этой, вечно чем-то возбуждённой, стране. Сверху или сбоку от мирного окна неизменно скрываются жалюзи. Они-то и выражают всю израильскую ментальность, всю суть здешней тактики ближнего боя. Жалюзями, в отличие от окаменевших прицелов, можно играть, при случае ими можно даже подмигивать. Жалюзи, в отличии от сработанной на века оконной рамы, не терпят статичности. Флегматик в Израиле не выживет. Примут за мертвеца и похоронят. Возражений здесь не принимают, ванну не принимают; принимают только риталин, ну и гостей принимают, под настроение. Есть настроение — и с интимным шорохом задираемых юбок ползут жалюзи наверх, обнажая все прелести квартиры: вот глава семьи в майке, вот его подруга в халатике, вот жратва на столе, вот их гости, кто, в чём родился, поют хором восточные серенады. Погуляли, попили, попели, кончилось настроение. Гости — за борт, жалюзи вниз — бр-р-ряк! Наглухо. Танк в лобовой атаке, подводная лодка в тылу врага. Кислород не проникнет, луч света не просочится — уют. За тремя линиями обороны частная жизнь. Те, у кого ни гостей, ни настроения, ни частной жизни — держат жалюзи в боевой готовности. Чтобы снаружи постное лицо и неубранная постель не были видны, а изнутри свет сквозь смотровые щели пробивался, мол, дома я, дома. Гость придёт — поднять паруса! Любуйтесь, прохожие: вот он я с чайником, вот мой гость с тортиком. Если нагрянет частная жизнь — отдать швартовы, задраить люки. Весь мир на берегу может хоть на голове стоять, а мы на дне будем себе отдыхать, пока не надоест. Надоело, кончилась заначка в шкафчике, истощилась энергия — всё, всплываем.

— Привет, семиты. О чём шумите?

— Как! Ты всё это время был у себя в квартире?!

— А вы, что, всё это время стояли под дверью?!

— Молчи, лучше молчи! Родина в положении.

— Опять? Ах ты, Господи! Бегу, бегу, только ботинки зашнурую. Кофе уже в окопе выпью. Что ж вы меня раньше не позвали?

— Ты ж на дне личной жизнью занимался.

— Так вы бы мне глубинную бомбу сбросили, я бы вынырнул.

Мотаются жалюзи туда-сюда. Динамична жизнь на расскалённой поверхности. Остановишься отдыхнуть — расплавишься, положишь вещь на минуту — испарится. Только вера в себя незыблема, как Пизанская башня. Страны нет? Денег нет? Армии нет? Мира нет? Главное — осознать потребность. Остальное дело техники. Осознали потребность, навалились, удовлетворили, осознали новую.

Трещат в цепких руках штаны миллионера, не вырвется, не отвертится. Это ему не продажная налоговая инспекция, это свой брат еврей за подаянием на пулемёт пришёл. Трещит паркет под еврейскими лбами, и сдаётся миллионер.

— Нате вам пулемёт.

На шум соседи миллионера подошли. Надеялись, может, соседу горло наконец-то перережут. Ан хрен им, завистникам. Ухмыляется злорадно экс-миллионер, глядя на любимых соседей, а к ним уже всей толпой, на четвереньках бежит его ближневосточная родня.

— Мы с вами одной крови!

— Да вы, что обалдели?

— Ах, так вам не нравится наша кровь? Мало вы её проливали?

— Да мы... Да вы... Да... Тьфу! Ну, держите ещё один пулемёт.

— Как пулемёт? А вертолёт где?!

— К-какой вертолёт?

— А-а-а, так вы над нами издеваетесь! Ну, мы за две тысячи лет натерпелись, хватит. Встава-ай, проклятьем заклеймённый...

— Ладно, держите ваш вертолёт, и пулемёт можете себе оставить, скатертью дорога. И вот вам на дорожку кусочек пирога.

— Только кусок?!

Миллионер бывший доволен, так их конкурентов, до последней нитки.

— Молодцы, ребята, приходите ещё.

— Придём, конечно. Осознаем еще какую потребность и придём, родня всё-таки. А если тебя соседи эти, которые одеваться побежали, тут обижать будут, ты нам только свистни — мы тебя со всей семьёй мигом к нам в пустыню перетащим. Это нам раз плюнуть, только самолёт новый нужен, а то на этом вертолёте далеко не улетишь.

— Ребята, Богом клянусь, папой Авраамом, ведь только дом с бассейном остались...

— Так ты дом нам под посольство сдавай, а сам с ребятишками и супругой в пустыню, на правах потомственных евреев. Эй, не плачь, не плачь! Шуток не понимаешь, что ли? Шутим мы с тобой, шутим. А вот с кем мы шутить не будем, так это с немцами. Ох, не станем мы с ними шутить, попомнят они детей замученных и дым над Бухенвальдом. Отольются им наши слёзы в звонкую монету.

И руками крепкими — хвать Германию за горло. Багровей бюргер, пищи жалобно, не поможет — пришёл час расплаты! Шесть миллионов помножить на пять тысяч марок, плюс процент за десять лет, плюс процент на процент — вынь да положь нам пару тонн денег.

— Плати, Фриц, плати, гад, а то мы с тобой дружить не будем. Ты нам друг или как? Если друг, то не жмись, плати. И недорого ведь просим, всего-то по пять тысяч.

Немец стоит, отдышаться не может, шею с облегчением потирает, на друзей новых щурится.

— Какой вопрос, парни, конечно, друзья! Я ж к вам со всей душой, платить, так платить. Шесть миллионов говорите... Да я б и больше рад... Но по пять тысяч накладно выходит. Потом рас ходы ведь были немалые: печи ставь, печи сноси. И счета всё время шли: за воду, за газ... Ничего же даром не получали. Так что, ребята, давайте-ка на платежи, а? Марок так по сто в год?

— Да ты что?! Да пепел Клааса стучится к нам в сердце, днём и ночью! Слышишь? Тук, тук, тук...

— По двести.

— Да ты только послушай, что у нас в душе творится! Тук, тук, тук...

— Пятьсот.

— Тук, тук, тук,тук, тук...

— Ну, тук. Ну, слышу. Давайте по две тысячи. Верьте совести, хотел бы вас, то есть вам, дать больше, но денег совсем нету.

— Так и быть, давай по две тысячи. Остальные потом отдашь. Но раз так, давай шесть подводных лодок.

— Так вы ж их потопите.

— А-а-а, ты опять за старое...

— Парни, постойте. Я ж от чистого сердца. Берите обе лодки, и не будем вспоминать прошлое.

— Нет, будем, нет, будем! Обе, а? Каков друг? Сейчас мы тебе почитаем из Чёрной Книги. Ну-ка откроем наугад... Так-с... "расстрелял свыше двадцати беременных женщин во дворе Жауляйского роддома"...

— А мне на чём плавать прикажете?

— ... "трёх грудных младенцев штыком..." Ты себе, небось, ещё понастроишь... "прямо на глазах у их матерей"... Давай четыре лодки, и мы не переварачиваем страницу?

— Три. Креста на вас нет.

— Чего нет, того нет. Чёрт с тобой, жадина, давай три. Но чтоб одна — с вертикальным взлётом.

— А-а?..

— Погоди в обморок падать. Нервы у тебя, друг, слабые, юмора не понимаешь. А вот с арабами мы смеяться не будем. Ох, не станем мы с ними шутки шутить. Покажем им, кто кого в море сбросит.

И точно. Авиацию врага разбили ещё на земле, тех, кто прилетел попозже, сбили. Оборону арабскую в клочья порвали. Иерусалим наш! Синай наш! Немец, без единого напоминания, остальные деньги прислал. Миллионер в Америке от счастья обрыдался, жене шубу не купил, любовницу выгнал. На новенький танк деньги собирает.

— Кто сказал, что мой братик трус и воевать не умеет? Мол, у него рубашка растёгнута до второй пуговицы в ширинке. Да если он застегнётся, он и до меня дойдёт, не приведи Господи.

Не застегнутся храбрые генералы. Некогда. Это что ж такое творится: покорённые племена размножаются, аж в глазах мелькает. Дустом бы их, любвеобильных, но нельзя. Немец-гуманист на газ денег не даёт, а диаспора глупая местной специфики понять не может. Вот, что значит галутный комплекс неполноценности. Ну, если нельзя врагов дустом, то будем с ними дружить. Пусть себе плодятся паразиты — нам же больше друзей будет.

— Эй, ты, вытри сопли, вставай, дружить будем. Будешь нам добрым соседом. Согласен, мерзавец?

— А-мхр-пр... Воды... Умираю... Воды...

— И про воду поговорим, а как же без воды. Но всему свой черёд, сейчас на повестке дня вода не стоит. Ты нам принципиально скажи, хочешь дружить или нет?

— Хр-пр-тпр... Умираю... В-ды...

— Гляди, и впрямь кончается. Вот незадача-то, с кем же мы дружить будем? Люди добрые, помогите, последний друг подыхает, воды просит. Своей дать не можем, самим мало. На помощь!!! Куда ты прёшься со своим пулемётом?! У нас на руках тут друг помирает, а он с пулемётом. За водой лучше сбегай, чмошник. Стой! Куда побежал? Это ж наша вода, за своей беги, растяпа! Стой! Куда пулемёт потащил? Ты его тут в сторонке поставь, раз уж принёс, и давай тащи воду поскорее. Принёс? Молодец. А теперь пошёл вон, у нас тут дело семейное, сами разберёмся. Слышь, родственник, ты ещё пить хочешь?

— А-ахр... пр... в-ды...

— А ты посмотри, что у нас есть: водичка холодненькая, сладенькая. Сейчас мы её сами проверим, что бы без подвоха. Та-ак, вкусно, пить, конечно, можно за милую душу. Ну-ка ещё глоточек для верности... Эх-х, хороша водичка заморская, но холодная, аж зубы сводит. Как бы ты не простудился. А то скажут, опять евреи виноваты. Держись, мы сейчас поищем, где-то тут у нас графинчик со вчерашнего должен был остаться. Так, вот он. Пей. Заметьте, люди доброй воли, свою воду врагу спаиваем, а он ещё может и дружить с нами не захочет. Ну, что, бандит, напился?

— С-сами вы, б-бандиты... Жи-ды...

— Тебе, гад, неймётся?!

И по уху нахала, чтоб не обзывался. По зубам. Быстро, решительно, от души.

— Получил?

— А-а-а...

— Вот оказия. Извини, дорогой, это мы по привычке. Зубки-то в порядке? Руки, ноги пока на месте? Мириться можешь?

— М-мо-у, пошать бы.

— Видали, как его натура скотская наружу прёт? Ладно, будешь, как следует дружить, дадим тебе пару акров земли. Там можешь себе и ссать, и срать, лишь бы к нам не текло.

— Шами вы шкоты!По-шать, по-шать! Яшно вам?! Не пошать или пошать, а по-шать! Как я могу шать, ешли я нешамши?

— Во-первых, за скотов получай ,друг, в глаз. А во-вторых, что-то ни слова не понятно, чего он хочет, а одно ясно — не хочет выродок с нами дружить. Нужны посредники. Кто там посредине, милости просим. И пулемёт, если остались, можете прихватить. Полезная вещь — дружбе не помеха.

Гвалт стоит, кости трещат, посредники с вёдрами и пулемётами мечутся. Осознали потребность, навалились. Будем дружить, дело решённое.

1