Екатерина Владимирова
"За гранью снов"
Любовь и страсть, отчаянье и вера,
Надежда, боль, предательство, обман,
Крушение запретов и барьеров... —
Добро пожаловать "за грань", навстречу снам.
Здесь всё иное, люди, чувства, нравы,
И нет пути назад, таков закон,
Здесь ценят силу, власть, стальные нервы,
Ведь слишком многое поставлено на кон...
Елена-Леночка (Дамский клуб Lady Webnice)
Пролог
Случайности и закономерности
Случайно всё произошло, или это был лишь четкий, давно выученный и приведенный в исполнение план, я узнала много позже дня, когда колесо Судьбы сделало свой очередной виток, пригвождая меня к деревянному помосту, как к эшафоту. Вначале я пыталась списать всё на стечение обстоятельств. Затем на банальное совпадение. Жуткое совпадение, вызывающее дрожь в груди и в сердце. И лишь потом, уже в конце пути, я осознала, что ничего не смогла бы изменить. Ничего... Пригвождена и приговорена.
Бесконечная череда бессмысленных обстоятельств, нелепых случайностей и неправдоподобных совпадений, причин и следствий непременно приведет к закономерности жизни. И так по кругу. Мотив, совпадение, стечение обстоятельств, поток случайностей... Если б только это была не моя жизнь. Не моя причина и не мое следствие!.. И не моя закономерность, которую я уловила, лишь когда уже перестала верить в случайности. Потому что случайности — миф и иллюзия, самообман и попытка спрятаться за гранью сна, скрывшись от правды. Смешно! Случайности — неслучайны. А правда всегда найдёт лазейку, чтобы заявить о себе. Всегда.
Всё началось ранней осенью. Стояла середина сентября.
Помню, что в день, когда моя причина запустила колесо Судьбы на полную мощность, на улице шел дождь, настоящий ливень, зарядивший после обеда и не прекратившийся к концу моей смены.
Выглядывая из окна больничной палаты на дышащую дождевой свежестью подъездную площадку, раскинувшуюся перед главным корпусом пражской больницы, где работала санитаркой уже второй год, я дивилась быстрой смене погоды с грустной улыбкой на губах.
Еще с утра было солнечно и безоблачно, а уже ближе к обеду кристально-чистое, блещущее кричащей голубизной небо заволокли свинцовые, дымчато-серые тучи и грозились обрушить на город ледяные потоки небесных слез. А поднявшийся во второй половине дня ветер не затих и к вечеру.
Моя смена в больнице подошла к концу в половине шестого, а дождь, словно захвативший город в плен, все еще рьяно барабанил по крышам, погружая улицы в серую дымку зияющей влажности.
Застыв у входных дверей, я размышляла о том, как стану добираться до дома, когда негромкий голос моей сменщицы отвлек меня от мрачных мыслей.
— Каролла!
Я обернулась на голос и улыбнулась спешащей ко мне Злате.
— Ну и дождь! — поравнявшись со мной, пожаловалась девушка. Окинув меня быстрым взглядом, она усмехнулась: — У тебя хоть зонт есть? Промокнешь до нитки, поливает же, как из ведра.
Я пожала плечами. Зонта у меня не было, о чем я сейчас неописуемо жалела.
— Подожду немного, — проронила я, — может, перестанет или стихнет.
Злата покачала головой. Она мне всегда нравилась, несмотря на то, что выглядела вызывающе со своими ярко-рыжими крашеными волосами, торчащими в разные стороны смешными кудряшками.
— Хочешь, зонт тебе одолжу, — предложила она вдруг.
— Нет, не нужно, — я выглянула в окно и произнесла: — Скоро перестанет.
— Ты что, в метеоцентр позвонила? — усмехнулась она, качнув головой. — Ну, как хочешь. Если что, заходи, знаешь, где меня найти, — махнула она мне рукой, прощаясь, и направилась вдоль по коридору.
А дождь действительно вскоре закончился, унося с собой порывы пронизывающего осеннего ветра, но оставляя после себя прохладную свежесть и слякоть сентября.
Накинув на голову капюшон, я поспешила на остановку, мечтая о том, что как только доберусь до дома, приготовлю себе большую чашку горячего черного кофе и засяду в кресло с книгой в руках. Мое любимое времяпровождение.
Благополучно миновав больничную площадку и аллею, я как раз поравнялась с пешеходным переходом, собираясь перейти на другую сторону улицы, когда черный железный зверь, именуемый машиной, вынырнул из-за поворота и понесся прямо на меня.
Я еще успела обернуться на крик какой-то женщины и предостерегающий мужской вопль, уведомляющий об опасности, перед тем как наткнуться взглядом на блестящие от дождевой влаги номера черной БМВ, что, казалось, уже через секунду вырвет почву у меня из-под ног.
Одно мгновение... Не вырвавшийся из горла крик, ужас, застывший в глазах, запоздалый гудок клаксона, визг тормозов... и изрыгающий проклятья темный демон, сидящий на заднем сиденье железного зверя за тонированными стеклами. Мой персональный дьявол нашел меня.
Столкновение и удар. Падение. Прямо под колеса черного зверя. Боль, будто разрезавшая меня надвое.
Трясущими руками убираю с лица черные пряди выбившихся из-под капюшона волос.
Сознание еще пару минут отказывается воспринимать случившееся, и я продолжаю сидеть на мокром асфальте, растрепанная и испуганная, отрешенно осматриваясь по сторонам и ничего не видя вокруг себя.
Тишина. Зловещая, какая-то пугающая, дикая тишина.
И в этой громогласной тишине раздается обеспокоенный вопрос:
— С вами все в порядке?
Поднимая глаза, с удивлением обнаруживаю, что вопрос задан водителем черного зверя, опустившего стекло автомобиля для того, очевидно, чтобы спросить о моем самочувствии.
— Нет, — тихо, но твердо отвечаю я на его вопрос.
И в это самое мгновение тонированное стекло поползло вниз, приковывая взгляд к задним сидениям.
Темный демон из самых страшных кошмаров обрел лицо.
Я перестала дышать, сердце ударилось о ребра и бешено забарабанило в грудную клетку.
Это было дьявольски красивое лицо. Пленяющее не классической красотой, но красотой хищнической, пугающей, устрашающей. Так может быть красив только демон, которого отвергли небеса. Мой личный дьявол, обретший лицо. Жесткое, волевое, мрачное лицо с поджатыми твердыми губами, сведенными к переносице бровями, складочками на смуглом лбу и сияющими злостью серо-голубыми глазами.
Черный костюм, белоснежный воротничок дизайнерской сорочки, золотые запонки на рукавах...
Я сглотнула, осознав, что попала под машину очень богатого и совсем не дружелюбного человека.
Холодные серо-голубые глаза царапнули меня презрением, едва я подняла на него несмелый взгляд.
— Убери ее, — приказал незнакомец водителю, и тот мгновенно ринулся выполнять его приказание.
Я всё еще дрожала от холода и испуга, завороженно глядя на мрачное, исполосованное яростью лицо мужчины в дорогом черном костюме, когда крепкие мужские руки его водителя стремительно приподняли меня, вынуждая встать на ноги, и оттолкнули с проезжей части.
— Уходите, — проговорил он шепотом, поправляя мою испачканную куртку и вручая сумку в руки.
Я, широко раскрыв глаза, уставилась на него, пытаясь отстраниться и взглядом выловить за его спиной покрытое пеленой гнева лицо голубоглазого демона.
Неужели они просто так уедут?! Даже не извинившись!?
— Уходите, — настойчиво повторил водитель, решительно подтолкнув меня в сторону.
— Но...
Я еще пыталась сопротивляться подобному беспределу, когда в самое ухо мне яростно зашептали:
— Уходите, пока целы, — сердце мое замерло от этих слов, а водитель продолжал: — И благодарите Бога за то, что хозяин сегодня в хорошем расположении духа!
Он заглянул мне в глаза. Прямой, выразительный, предупреждающий взгляд. Мне стало неуютно.
Передернув плечами, я пошатнулась, а мужчина, не сказав ни слова, забрался в салон автомобиля, и БМВ, сияя своей шикарной подавляющей чернотой, уже через несколько мгновений скрылся за поворотом.
1 глава
Похищение
Оказывается, человеческая жизнь ничего не стоит. Хотя нет, стоит. Столько, сколько за нее дадут.
Первый раз меня продали за двенадцать серебряных. Это очень мало.
Такие, как я, никогда не ценились на Рынке.
Это потом мне об этом сказали, раньше я и не задумывалась о том, что я, оказывается, "не в ходу".
Худенькая, щупленькая, невысокая, с тонкими запястьями и бледной кожей. Длинные черные волосы по пояс и большие зеленые глаза, казавшиеся почти огромными, единственное, что могло во мне привлечь.
Волосы являлись моей гордостью, я ни разу не обрезала их. Даже, когда в детском доме одна из девочек подхватила вшей, и всем детям пришлось остричься короче, я не позволила воспитателям сделать этого. Меня нашли под вечер в чулане, где я пряталась, поджав ноги и исступленно рыдая в зажатый кулак. Когда дверь в чулан открылась, и в глаза мне ударил яркий ослепляющий свет, я даже вскрикнула, попятившись к стене, уверенная в том, что буду бороться не на жизнь, а на смерть. Я, кажется, даже закричала, но воспитательница тогда прижала меня к себе и укачивала в своих руках, пока я не успокоилась, а узнав о моих страхах, почему-то рассмеялась.
Волосы мне не остригли, как остальным девочкам. И об этом мне пришлось вскоре пожалеть.
Очень многие воспитанницы, которых лишили длинных, ухоженных косичек, после этого инцидента посматривали на меня со злостью, ревностью и завистью в глазах. А однажды ночью они напали на меня и, накрыв простыней и подушками, долго били кулаками, царапали, закрывая мне рот рукой, и пинали ногами до тех пор, пока на тихую, едва слышимую возню в ночной тиши не прибежали воспитательницы и не оторвали обозленных девочек от моего недвижимого, искалеченного тела.
Волосы они мне отрезать не успели, но зато ножницами рассекли лицо, наградив длинным шрамом вдоль правой щеки, со временем превратившимся в белесую урордливую полоску.
Я знала, что не красива, по крайней мере, не той красотой, которую все считают классической. Хотя меня и можно было назвать вполне себе симпатичной, но слишком уж хрупкой и бледной я была. Хотя, как говорили воспитательницы, что-то чарующее было в моих глазах цвета зеленой листвы и в шелковистых черных волосах, сияющей волной струящимся по плечам и спине. Невысокий рост и хрупкость фигурки делали меня хрустальной недотрогой. Что, как говорили мне в детском доме, выделяло меня из толпы.
Что ж, если они так и считали, то я вовсе не придерживалась того же мнения. Как, наверное, об этом не думали и остальные, потому что все, почти без исключения, старались обходить меня стороной. Я всегда была чужой среди своих, будто отверженная и отвергнутая. Очень переживала по этому поводу в детстве, но к двадцати четырем годам, когда уже начинаешь кое-что смыслить в этой жизни, я перестала считать себя изгоем и молить о признании. А косые взгляды и шепот за спиной вызывали лишь улыбку на губах.
Я так и не стала для них своей. Симпатию окружающих мне не помогли завоевать ни глаза, ни волосы...
Знала бы я, что именно волосы станут моим проклятьем, отрезала бы их, не раздумывая!
А сейчас оставалось лишь пенять на себя и сетовать на судьбу за то, что так издевательски посмеялась надо мной, плюнула прямо в лицо и растоптала все надежды на лучшую жизнь. Зло пошутила надо мной.
Чем я приглянулась моим похитителям, я не знала. А спрашивать после грубых пинков ногами и ударов по лицу наотмашь, я не смела.
Похитили меня ночью, когда я, свернувшись калачиком в своей крохотной квартирке, тихо посапывала в такт своему дыханию, даже не подозревая, что стала чьей-то жертвой. Находясь в блаженном неведении относительно того, что происходит за пределами уютного мира, в котором жила, и который по наивности и незнанию считала единственным.
Разбудил меня звук открывающейся двери. Я всегда спала очень чутко, различая даже малейшие звуки в темноте. Особенность, которая досталась мне в наследство после долгих лет, проведенных в детском доме.
И едва слышимый звук открывающейся двери, которую, я точно помнила, заперла перед сном, заставил меня стремительно раскрыть глаза.
Я уставилась в темноту, тяжело дыша, но не испытывая страха. Жизнь в детском доме научила меня не показывать страх. Он там не ценился, его не уважали. Там уважали силу и характер.
Тихие шаги в сторону спальни, резкий звук разбившейся вазы, негромкий стон и чертыханья шепотом.
Я замерла, опасаясь пошевелиться.
— Какого хрена, бл**!? — голос мужской, определено. — Понаставила всякой х**и!
— Тише ты, девку разбудишь! — тут же шикнули на него.
Я сглотнула и вздрогнула. Сердце отчаянно заколотилось в груди, врываясь рваными ударами в грудь, колотилось где-то в висках, надавливая на них пульсирующей болью.
Дверь в мою спальню приоткрылась, а я так и не шелохнулась, лежала неподвижно и закрыла глаза.
Может быть, им нужны деньги? Это ведь грабители, воры... Им нужны деньги, правда ведь?
Ну, да. Им нужны были деньги. Те деньги, которые им дали за работу. За мое похищение.
— Вон она, — шепнул один из мужчин.
— Какая-то она мелкая, — презрительно отозвался другой, — и тощая к тому же. Такие, вроде, и не в ходу сейчас, — добавил он с сомнением. — Ва?льтер точно на нее указал?
— Да точно, точно. Назвал ее адрес и фотографию сунул. Наверное, для таких олухов, как ты.
— А я что? — возмутился мужчина. — Мне что говорят, я то и делаю. Она, значит, она. Просто не понимаю, на кой она ему сдалась? Ни кожи, ни рожи. Волосы одни, да и только.
— А это уже не наше дело, — отрезал сообщник. — Наше дело маленькое, нам сказали, мы исполнили. Всё! Поэтому хватай свою задницу в руки и готовь веревку.
Я напряглась, стиснув зубы, и почти до боли зажмурившись. Сердце оглушало своим биением. Руки задрожали, и я сжала их в кулаки.
Верить в то, что услышала, не хотелось. Мозг словно отказывался воспринимать эту информацию.
Неужели эти двое пришли... за мной?! Не за деньгами, не за ценными вещами, а именно за мной?!
Но зачем? Бога ради, зачем?! За меня и выкуп-то попросить нельзя. У меня нет богатых родственников. У меня вообще нет родственников, если уж на то пошло! Зачем я им нужна?! Чего они хотят?..
В мозгу с поразительной скоростью стали прокручиваться мысли, одна ужаснее другой. Они скреблись в мои виски, сотнями скрежещущих мошек таранили меня изнутри, пробивая броню моего спокойствия.
Когда похитители сделали несколько шагов, направляясь ко мне, я, ни минуты больше не раздумывая, подскочила с кровати, как была, в ночной пижаме, и бросилась к окну.
Мужчины сначала, опешив, взирали на меня округлившимися глазами, а потом задвигались.
— Так ты не спишь? — сказал один в голос, глядя прямо на меня.
Даже в темноте я чувствовала этот тяжелый взгляд, и меня от него передернуло. Я сглотнула.
— И как много ты слышала, с**а?! — взбешенно воскликнул его сообщник.
— Успокойся! — гаркнул на него первый мужчина, не отводя от меня пронизывающего насквозь взгляда. — Что она нам может сделать? — его губы презрительно дрогнули, превращаясь в звериный оскал. — Она одна, а нас двое.
