11 эпохи холст -11

предупреждение для невнимательных: часть номер 10 подверглась изменениям (по просьбе трудящихся, блин)

Никаких стрельб Рожественский не назначал. И "Ослябю" ночью конечно никуда не посылал.

Да и не случилось бы "попугать" "англичанина" — командир "Бервика", как стемнело, предусмотрительно предпочёл отойти на четыре мили к "норду".

Всё так же дул северный ветер, нёсший минусовую температуру. Короткая ночь прошла незаметно. А утром утюжный нос "Суворова" на прежнем курсе подбрасывал тучи брызг, оседающих на баке тонкой ледяной коркой.

— По Цельсию всего минус семь, а как пробирает, — комментировал адмирал с вопросом в контексте "в это время всегда так?".

— Кабы не "норд", были бы приемлемые плюс десять и даже выше, — лишь пожимал плечами Коломейцев.

Солнце обманчиво слепило, но не грело. Во́ды Баренца недовольно раскачивало в сером цвете и лишь гребни волн отсвечивали зелёным.

Однажды попался целый парад небольших айсбергов, но полюбоваться на их белые, искрящиеся на солнце грани и оплывы особо охочих не было — мороз с пронизывающим ветром делал пребывание на верхних палубах и открытых мостиках весьма сомнительным удовольствием.

(Бедолаги сигнальщики — разодетые в тулупы, валенки и тёплые меховые шапки).

Тем более не задерживался наверху командующий, решивший осмотреть, что успели сделать заводские рабочие. В частности более детально оценить, как установили 75-мм пушки, вместо малокалиберных. Ещё в Александровске он ворчливо отметил, что замену произвели "как всегда — не до..., и полу...! Не до конца и полумерой!". Тем не менее, понимая, что наспех, без больших переделок на штатные места скорострельных 47-мм пушек их не поставишь.

Всего шесть трёхдюймовок, снятых с батарейной палубы.

Сейчас, закончив с боевой рубкой, матросы гремели молотками по котельному железу, прилаживая к ним защиту от осколков.

Хуже обстояло дело на "Александре". Там перенесли лишь четыре пушки.

На "Ослябе" и того не было сделано.

"Придём во Владивосток, прикажу поснимать, переустановить всё к чёртовой матери", — больше раздражённый на холод, чем на российское головотяпство, Рожественский потеснил флаг-офицера, мешающего пройти в сходную рубку, буркнув:

— На батарейную.

Спустились вниз.

Осмотрел лишь с одного борта, сделав для себя зарубочку:

"Перед линейной баталией всё задраить наглухо. И в бой идти максимально облегчённым. Впрочем, как получится. Сейчас перегруз необходим. А там неизвестно какой по Северу расход будет. И если небольшой, то хоть сгружай обратно".

Гораздо больше Рожественскому нравилось рассматривать карты. Карты, которые напечатали по калькам предоставленными пришельцами. Очень подробные и точные до мелочей.

Зиновий Петрович изучал предстоящий маршрут, не без интереса рассеиваясь на ещё не начертанные в этом столетии земли, берега и морские пути. С удивлением подмечая, как просыпается, выходя из глубин памяти, давно забытая юношеская романтика дальних странствий. Вот только....

"Не время.... И не место", — охолонял себя, целенаправленно выбирая картографию ожидаемого театра военных действий. ТВД — сухим военным языком.

И конечно перечитывал хронику (с разбором) морских сражений уже произошедших с японцами... и сценарии будущих. Именно "сценарии", потому как верил, что теперь-то всё пойдёт по-другому.

"Теперь-то я не допущу"!

Бил ли себя при этом в грудь (фразеологически конечно)? Нет! Потому что непременно брался за злополучное "Цусимское". Со скрипучим недовольством — кому ж понравиться, когда тебя тыкают в собственные ошибки и недочёты. Хотя уже и не так болезненно — привык, начитался. Заметив странность, что очевидность некоторых недостатков в оснащении кораблей, в их подготовке (и экипажей) к боевым действиям в должной мере оценивалась только сейчас.

"Как будто надо было трижды..., четырежды подвести к наглядным фактам, чтобы глаза посмотрели на это всё по-другому, с пониманием. Старею?

Отмерянное нам время мы потратили на споры и обсуждения, вместо того чтобы брать и делать".

— Ваше высокопревосходительство. Разрешите? — С картами и документами командующий обосновался в кабинете командира корабля — в дверях обозначился флаг-офицер.

— Прошу..., — почти не удостоив внимания.

Шагнув через порог, офицер доложил:

— По расчёту штурмана, к месту погрузки угля, близ пролива, мы прибудем уже затемно....

— Так и рассчитывалось... согласно милям и времени.

— Прикажете производить погрузку угля ночью?

— Да, — адмирал снова рассматривал на карте начерченную им линию курса и пометки ключевых точек.

Почувствовав, что адъютант мнётся, поднял неожиданно цепкий взгляд:

— Что-то ещё?

— Среди экипажа... нижние чины.... Волнения!

Адмирал выжидающе глядел.

— ...ропщут, что на погибель их в стужу и льды непроходимые ведём....

От Рожественского не укрылась вопросительная интонация офицера, как будто он сам сомневался.

— Смутьянов выявить и в карцер, — сверля глазами, выцедил адмирал, — кто смеет и дальше засомневаться — в карцер.

Затем остановил деревянно ответившего "есть" офицера. Встал в свой немаленький рост, слегка нависая:

— Я такой же, как и все. И иду на острие. Во главе! Не прячась за спинами. И верю в нашу победу. И знаю! Так и передайте.... Ступайте!

Но пессимистическое настроение бродило не только среди нижних чинов. И в офицерских кают-компаниях велись разговоры о далеко не радужных перспективах. При этом у господ, как правило, не было проблем с разнообразием напитков, и они усиленно отдавали предпочтение алкогольным.

Узнав об этих брожениях умов, Рожественский в бешенстве запретил употребление спиртного.

После адмиральских репрессий, в той или иной мере прокатившихся по кораблям и судам эскадры, экипажи попритихли. С сомнением косились на буксируемый "Ермак". Бродили острожные слухи с надеждой о "большом американском ледоколе".

* * *

К месту, где на карте командующий размашисто и неразборчиво поставил пометку "конеч. бункр. HAPAG" эскадра прибыла засветло. *

Произошёл сеанс связи по "искровой" с "Ямалом" — пока всё шло по плану, с учётом присутствия британского соглядатая.

**( HAPAG — Hamburg-Amerikanische Packetfahrt-Actien-Gesellschaft.Точное название немецкой компании обеспечивающей доставку угля.

От автора: Что означат "конеч. бункр" не знаю — почерк у Рожественского неразборчив. Предполагаю, что "конечная бункеровка".) 

В Карском море, по воле ветра, лежащее севернее поле льда-однолетки (не более полуметра толщиной) спустилось к югу. "Откусывая" он него куски льда и мелкие фрагменты, ветер, гнал их через пролив из Карского моря в Баренцево. Большинство этих обломков сносило к материку. Но в проливе — близость берегов и талых вод рек способствовали тому, что вся эта снежная каша и битый лёд смёрзлись в неоднородную массу, перекрыв Карские ворота сплошным покровом.

У южной оконечности архипелага Новая земля, где высокие скалы отсекали воздушные потоки, образовав зону затишья, вода была чистая, покрытая лишь рябью.

— Вот здесь станем на якорную стоянку под бункеровку. Гряда закроет нас от ветра и волны. И глубины, как видите там приемлемые.

Рожественский собрал на флагмане походный штаб. Стоял у стола, склонившись над картой, указывая на точку с юго-западной стороны архипелага, вблизи мыса, отмеченного как Кусов Нос.

Пока офицеры изучали место и обсуждали меж собой обстановку, адмирал повёл карандашом последующий путь эскадры, отметив для себя (в который раз) наличие двух банок в проливе.

"Ледокол пришельцев стоит тут, за островом Вайгач, — Зиновий Петрович вспомнил пояснения Коломейцева о происхождении его названия — от ненецкого "Вай Хабць", что переводилось, как "остров страшной гибели", — надеюсь, сие не символично.

Времени у нас на уголь — вся ночная вахта. Достаточно. Учитывая, что следует всего лишь дозагрузиться. За тёмное время суток "Ямал" пробьёт канал, удалившись за пределы видимости.

Следом, с рассветом пойдём и мы. Будем надеяться, что у английского капитана хватит здравого смысла".

Немцам о решении дислокации якорной стоянки "отбили" флажками. Но те, видимо остерегаясь подводных скал вблизи берега, двинулись только после того как русские пароходы заняли свои места.

Броненосцы стали чуть мористее, грома́дясь серыми тушами в линию, отдав носовые и кормовые якоря.

Уголь перегружали борт в борт, пользуясь стрелами для подъёма гребных судов — на "немцах" мешки укладывали в сетки, краном поднимали и переносили на соседнюю палубу. Но и привычным методом мудохались, перевозя на катерах от судна к судну.

Матросы, разгорячённые от работы, нет-нет, да и косились на заснеженные скалы островов архипелага — с одной стороны суша, с другой безрадостный нелюдимый пейзаж. Однако тяжёлая работа не оставляла времени для долгих раздумий и мрачных мыслей.

День тем временем медленно угасал, уступая время короткой ночи. На кораблях врубали освещение, прожектора.

За всей это иллюминацией наблюдали с британского крейсера, подобравшегося на 20 кабельтовых.

"Целеустремлённо и основательно, — оценивал движение русских кэптен Айзек Эванс, — как будто не в диких нехоженых северных далях, а у себя на рейде в Кронштадте. Всё под лучами прожекторов, на виду. Перемаргиваются огнями ратьеров, трещат кодом Морзе. Придерживаясь, правда, шифрования. Так и хочется сказать: "ну-ну". Хм..., не сказал....

Но ведь подумал...".

* * *

Закончили оперативно. Раньше срока. "Немцы" облегчились и неторопливо отвалили в сторону, оставаясь в пределах тихой заводи.

Русские выстраивались оговоренным порядком, начиная движение к проливу.

"Ермак" наконец избавился от своего унизительного положения "буксируемого", занял место в голове.

Походную колону по настоянию Коломейцева немного перестроили.

При всём желании, чередовать бронированные корабли с тонкобортными пароходами, по причине отсутствия "Ямала", не получилось... и за "Ермаком" шёл "Суворов". Замыкал строй "Ослябя".

— Обратите внимание, — заметил Игнациус, отняв взгляд от бинокля, косясь на командующего, — немцы не спешат уходить.... Хотят поглядеть на представление.

— Дадим им разик из "салютной"? — Предложил неизвестно чему радующийся Коломейцев.

— Им ответить один чёрт нечем....

— А прикажи́те, — неожиданно согласился Рожественский, впившись с блуждающей улыбкой надежды в бинокль. Потом опустил его и кивнув в сторону "Роланда" с угольщиками, — но не для них. Для поднятия духа наших....

Не договорил. Но все поняли.

Командир "Суворова" отдал приказ, и через несколько минут троекратно бахнули пушки.

Немцы в ответ чего-то выбросили флажное, но следом докатился новый звук далёкого выстрела.

— А вон он! — Игнациус указал рукой на три румба левее.

— Вот каналья, — настроение адмирала сразу опустилось, — салютует! А я думал он ушёл.

Британский крейсер видимо лежал в дрейфе, почти не дымя, кабельтовых в семидесяти, потому сразу был не замечен.

* * *

"Ермак" довольно смело на малом ходу шагнул в смёрзшуюся кашу. Затем льды уплотнились, но по-прежнему были лёгкими, и за кормой ледокола лишь оставалось покачивающееся густым "киселём" битое крошево.

На "Ермаке" выбросили, продублировав сигнал "G" из свода правил ледокольной проводки судов — "иду вперёд, следуйте за мной".

Эскадренный броненосец "Князь Суворов" величаво направился в проторенный канал. Следом тянулись остальные.

— Итак, господа. С сего момента можете смело называть себя полярниками, — негромко известил Коломейцев, стоящим подле офицерам. Удостоверившись, что командующий его не слышит, отвлёкшись на чей-то рапорт, тихо добавил, — если бы не сухой закон по эскадре, можно было бы отметить сей факт бокалом чего-нибудь эдакого.

Однако собравшиеся в рубке "Суворова" оптимизма капитана 2-го ранга не разделяли, с кислыми лицами разглядывая открывшийся пейзаж: слева угрюмые скалы архипелага, справа на пределе видимости темнеет остров Вайгач. Впереди до самого горизонта пятнистая равнина льда и снега.

Вахта одета в бушлаты. Офицеры тоже утеплились. В "ходовой" холодно, туда-сюда снуют штабные, вестовые, сигнальщики. Необходимость выверенной дистанции до впередиидущего, при расчётной скорости хода вынуждают старшего помощника командира, а в основном самого Коломейцева постоянно выходить на крыло мостика, оценивая ледовую обстановку.

В проливе, едва вышли из-за "тени" скал архипелага, "засквозило". Усилившийся ветер засвистал, проносясь над скованной льдами поверхностью, набросившись на "новеньких". — Вот так бывает в арктической практике, — рассказывал Коломейцев, — погода штормовая, а мы от волн за льдами прячемся. И не колыхнёт. Но... тут другие напасти-опасности.

Наверное, общее настроение передаётся. И даже Рожественский, будучи уверенным, точнее сказать самоуверенным, глядя на раскинувшееся по курсу стылое однообразие, немного поёживался — впереди лежал длинный путь в неизвестность.

Однако волнение унялось быстро, как только стала заметна оставленная "Ямалом" темнеющая водная артерия, уходящая вдаль. Прихваченная коркой свежего....

"Как там его...? Из словечек, которыми сыпет Коломейцев — "нилас", склянка", "снежура"..., — припоминал адмирал. И на всякий случай успокоил себя, — всё по плану. Всё будет ладно".

Потомки даже немного перестраховались, оставив маркеры — две крашенные красным бочки, успевшие вмёрзнуть в лёд, обозначившие начало пролома. В этот створ уверенно устремился "Ермак".

— Ваше высокопревосходительство! Немцы уходят! — Доложил старший сигнальщиков.

— А "британец"?

— Задымил....

— Неужели тоже?

— Пока непонятно....

Однако "Бервик" лишь сократил расстояние, подойдя к границе льда. За это время караван осторожно прошёл всего две мили.

— Что я говорил! — С довольным видом вымолвил, наконец, адмирал, — не пойдёт англичанин в лёд.

Не все, а точнее лишь Коломейцев полностью знал о всех тайнах "большого ледокола". Поэтому офицеры переглянулись, не помня, чтобы командующий что-то им говорил по поводу намерений "британца".

Следующий час Рожественский если и "оглядывался назад", то только чтобы убедиться что на вверенных ему кораблях и судах обеспечения всё в порядке, все держат строй и дистанцию, дымя на пяти узлах.

Британский крейсер остался в прошлых переживаниях.

* * *

Льды, сковавшие Карское море и массивом-то толком нельзя было назвать — смёрзшиеся ледяные дрейфующие поля, крупнобитые куски спаянные перемычками, местами хаотично наваленными друг на друга заторошенными краями.

Всё это образование имело определённую сопротивляемость настойчивому давлению ветра. И инертность при дрейфе.

На "Ямале" сплоченность оценивали на семь баллов при средней толщине ледяного покрова до полуметра — податливое "масло" для улыбчиво-оскаленного форштевня атомного ледокола. *( Сплоченностью 7-8 баллов — лёд в котором отдельные льдины соприкасаются между собой образуя перемычки.)