Приключения герцога. Эпилог

Много пережила Москва за свою жизнь. Помнили ее холмы боярина Кучку и князя Юрия Долгорукого. Татарские погромы и литовские осады. Видела она возвращавшихся с победой ратников Дмитрия Донского и жестоких опричников Ивана Грозного. Пережила смуту и польскую оккупацию. Но такового позора не мог припомнить город, чтобы православного иерарха едва одетого, православные же люди гнали, словно на лобное место, всячески хуля, понося и толкая.

— Иди собачий сын, — кричали хмельные казаки, подгоняя митрополита Иону. — Иди выкормыш боярский, не гневи сердце!

Тот сначала пытался прикрикнуть на обезумевших донцов, пригрозить заблудшим божьей карой, но не тут то было. Пять сотен озверевших от хмеля и безнаказанности казаков разом смяли и разогнали митрополитовых служек, и погнали святого старца, не дав даже ему и одеться в облачения прилично его сану. Высокий седой старик с непокрытой головой шел среди вооруженных людей, мало чем отличавшихся от разбойников, как на голгофу. Силы начинали оставлять его когда он оказался перед целью их путешествия — Успенским собором кремля. По пути к нему подталкивали одного за другим иных делегатов от земств и городов земли русской, так что к воротам собора подогнали уже небольшую толпу полураздетых и испуганных людей.

— Слушайте Владыко, и вы бояре, нам атаманам-молодцам надоело терпеть от вас обиды и всяческие иные неправды. Желаем мы послужить службу царю русскому, а вы нам царя не даете! — Заговорил один из казаков таким трубным голосом что иному и архиерею позавидовать. — Потому говорю вам как на духу, дайте нам царя, а не то худо будет!

Толпящиеся вокруг казаки подтвердили сказанное своим товарищем громкими криками. Между тем ворота собора открылись и навстречу пришедшим подобно теням разом шагнули несколько человек. Разгоряченные хмелем и глумлением над беззащитными, казаки не сразу заметили их, а когда разглядели, было поздно. Между митрополитом и прочими земцами встали стеной закованные в доспехи рейтары с обнаженными саблями и загородили их собой. Недоуменно озираясь, громогласный казак замолчал на полуслове, и над толпой повисла напряженная тишина, готовая в любой момент взорваться громом выстрелов и отчаянным звоном сабель. А в наступившей тишине вдруг особенно звонко зазвенели подковы множества лошадей и собравшуюся у собора толпу взяли в клещи рейтары и драгуны мекленбургского князя. Лишь тогда к казакам вышли князья Дмитрий Михайлович Пожарский и Иван Жигимонтович Мекленбургский, а также пользующийся среди казаков немалым авторитетом келарь Троице-Сергиевой лавры Авраамий Палицын.

— Не дело вы затеяли казаки! — Громко закричал, подняв руку Пожарский. — Где это видано, чтобы забыв честь и совесть требовать отдать московский престол польской блуднице Маринке и ее ублюдку! Не бывать на Москве царем Ивашке-Воренку! Не хотим и его матери-блудницы латинской!

— Да что же это такое... — начал было громогласный казак, но тут же согнулся от удара под дых булавой Пожарского и замолчав повалился на бок.

— Казаки, — продолжал между тем воевода, — побойтесь бога и отрекитесь от непотребного замысла вашего возвести на престол Воренка! Не то...

Как бы в подтверждение слов князя, где-то вдали ударили пушки. Казаки, многие из которых и мысли не держали о том чтобы, сговорившись с Заруцким сажать на престол Воренка, разом растеряв хмель, охотно согласились с воеводой в том, что дело это неподобное и православным христианам уж вовсе неприличное.

— Целуйте крест и саблю в том, что кого-бы не выбрал собор, вы измену замышлять не будете, а напротив присягнете новому царю и служить будете ревностно и твердо! — громко провозгласил Палицын, подняв над головой крест.

"Иной раз ничто так не пробуждает ревность в вере и искреннее раскаяние, как несколько сотен готовых к беспощадному бою ратников". — Так думал я, наблюдая за тем, как один за другим подходят к Палицыну казаки и, поцеловав крест, присягают будущему царю. Той ночью мы чудом прошли между двух огней, едва не начав новый виток междоусобицы. Самым сложным было, миновав заставы, увести конный регимент в кремль и устроить засаду пришедшим на соборную площадь казакам. Вельяминов тем временем со своими рейтарами проник на двор Пожарского и тайно вывез его. Таким образом, заговорщики только зря разделили силы. Еще один большой их отряд должен был направиться к моему острогу. Там должны были держать оборону, по возможности не допуская до большого кровопролития, наемники во главе с Рюминым и стрельцы Анисима. На тот случай если осаждающие полезут на рожон, там были несколько пушек способных остудить слишком горячие головы.

— Что дальше-то делать? — Проронил бледнеющий на глазах Пожарский.

— Дальше, князь, надобно побыстрее царя выбирать, пока казаки не очухались. И этих отнюдь не выпускать из кремля, тут их вожаки, без которых прочие много не навоюют. Да что с тобой?

— Худо мне, падучая мне житья не дает, вели унести меня отсюда быстрее, пока люди не видели, — пробормотал слабеющий на глазах воевода.

— Вот же пропасть, — тихо выругался я, подхватывая князя вместе с окружавшими его воинами, — ну-ка понесли, пока греха не случилось.

Ночь давно сменилась утром, а ему на смену пришел день, когда притихшие земцы, бояре и черноризцы во главе переодевшимся, наконец, митрополитом разродились списком возможных кандидатов в цари. Пожарскому было еще худо, когда этот список принесли мне. Не заглядывая в него, я спросил у бояр, не надоело ли им жить?

— Бояре, поднявшие мятеж казаки — суть волки злые, — говорил я им, словно вколачивал гвозди в головы, — их сим списком да проволочками не накормишь. Решайте сейчас, кто царем будет! Все разом и присягнете.

Стольник Траханиотов принесший мне свиток в ответ тяжко вздохнул и направился вместе с остальными земцами назад.

— Ваше королевское высочество, — обратился ко мне Кароль, — прибыл Рюмин, а с ним какие-то люди.

— Лёлик! Какого нечистого ты разводишь церемонии, скорее зови.

Первым зашел в притвор Клим, и я накинулся на него, расспрашивая, как прошла ночь, не случилось ли какой напасти и нет ли потерь.

— Все ладно, ваше высочество, спасла царица небесная, небыло боя раз всего и пугнули казаков, а до смертоубийства и не дошло вовсе. Но мы получили известия из Стокгольма, и я сразу же направился к вам.

— Известия из Стокгольма?

Следом за Рюминым зашли и разом поклонились три человека, двоих из которых я узнал. Это были мой старый знакомец Рутгер Ван Дейк и Пьер О"Коннор которому я когда-то предлагал место врача. Третий, явно шведский офицер, был мне совершенно не знаком, но судя по всему, именно он привез известия.

— Рад видеть вас господа, — кивнул я вошедшим, — надеюсь, что вы привезли мне добрые вести.

— Увы, ваше королевское высочество, — с достоинством отвечал швед, — к глубочайшему моему сожалению эти вести не так хороши. По крайней мере те которые привез я.

— Кто вы сударь?

— Меня зовут Георг Брюно, я адъютант генерала Делагарди и капитан гвардии его величества Густава Адольфа.

— Кто я вы знаете, говорите!

— Его величество с прискорбием сообщает, что его брат принц Карл Филип тяжело болен и не может быть претендентом на Московский престол. Говоря по правде, ваше высочество, я совсем не уверен, жив ли принц сейчас, ибо когда я покинул Стокгольм, положение его было самым неутешительным. Во всех храмах Швеции воздавались молитвы об исцелении юного принца, но небеса были глухи к этим мольбам.

— Ужасные известия мой друг, но что послужило причиной столь внезапной и тяжелой болезни?

— Насколько я знаю, ваше высочество, болезнь не так уж внезапна. Говорят принц Карл Филип, простудился еще осенью, когда совершал прогулку на королевской яхте. Никто не посчитал это заболевание серьезным, тем более что его высочество уже шло на поправку, но к несчастью ему стало хуже.

— Такое случается при простудных заболеваниях, мой герцог, — вступил в разговор О"Коннор, — особенно если не начать своевременного лечения.

— Совершенно верно, — подтвердил его слова Брюно, — я слышал, как придворный лекарь говорил его величеству тоже самое слово в слово. В любом случае, наш добрый король Густав Адольф полагает вашу миссию в Московии оконченной и просит вернуться. Вот его послание к вам.

Принимая в руки свиток с королевской печатью, я обернулся к Ван Дейку.

— А ты что скажешь, Рутгер?

— Я выехал несколько ранее господина Брюно, когда состояние его высочества еще не внушало таких тревог. Но я долго ожидал оказии в Новгороде, чтобы отправиться к вам, именно там мы с ним и встретились. Там же к нам присоединился и господин доктор. Я привез вам послание от вашей супруги и деньги. Даже если у вас случились здесь затруднения, вы можете вернуться.

При слове "деньги" О"Коннор заметно оживился, а при слове "вернуться" скис. "Очевидно, наш алхимик вляпался в какую-то историю", — успел подумать я, прежде чем в отворившуюся дверь, ввалился Вельяминов.

— Князь, — заговорил он горячо, — пойдем со мною, был бы Пожарский здоров, он бы сладил, а сейчас без тебя не справиться!

Проговорив это, Аникита почти схватил меня за руку и буквально поволок за собою в собор. Уже в дверях я на мгновение обернулся и увидел, как стоящие в притворе мои офицеры синхронно поклонились мне, продолжая держать в руках так и непрочитанные мною письма.

Письмо принцессы Катарины.

Возлюбленный мой супруг, великий герцог Мекленбургский Иоганн Альбрехт.

Вот уже минул год как мы с вами к огромному моему горю находимся в разлуке. До меня доходят вести о славных подвигах которые ваше королевское высочество совершило во славу шведской короны в заснеженных полях Эстляндии и дикой Московии. Это, несомненно, послужит укреплению положения нашего сына, принца Карла Густава, которого вы к моему несчастию так и до сих пор и не видели. Однако сердце мое сжимается при мыслях об опасностях, которым вы себя подвергаете в этих ужасных странах. Впрочем, я бы никогда не написала вам этих строк, если бы не печальные события о коих я полагаю необходимым поведать вашему королевскому высочеству.

Так уж случилось, что мой младший брат принц Карл Филип тяжело заболел. Говорят, что его величество рассказывал ему, как вы выходили в море на вашем корабле, как стреляли из пушек и стояли обнявшись мокрые от брызг на ветру. Боюсь, эти рассказы и послужили причиной того необдуманного поступка который совершил мой бедный брат. Вбив себе в голову, что ему необходимо побывать на настоящем боевом корабле он, обманув свою свиту и прислугу, ускользнул из дворца и тайком пробрался на один из кораблей в порту. К сожалению, обнаружили бедного мальчика лишь в море и, к тому же, едва не приняли за простого мальчишку, убежавшего из дома в поисках приключений. К счастью среди офицеров этого галиота нашелся разумный человек обративший внимание на костюм и манеры моего бедного брата и раскрывший его инкогнито. Однако пока корабль разворачивался и возвращался в Стокгольм, налетел шторм и плавание его, таким образом, затянулось. Ни что хуже всего, во время шторма наш бедный мальчик ужасно простыл, и когда его вернули во дворец у него был сильный жар.

Увы, если господь хочет наказать кого-то, то он не останавливается на полумерах! К несчастью, принятых мер для лечения принца оказалось недостаточно. Наше внимание усыпило то, что мальчик, как будто пошел на поправку и мы, впав в гордыню и невежество, возблагодарили господа. Увы, это было лишь временное облегчение и мой бедный брат свалился страдая от жестокой лихорадки.

Три дня и три ночи мы непрестанно молили бога, чтобы он сжалился над бедным моим братом, но боюсь, господь не слышит наших молитв. Тогда видя наше отчаяние, викарий архиепископа благочестивый господин Глюк, которого вы должны помнить, разъяснил нам, что возможно кара господня вызвана тем, что господу неугодны наши планы возвести на московский престол юного принца. Народы населяющие эти земли по его словам совершенно дикие и неприспособленные к цивилизации, а потому дать им государя из просвещенной Европы суть грех и заблуждение. Напротив европейским государям следовало бы объединить усилия, чтобы прекратить существование этого варварского государства.

Мой царственный брат не обратил на эти слова ни малейшего внимания, назвав их сущим вздором, и я склонна с ним согласиться в этом вопросе, но иногда в минуты душевной слабости я с ужасом думаю, а что если священник прав? Что если вы не вернетесь ко мне и нашему сыну из этой ужасной страны? И когда я думаю об этом мне становится страшно. А еще я вспоминаю, что вы, ваше королевское высочество, с самого начала были противником этого плана, хотя и взялись за его осуществление со свойственными вам энергией и распорядительностью. Ах, если бы мы с самого начала послушались вас!

Поэтому прошу вас, мой высокородный супруг, вернутся, как только обстоятельства позволят вам. Я вполне понимаю, что государственные дела требуют от сюзеренов и членов их семей известного самоотречения и готова ждать вас, сколько потребуется, но молю вас, не задерживайтесь не единой секунды сверх необходимого!

Любящая и безмерно почитающая вас супруга Катарина, принцесса шведов, готов и вендов.

Post scriptum. Что касается наших с вами финансовых и хозяйственных дел, то спешу заверить, что они идут как нельзя лучше. Кроме того, согласно полученных мною писем от нашей любезной тетушки герцогини Софии, в Шверине, Стрелице и прочих ваших амтах хозяйственные и финансовые дела также весьма хороши и находятся в полном порядке. В этих вопросах вы всегда можете положиться на меня и быть абсолютно спокойны в выполнении вашей миссии. Полагая что в далеких странствиях вы можете нуждаться в средствах я посылаю вам с вашими верным офицером известную сумму. Это самое малое, что я могу сделать для вас супруг мой и, надеюсь, вы найдете им достойное применение.

Безмерно любящая и неизменно преданная вам Катарина.

Письмо короля Густава Адольфа.

Мой дорогой друг и брат.

Мы, неизменной благосклонный к Вам, божией милостью король шведов, готов и вендов, с большим вниманием и даже восхищением следили за Вашими действиями в Эстляндии и Московии. Нисколько не сомневаясь в том, что Вы, мой друг, выполните все, что в человеческих силах в порученном Вам деле, мы с большой радостью и воодушевлением узнали что Вы, Великий Герцог, намного превзошли этот предел, и совершили подвиги равных которым не знала история со времен великих героев античности.

Увы, не Ваша вина в том, что подвиги эти не могут быть увенчаны успехом.

С прискорбием вынужден сообщить Вам, что возлюбленный брат мой принц Карл Филип тяжело заболел и не сможет стать государем в Московских землях. Зная из Ваших сообщений и отчетов иных заслуживающих полного доверия лиц, что воцарение на русском престоле короля Сигизмунда или его сына принца Владислава стало благодаря Вашим усилиям совершенно невозможным, мы со своей стороны полагаем вполне допустимым прекратить Вашу миссию.

Возвращайтесь мой друг, вас ждут Ваша семья и Ваши друзья.