И пришел волк...
(с) Фанг Илтмарский
Все произошло очень быстро. Дверь за спиной Генри захлопнулась, отрезав его от солнечного света, праздничной толпы и веселого гомона. Где-то там, за этой деревянной преградой, скрепленной широкими металлическими полосами, продолжался праздник, по площади прогуливались парочки и их счастливый смех... Всего лишь на расстоянии вытянутой руки — другой мир. Светлый, добрый и... любимый.
Генри осторожно провел перед собой руками, нащупывая стену. Пальцы вцепились в старый крошащийся камень, и он шагнул, встав на первую ступень лестницы, ведущий вниз, в Упокоище. Было темно и тихо. Вопреки ожиданиям ему совсем не хотелось спать. Непонятно, почему это называется "вечный сон"? Чтобы спать вечно, необходимо очень сильно устать. Прямо изнемогать от усталости, но ничего подобного с ним не происходило. Он по-прежнему с радостью бы поиграл с Терри, смешливой девчонкой с соседней улицы или сходил бы на рыбалку, а может, даже присоединился к общему празднеству. Почему все так устроено? Почему они решили, что именно Генри очень устал и ему необходимо поспать?
Он спускался по лестнице очень медленно, боясь оступиться и упасть во тьму. Как здесь сухо и холодно одновременно. Если упасть, то можно проваляться там, внизу, до прихода следующего уставшего. Да, интересно, кто устанет следующий? Когда он уходил, все были такими радостными и задорными! Генри улыбнулся, представив, как все будут счастливы видеть его, когда он проснется.
Вместо следующей ступеньки, он обнаружил под ногами ровную поверхность пола. Генри тщательно обследовал правую стену... Где-то здесь должна быть ниша, о которой говорил пастор. К сожалению, пастор сам не мог прочитать Генри колыбельную и ему придется сделать все самому. Маленький прямоугольник — это книга, вытянутый цилиндр — это свеча, а в маленькой коробочке — спички. Генри зажег свечу и поднял ее над головой, с интересом рассматривая в неровном дрожащем свете большую комнату. Упокоище. Много столов, за которыми ссутулились фигуры других уставших. Надо же, они сидя уснули! Во дают. Пастор говорил, что их нельзя тревожить, и смотреть на них тоже нельзя. И подходить — нельзя. И Генри знал, если пастор запрещает что-то делать, то лучше прислушаться к его словам. Поставив свечу на пол, он вытащил лежавший на самом дне ниши просторный балахон, и аккуратно одел его, стараясь не затушить свечу случайным дуновением. Сгорбленные фигуры сидели за столами, тяжелые капюшоны скрывали их лица, и Генри вдруг стало от чего-то жутковато. Но, в самом деле, чего боятся? Он здесь единственный бодрствующий. И так тихо.
Выбрав место за одним из столов, он сел, стараясь не потревожить своего спящего соседа. Положив перед собой книгу, он поставил справа свечу и начал читать, стараясь говорить на распев:
— И пришел волк, и овцы спросили: что нам делать волк, если мы не хотим, чтобы ты нас ел? И волк ответил: выбирайте из своих рядов овцу и приводите ее ко мне, я ее съем, а вы останетесь целыми. И сказали овцы: мы не хотим, чтобы ты нас ел, мы не будем приводить к тебе никого! И волк ответил: тогда я съем вас всех, сразу!
Генри замолчал, ему будто бы послышались чьи-то шаги. Хмыкнув, он продолжил читать священную колыбельную:
— Коровы же, узнав о судьбе овец, подготовились к приходу волка. Они решили заманить его в ловушку. Но коровы были глупы, а волк хитер...
Шаркающие шаги... Звук шел откуда-то слева. Генри напряженно вслушивался в тишину, пока ему не начало казаться, что он слышит дыхание спящих. Сиплое дыхание, с присвистом, как будто сидящий рядом с ним "уставший" — дряхлый старик. Подождав немного, Генри продолжил читать, произнося слова нарочито громко, совсем не боясь никого разбудить. Пускай просыпаются, может тогда здесь не будет так страшно!
— И пришел волк к людям. И люди, издревле славившиеся своей мудростью сказали: мы построим тебе дом, о волк, и мы будем приводить к тебе своих братьев и сестер, и ты не будешь, есть нас всех!
Стремительное движение из темноты. Слабенькое пламя свечи колыхнулось и погасло, и одновременно с этим на шею Генри легли холодные узловатые пальцы. Едва слышный всхлип сорвался с его губ, когда клыки пронзили ткань балахона, впиваясь в шею. Он встрепенулся, пытаясь сбросить с себя ледяные руки, стараясь отстраниться от этих острых зубов, но тяжелое бремя усталости вдруг навалилось на него... вечный сон пришел, веки отяжелели и последнее, что услышал Генри — это тихое урчание голодной твари.
