Кот и его Хозяин
Часть I
Врачеватель Душ
...Вот и я до боли в ушах посмеяться не прочь.
Лишь пока светло в небесах, лишь пока не наступит ночь...
Группа 'Пикник', альбом 'Дым', песня 'Ночь'.
Глава I
Скот, центр Города, 3.05.2023
28 минут до захода солнца.
Золотистые лучи заходящего солнца ярко и безжалостно-правдиво высветили серые мрачные силуэты выгоревших многоэтажек. Некоторые выглядели еще как-то более-менее прилично, а вот другим не повезло: у многих домов начисто снесло верхние этажи, а торчащая из бетона уцелевшая железная арматура притязательности отнюдь не добавляла. Впрочем, это была ещё ерунда — зачастую мощные подземные толчки попросту сравняли величественные постройки с асфальтом, и теперь на их месте возвышаются обожжённые горы камней.
На фоне ярко-золотистого неба, в лёгких мазках перистых облаков все это смотрелось пугающе.
Неуместно.
Жутко.
Я переступил лапами и прислушался, одновременно следя, чтобы черепица старого домика, невесть как оказавшегося посреди развалин мегаполиса, не поехала у меня под пятками. Это было бы очень некстати.
Тихо.
Ни звука.
Неожиданно для самого себя я зевнул. Сладко, показывая всему свету оттопыренные чёрные вибриссы и пасть. Сказывалась голодовка, вот уже почти три дня не дающая мне нормально выспаться.
Неожиданно высоко в золотистой хмари неба, громко и ясно на фоне мёртвой тиши, пронзительно закричала какая-то птица. Я даже не посмотрел в её сторону — лишние телодвижения. За те дни, что минули с Катастрофы, уже достаточно хорошо понял — мне до них не добраться. Никак. Пернатые очень редко спускаются вниз, видимо, довольствуясь кормом с верхних этажей. А туда я при всём желании не смогу забраться, ведь большинство подъёмов обвалилось, перегородив путь. Обходные дороги я не искал — слишком удаляться от лёжки опасно. Чрезвычайно опасно.
Меж тем время текло, и солнце неспешно погрузилось в белесую дымку на горизонте, привлекая к работе сестру-луну. Небо медленно перетекало от золотистых тонов к угрожающе-багряным, редкие полоски облачков на этом кровавом поле казались слегка бирюзовыми. Внизу, подомной, улицы заливались потоками сгущающихся теней. Мрачные покосившиеся громады зданий, укутанные в ореол бордовых лучей, теперь смотрелись ещё угрожающе, чем днём.
Развалины города погружались во мрак.
Я недовольно махнул хвостом. За целый день не удалось выследить ни одной хоть мало-мальски пригожей в еду зверюшки. Это было плохо. С того момента, как кончилась уцелевшая в ближайших домах еда, мне не перепало ни крупицы. Видимо, придется вновь залегать спать на голодный желудок.
Чтоб тебя, Разодранная Зановеска!
Я уже хотел было развернуться к входу на чердак, как вдруг увидел в окне противоположного дома легкое движение. Это же... неужели?..
Прищурившись, я одновременно осторожно и нетерпеливо вгляделся в подступающие сумерки.
Ничего.
Прошла минута. Полторы. Две...
И тут прямо по балкону, ничего не опасаясь, пробежала серая тень. У края она замерла, наверное, принюхиваясь, метнулась назад, в укрытие
Так и есть! Наконец-то! Мышь!
Запомнив расположение добычи (окно первого этажа, третье слева от подъезда), я мягко спрыгнул на чердак, заваленный грудами давно никому не нужных вещей. Затем на второй, жилой, этаж и, уже не исхитряясь кульбитами, по сохранившейся лестнице на первый.
Не знаю, кто тут жил до Катастрофы. Не знаю, как жил. Знаю только, что теперь этот покосившийся, полу-обвалившийся, но с честью выдержавший все невзгоды дом теперь по праву принадлежит мне.
Торопливо метнувшись по коридору, засыпанному ошмётками когда-то голубых обоев, нырнул в узкую щель за опасно накренившимся деревянным шкафом, значительно сокращая себе путь.
Выскочив на улицу, я чуть было не нырнул обратно. Едкий запах смерти, боли и страха насквозь пропитал эти узкие улочки, навсегда проклятые собственными обитателями. Многие, очень многие нашли свое последнее пристанище тут, раздавленные камнями, задохнувшиеся пеплом, сожженные огнем. Или разодранные Тенями.
Но надо было спешить. Тьма уже вступала в свои права, а вышедшие на охоту Повелители Ночи не будут ждать, пока я закончу свои дела и спрячусь в подвале, где уже четыре дня горит мой Неугасимый Огонёк — из дырочки в газопроводной трубе просачивалось топливо, как-то подожжённое во время Катастрофы и теперь надежно охраняющее меня от ужасов Послекатастрофных Ночей.
С трудом пересилив себя, я сделал несколько осторожных шажков, после, наверное, слегка пообвыкнув, вновь затрусил к памятному окну. Ещё с высоты я отметил, что именно туда в своё время рухнула громадная бетонная плита, пробила острым углом асфальт, глубоко увязнув в земле. Оставалось не ясно, как она не рассыпалась в дребезги от страшного удара, но эта странность сейчас сослужит мне добрую службу.
Подобравшись поближе, я, цепляясь за торчащие по бокам исковерканные металлические штыри, легко, как по лесенке, вскарабкался на самый верх. Теперь, оказывается, я даже чуть выше оконного проёма.
Мгновение потоптавшись на месте, рассчитал траекторию, приготовился, замер в ожидании... чего?
Прыжок!
До изувеченного, наполовину осыпавшегося бетонного уступая я не долетел едва-едва, успев-таки уцепится за самый краешек когтями одной лапы. Вес тела, увеличенный силой прыжка, выворачивая пальцы больно ударил по заскользившим когтям. Панически дёрнувшись, закинул наверх вторую лапу, уцепился, подтянулся, перебирая передними конечностями втащил свою тушку наверх.
Фу, еле пронесло. Ещё бы чуть-чуть — и начинать бы мне всё сначала! Ну или сразу заканчивать — тут как повезёт с приземлением.
Осторожно выглядывать назад я не стал — нет времени. Снаружи стремительно темнело, а мне надо было ещё успеть выследить и поймать несчастного зверька. Ну, если так подумать, то это тут я — голодный и несчастный, так что...
Аш-ш-ш!! Ядрён Газон, как больно!
Отвлекшись на посторонние размышления, я не глянул вниз, за что, спрыгнув, и поплатился: напороться на осколки полуразвалившегося потолка удовольствие, я вам скажу, не из приятных. Впрочем, отбросив первую боль мне стали ясно — ничего страшного, всего-то пара царапин от особо острых осколков стекла, да несколько синяков. Первое — залижу, второе — переживу. За эти дни я понял, что такое настоящие мученья — уцелевшие две трети левого уха до сих пор отзывалось страшной болью на каждое движение, а небольшой (хотя, с чем сравнивать!) ожег на боку только-только начал зарастать новой шерсткой. Но не все это было главным — поднятый мною шум скорее всего насторожил чуткие ушки юркого зверька, а это страшнее всего!
Замерев на месте, я осторожно прислушался, затем вгляделся в мир, раскрасившийся чёрно-белыми тонами. Мышь пряталась за опрокинутым столом — видимо юркнула туда, услышав шум. Идиот! Нет, чтобы по-тихому, не привлекая внимания, со спины... А время-то не резиновое!
Выждав ещё пару секунд, я начал осторожно обходить добычу, мягко ступая по припорошенному пылью полу. Не в коем случае не наступать на стекло или камушки — могут выдать скрипом или шорохом. Осторожно, осторожно... Не сводя голодного взгляда с мыши, чтобы, не ровен час, не упустить, я всё приближался и приближался, вот осталось всего чуть-чуть...
И тут случилось непредвиденное.
Сзади и сбоку от меня что-то звонко тренькнуло, зверёк дёрнулся, но уже было поздно — из-за моей спины тёмным росчерком вылетело нечто продолговатое, пробило несчастному существу бок, пришпилив к ножке стола.
Меня опередили!
А через мгновение вспыхнул свет.
Зажмурившись, я, не желая быть обнаруженным, метнулся в полумрак у стены. Тени ненавидят даже крупицы света и не посмеют тронуть меня даже в так слабо освещенном уголке. Но я всё-таки надеюсь, что до такого не дойдёт.
А ведь на улице уже почти окончательно вступила в свои права Ночь...
Послекатастрофная Ночь.
Проморгавшись, я оглянулся на потемневший проём окна. Небо приобрело тёмно-лиловый отсвет, чем-то похожий на цвет спелой сливы. На этом обманчиво-безмятежном фоне яркими дырочками проклюнулись первые, самые яркие звёзды.
Так и есть, высовывать нос наружу до утра равнозначно самоубийству.
Неожиданно свет усилился, и все в помещение вновь вернуло свои окраски: пробившаяся сквозь бетон трава — зеленый, маленькая лужица под крысой — красный, а рубашка осторожно вошедшего в помещение человека — синий. Это было странно и неправильно, ведь раньше я видел всё в оттенках серого, независимо от того, темно ли сейчас, или светло. Но после Катастрофы всё изменилось. Помню, как, дрожа всем телом от страха, я выбрался из подвала, и тут же был буквально ослеплён водопадом цветов, обрушившемся на меня. Несколько мгновений я ничего не видел, а потом ещё очень долго не понимал — тот ли этот мир, в котором я жил до того?.. Хотя последнее и не удивительно, Катастрофа без всякой жалости вывернула привычную обыденность наизнанку.
Так я узнал, что небо обычно не серое, а золотистое, солнце — багровое, люди, изредка показывающиеся на глаза — разноцветные, хотя в основном просто очень грязные... Кстати, о людях...
Назвав вошедшего человеком, я слегка поторопился — скорее это был... человечек?.. э-э-э... лет пятнадцати-семнадцати... наверное... я не слишком хорошо разбираюсь в людях, что правда, то правда. Слишком уж мал мой опыт общения с этими странными двуногими. Например, понять, а уж тем более угадать их мотивы я был не в состоянии. И, наверное, ещё не скоро этому научусь.
Тем временем паренек, настороженно поглядывая по сторонам, подошел к законно моей добычи. Скорее всего он услышал шум и теперь пытался определить его источник. То есть, попросту говоря, искал меня. Ню-ню. Посмотрим, удастся ли тебе разглядеть в полумраке чёрного зверька, затаившегося в дальнем, охваченном призрачными объятиями темноты, углу.
Вор подошёл к бездыханной тушке, замер. Видимо опасался, что, нагнувшись, окажется уязвимым для атаки из засады. Угу, предосторожность вполне логичная. Было б ещё кому нападать... Выждав несколько секунд, человек медленно присел, готовый рвануться с места в любое мгновение. Поднял зверька, завернул в полиэтиленовый пакетик, сунул в рюкзак. Так же осторожно и бесшумно встал. И, видимо, уже собрался отправляться восвояси, как вдруг случилось то, чего менее всего ожидал я и чего, по-видимому, более всего опасался самозваный конкурент.
Светло-бронзовый огонёк в керосиновой лампе, неожиданно мигнув, начал угасать
Поняв, что спасительное световое пятно стало быстро сужаться, я чёрной молнией метнулся за спасительной гранью, в мгновение ока оказавшись у ног человека. Тот, не обратив на меня ровным счётом никакого внимания, поспешно поставив керосинку на пол, принялся лихорадочно обшаривать карманы.
Пламя тем временем уменьшилось уже настолько, что освещало только лишь нас, да небольшой, метра два, пятачок вокруг.
Не видя лучшего выхода, я схватил зубами край его штанины (фу, какая гадость!) и потянул к выходу. Если сейчас очень поторопиться, мы вполне успеем добежать до моего подвала, а уж там как-нибудь перекукуем... Давай же, шевелись! Хватай лампу и бегом, бегом на выход! Ну скорее же!..
Однако все мои усилия оказались тщетными: он не сдвинулся не на шаг. Лишь мелко задрожал...
Идиот!
Я нервно хлестнул хвостом и облизнулся. В какой-том неуловимый момент мир вновь выцвел, раздробившись на белое и чёрное. Ещё мгновение и в комнату заползли Они.
Тени.
Это были странные сущности. Во всех смыслах странные. Их телом была тьма, одеждой — мрак, пищей — ночь. Выглядели они как... как тени. Только живые. Осознающие. Передвигающиеся. Тьма во тьме. Сгусток мрака на чёрной стене. Они не имели ни объёма, ни формы, ни размера. Могли перемещаться по любой поверхности, без разницы, какой. Всегда были чуждыми, непонятными, излишними... и ужасно пугающими.
Тени двигались обманчиво-неспешно, видели, что горит, теплится свет. Он уже не доставал до погружённых во мрак стен и потолка, где и замерли, точно голодные хищники в засаде, Хозяева Ночи.
Обернувшись на человека, я не увидел ничего нового — тот всё так же продолжал торопливо шарить в подсумке. Его руки дрожали от страха и напряжения, с них прямо на меня капал едкий, ледяной пот. Но я лишь прижался ещё ближе к ноге. Ближе к свету. Ближе к жизни. Дальше от тьмы.
Когда освещённый пятачок сузился настолько, что мы еле-еле помещались в него, я отчетливо понял, что сейчас произойдет.
И отчаянно, без всякой надежды на лучшее, зашипел.
Мы — покойники.
Неожиданно я вспомнил то, что, мол, перед смертью глазам открывается прошлое. На душе странным образом полегчало. Вновь увидеть Мать, вспомнить ее тепло, ее заботу, ее любовь... Как с начала она кормила нас, меня и сестренок-братишек своим молоком, потом стала приносить добычу. А потом она взяла нас с собой на охоту... ставшей первой для меня и последней для всех остальных.
Именно в ту ночь и случилась Катастрофа.
Проснувшаяся тогда в маленьком комочке плоти, что называют сердцем, боль, не могла сравняться ни с какими ожогами или разорванными ушами... Именно после неё я понял, что царапины и синяки — ерунда, почти не стоящая внимания...
И тут это произошло. Крошечный язычок, обгладывающий фитиль, исчез, оставив в память о себе лишь тлеющий красноватым уголёк. Странно. Наверное, прошло всего-то несколько секунд, но мне они показались вечность, вечность бесконечною, ватную, и отвратительно-тягучую, словно патоку. Зажмурившись, я не видел и не слышал ничего, надеясь, что тот самый пресловутый Конец будет быстрым и безболезненным. Наверное, тогда я перепугался настолько, что даже не попробовал оживить предсмертные воспоминания. А жаль.
Однако через три секунды ничего не произошло. Через пять — тоже. И только когда я приоткрыл глаза, сверху на меня рухнуло что-то большое, холодное, влажное, дрожащие и дурно пахнущее, придавило голову, не давая перейти к решительным действиям, прошлось по всему телу. Затем все повторилось, почти без перерыва. И тут с верху послышался чуть скрипучий, дрожащий, басовитый и одновременно глухой голос, говорящий тихом шёпотом:
— О-о-ох-х... К-кот-тен-нок-к... Т-ты-то чт-то тут-т д-делаешь?
Я вздрогнул и, подняв глаза к верху, увидел в руке давешнего грабителя, сейчас склонившегося надомной и гладившего вдоль хребта, дешёвую пластиковую зажигалку, на дне которой едва-едва заметной поволокой плескалось топливо. Тени, обожженные неожиданно вспыхнувшем светом бросились в рассыпную, затаившись на потолке и за небольшим, метра два в радиусе, освещенном круге.
— Фух, еле пронесло... ещё бы чуть-чуть, и!.. — паренек выразительно провёл ладонью по кадыку, мотнул головой, отбрасывая с глаз намокшую от пота прядь спутанных волос, осторожно подтянул и повесил на себя непонятную палку, видимо — какое-то оружие. Мать рассказывала, что оружие — это то, чем часто пользуются люди, не имеющие ни когтей, ни клыков. И в руках человека 'оружием' могло стать все, что угодно начиная от камня и заканчивая палкой. После чего вновь присел на корточки, в упор меня разглядывая.
Я отвечал ему взаимностью.
— Бедняжка... где же это ты так себя изувечить успел-то? Хотя что за глупость я спрашиваю!.. — он грустно хохотнул, дотронувшись рукой до рваной, запёкшейся кровью глубокой царапине под глазом. Ух, да он везунчик — если бы нечто, оставившее такой след, скользнуло чуть выше — ходить б ему одноглазым! — А худой-то какой... кожа да кости...
Угу... А ты что, не заметил?! Я из-за тебя вообще-то ужина-завтрака-обеда лишился!
Словно читая мои мысли, он еще раз провел по мне своей лапищей. Затем, опасно подобравшись к краю нашего убежища, выхватил из темноты окровавленную тушку:
— Ну ничего, сейчас переползём куда-нибудь, где нет столь напряжённой обстановки... И за катим пир на весь мир, как же иначе? — парень гордо потряс мышкой.
Я покосился на жирного, откормленного на бесплатных харчах зверька, подумал и... повернулся к новоиспеченному благодетелю, встретившись с светло-голубыми глазами, светящиеся усталостью, болью и... симпатией?
Так-так-так, давайте-ка с начала: он что, решил обо мне заботиться? Да ладно, правда что ль? А меня кто-то спрашивал? Я сейчас в обморок рухну, только вот сначала разберусь от чего — толи от радости и счастья (мышь таки моя! Ну или хотя бы частично), толи от подозрений и недомолвок (а вдруг заманит куда и съест, на закуску?).
Я знал, что раньше некоторые люди брали на себя ответственность, принимая к себе в семью кота (собаку, птичку, хомяка) и заботились о нем. Таким счастливчикам жилось вполне хорошо: исправная кормежка и ласка от хозяина, полное здоровье и безопасность... и еще много-много различных бонусов, по мимо одного — свободы. Как любят говорить сами люди — золотая клетка. Чаще всего они жили в квартирах и не имели возможности даже изредка выходить на улицу. А если кого-то и выпускали, то те либо рано или поздно либо терялись, либо сбегали, либо погибали. Именно таким 'убеганцем' и была моя прабабка, рассказавшая эту истину бабке, та — матери, а уж она — мне.
Видимо, задумавшись, как и я, о чём-то своём, он на несколько секунд прервал свой полубредовый монолог, впрочем, вскоре с каким-то странным выражением на лице продолжил:
— А знаешь, тебе повезло, что ты встретил именно меня. Я котов люблю. И вообще живность всякую. А кто-то другой мог тебя запросто съесть... Так что не вешай нос, всё просто замечательно, не правда ли?.. Только надо бы поскорее выбираться отсюда, а то неприятно было б вновь остаться без света, зажигалка вон едва-едва чадит...
Полностью согласен. Но вот только куда ты меня поведёшь? Если что, у меня в подвале есть личный источник освещения, слабенький, конечно, но на крохотную каморку, что я выбрал себе в лежбище, хватает. Впрочем, забудь то, что я тебе сказал. Всё равно она моя...
Огонек многозначительно зашипел и мигнул, впрочем, тут же выровнявшись.
А в прочем, разве у меня есть выбор?!
Решившись, я вновь ухватил растерявшегося... Хозяина?.. Да, пожалуй, именно так... и, потянув его за собой, отступил на пару шагов к выходу. Замер, выжидательное оглянувшись.
— Эй, стой, ты куда? — голос у него, по-моему, был слегка разочарованный и неслегка испуганный.
Да не боись! Своих не бросаем!
Я отступил от него еще на шаг, опасно приблизившись к расплывчатой границе тьмы и света, вновь оглянулся.
Кажется, на этот раз до него дошло:
— Ты меня куда-то ведешь?
Дошло наконец-таки... Слышь, дылда, или как там тебя по фамилии-имени-отчеству, если ты так и дальше продолжишь думать заднепроходным отделом мозга, то сработаться у нас вряд ли получится!
Хозяин одним огромным шагом преодолел все то расстояние, что нас разделяло и посмотрев на меня, предложил:
— Ну что ж, веди, что ль?
И я повел.
Шли мы так: я подбегал к краю освещенного круга, на самую грань, там, где тени, обычные тени, вели завораживающую битву со светом, переплетаясь и впиваясь в наш пятачок спокойствия мёртвыми конвульсивными язычками. После ждал, когда мой благодетель приблизится. Затем все повторялось.
Выбравшись наружу, я как всегда на секунду замер, оглушенный разлитой тут Смертью. Особенно едко она чувствовалась именно ночью, когда на охоту выходят самые отвратительные и страшные порождения Катастрофы. Но Хозяин лишь на мгновение сморщившись, да, как мне показалось, слегка позеленев, обеспокоенно спросил:
— Что такое, Малыш?
Так, я свято надеюсь, это он не имя мне придумал? А то будет весело...
Стараясь не обращать внимания на бесшумно сопровождающих нас Теней, я провел его в свой Дом: маленькую (по человеческим меркам, разумеется) подземную клетушку, с трубой, пересекающей ее от стенки до стенки. На ней узким, охристо-жёлтым язычком пламени трепыхался мой Огонек. Чуть ближе ко входу на полу скомканной подстилкой лежало шерстяное одеяло, которое я, еще в первый день, ценой неимоверных усилий приволок с первого этажа, из уцелевшей спальни. Это была моя лежанка.
— Это твой дом? Как тут... уютно! — паренёк подошел ко мне, погладил, почесал за ухом. Я благодарно замурчался, теранувшись ему об колени, а затем и вообще попытался взгромоздиться на него, когда тот присел.
— Ну, ну, хватит! — Хозяин, встав, осторожно спустил меня на холодный бетонный пол, но, несмотря на это, я всеми фибрами своей души чувствовал, что ему хорошо. Так хорошо, как не было уже очень, очень давно. — Погоди немного, Пушистый. Нам поесть надо... и набрела ко мне тут одна идейка...
Он, загадочно улыбнувшись, отошёл к выходу, принялся копаться в рюкзаке, который там и оставил. Заинтригованный, я последовал за ним, уселся рядом, наблюдая, как из большого, явно самодельного мешка появляются самые разнообразные вещи. Небольшой раскладной ножик, отложенный в кучку с, как я понял, 'полезными' на данный момент вещами. Ножницы, отправившиеся следом за ним, наполовину пустая зажигалка (Хозяин неприлично ругнулся, видимо, он даже и не подозревал о существовании такой полезно вещички). Тонкая стопка купюр, на которые мы вдвоём долго смотрели — он с кривой усмешкой, я с любопытством. К моему вящему разочарованию скатывать бумажки в шарики и бросать мне паренёк не стал, а, покачав головой, швырнул их обратно. Небольшой моток верёвки (на него тоже реакция была какая-то странная: 'Да, Сэм, как всегда, оказался прав. Без верёвки — как без рук. Вот, в этот раз на тетиву пошла. Надо не забыть её потом перемотать, а то запутаться может...'). После из какого-то кармашка вывалилась толстый фотоальбом. Вздрогнув, Хозяин смертельно побледнел, и двумя пальцами, будто бы брал что-то омерзительное, закинул страшную находку как можно глубже. В самом низу же оказалась слегка помятая и дырявая баклага без крышки.
Достав её, он отрезал горлышко, откупорил доно. Затем, предварительно отогнув и смазав клеем края, водрузил свою конструкцию на трубу, как раз вокруг Огонька.
— Ну вот, другое дело! — он явно был очень собой доволен. — Теперь-то уж точно не задует!
Если честно, то смысл его действий я как-то не уловил. Всё равно же тут ветра никогда нет, от чего же тогда прятать свет, делая его ещё более тусклым?! А, да ладно, если ему так спокойнее...
Полюбовавшись своей работой ещё чуть-чуть, мой опекун вновь взялся за дело, пустив на дрова чем-то не приглянувшуюся ему дверь, что до того мирно стояло в дальнем углу. Заняло это всего-то примерно полчаса, а щепки так и летели из-под небольшого топорика на ярко-оранжевой, пластиковой ручки. Да, не только люди могут вечно наблюдать за чужой работой...
Пару раз за это время я пытался забраться в мешочек с дичью, оставшийся, как я думал, без присмотра. Что, к величайшему моему сожалению, успехом не увенчалось — оба раза Хозяин зорко пресекал любые посягательства на ужин. А я бы съел только немного, честно заработанную (ну хотя бы квартплатой!) половину. Или не только...
Тем не менее я бы с честью постарался сдержать аппетит!
Мясо сварили в красной кастрюльке, установив её прямо на прогоревшие, но сохранившие ещё нешуточный жар, угли. Кости оставили про запас — если завтра не повезёт, будет из чего сварить бульон. А вот требуха досталась персонально мне... Мррря-ау!
Минуло почти полтора часа. Хозяин, устроившись на свёрнутом вдвое одеяле, для верности подложив ещё и своё, ублажал меня массажем, заодно неторопливо рассказывая о том, о сём. Если первое я воспринимал благодушно-поощрительно, то второе слушал вполуха, чего, в общем-то, от меня и ждали. Хозяину надо было просто с кем-нибудь поговорить, излить душу, раскаяться. Рассказать обо всём, что случилось с ним после Катастрофы. И я слушал, согласно муркая на особо эмоциональные предложения, слушал, сыто жмурясь в его, часто не по-детски стекленевшие, глаза, слушал, громко урча от каждого движения его, часто замирающей и подрагивающей руки. Слушал, легкими прикосновениями поглаживая искорёженную Искру, будто бы вывернутую на изнанку, багровой, всю в могильно-черных трещинках сердцевиной. Это было жутко и неправильно, не такая Искра должна быть у подростка, только-только начавшего входить в взрослую жизнь. Не такая... не такая избитая колёсами жизни, не такая изувеченная гнётом предательства и удара в спину. Не такая обездвиженная убитой совестью. Не такая чёрная. В конце концов.
Я осторожно обходил вокруг неё, пытаясь найти лазейку. Прикасался к жгуче-отвратительному боку, изо всех сил стараясь сломит кожуру, такую мягкую и податливую на вид. Хоть как-то помочь...
И она поддавалась.
Бледнела.
Ещё немного, и чёрные щели, от которых, кажется, веяло самой замогильной тьмой, начали медленно, нехотя зарастать. Нездорово-багряный окрас потускнел, став всего лишь красным. И с боку, чуть левее меня, отвратительную оболочку прорвал тонкий, слепящий луч золотистого, тёплого света. Вырвавшись из-под смрадного гнёта, он рванулся, дёрнулся, пытаясь освободиться, но... был не в силах.
Пока ещё не в силах.
В моей же задаче как можно сильнее приблизить этот момент.
* * *
Открыв глаза, я понял, что в лету кануло много времени. Костёр окончательно прогорел, рассыпавшись тёплой кучкой пепла, кое-где задорно подмигивающей мне алыми искорками. За окном мелено светало.
Хозяин спал.
Старательно обнюхав его лицо, я довольно муркнул. На потрескавшихся, разодранных в уголке рта губах покоилась мягкая, счастливая улыбка. Она, словно тот золотой лучик, осветила мрачное и вечно напряжённое лицо, сделав его неповторимо моложе и мягче...
Да, не только Хозяин сегодня мог гордиться своей работой.
