Так вот — отвел я микробиологов на одной из планерок, и задал простой вопрос:
— А пенициллин можете сделать ?
— Это что-то из грибов рода Penicillum ?
— Наверное ...
— А из какого именно гриба ?
— Не знаю ...
— А для чего ? Что ожидается ?
— Антибиотик.
— "Убивающий жизнь" ? Что это ? Для консервирования ? Или ... какое-то бактериологическое оружие ... ?
— Нет — лекарство, против пневмонии и прочего ...
— Не слышали о таком ...
— Ну да — еще идут исследования.
— Хорошо, попробуем ... грибов этого вида в почве навалом ... надо будет у медиков попросить бактерий, чтобы смотреть, как на них будет воздействовать. А как вообще происходит лечение ? В человека вводится грибок ?
— Нет, грибок выделяет какое-то вещество — вот это вещество вводится в человека и убивает болезнетворные бактерии ... как-то ... тут, наверное, уже медики скажут.
— Когда надо сделать ?
— Вчера.
— Хм ... понятно.
— О! А еще — тетрациклин ... нет такого грибка ?
— Нет, не слышал.
— Жаль. А ... эм.... стрептомицин ... ?
— Да — это грибок из семейства актиномицетов. Тоже антибиотик ?
— Тоже.
— Хорошо. Но нужно подключать и медиков.
— Да, сведем с начальником медицинской службы, он выделит кого там потребуется. И прикидки по лабораториям тоже предоставьте.
— А сколько сможете выделить людей ? Надо хотя бы человек десять, лучше — пятнадцать ...
— А может — пятьсот-шестьсот ?
— Сколько ... ?!?
— Ну или тысячу ... дело очень важное.
— Настолько ?!?
— Настолько.
— Понятно. Нет, тысячу пока не надо — у вас ведь нет столько подготовленных микробиологов ? Или хотя бы лаборантов ?
— Нет.
— Значит, их надо будет готовить. Тогда для начала — человек двести. Как раз по десять учеников одному специалисту — будем натаскивать на опытах, тем более что там ничего сложного — одна внимательность, терпение и трудолюбие.
— И сколько они будут учиться ?
— Не меньше двух недель. Это если только готовить культуры и следить за условиями их роста. Да ! еще будет нужна стеклянная посуда. Тысяч двадцать хотя бы чашек ... с крышками.
— Думаю, освоим. А что — после двух недель — сможете брать уже следующих учеников ?
— Смочь-то сможем, но ведь и результаты надо будет исследовать, а тут и медики потребуются. Тут уже мы просто зашьемся, лучше бы этих первых подтягивать, ну, кто там окажется потолковее. Да мы понимаем важность дела, приложим все силы ...
— Отлично. За это вам скажут спасибо сотни и тысячи спасенных людей.
— Ух-ты ... приложим ... да ...
И ошарашенные микробиологи ушли переваривать новость, организовывать лаборатории и подбирать людей из предложенных кадровой службой кандидатов, точнее — в основном кандидаток.
Но это так — получится, не получится — неизвестно. Хотя бы попытаемся. Вот что у нас точно получится, так это развитие совхозов. Народ уже начинал шептаться, что "вот мол как их развивают, вот бы и нам так". Но пока серьезных подвижек не было — мы ведь делали только первые шаги. Хотя уже подготавливались следующие. Коровы ведь дают навоз. Он же — удобрение. Килограммов по десять в день — за год выйдет под три тонны, если учитывать, что они будут гадить и на выпасах. Причем это — по минимуму, учитывая тот скудный рацион, что мы определили им на зиму. Так-то, наверное, смогут дать и пять тонн, если не больше. Но и три тонны, если их разбавить один-к-двум торфом, даст под десять тонн удобрений. И если вносить их из расчета хотя бы двадцать тонн на гектар, то наши двадцать тысяч коровок дадут удобрений на десять тысяч гектар — треть совхозных полей. В год. А ведь его, наверное, не надо вносить каждый год. Да и количество скота еще должно увеличиться. Так что я рассчитывал на повышение урожая зерна с шести хотя бы до восьми центнеров с гектара, что дополнительно прокормит порядка тридцати тысяч человек.
А ведь еще можно добывать сапропель. Только это уже сложнее — нужны насосы и шланги, чтобы отсасывать его со дна рек и озер. Экскаваторами, наверное, копать будет менее удобно — вода создаст для ковша слишком большое сопротивление. Да и жалко расходовать их часы на добычу сапропеля, когда нам и на суше надо много копать — те же укрепления, или кюветы, чтобы сделать наши дороги проходимыми и в распутицу — сейчас мы как раз формировали несколько дорожных рот на базе осколков дорожно-эксплуатационных полков, располагавшихся в Лиде и Белостоке — до других мы не дотягивались. В них собирали дорожно-строительную технику, экскаваторы из самих частей и гражданских учреждений, технику из третьей отдельной роты механизации железно-дорожных работ, что располагалась в Барановичах — в ней ведь помимо железнодорожной была и обычная техника, да вот не успели, как задумывалось, ни развернуть роту в батальон, ни эвакуировать матчасть. Подверстали и ее. И все это железное воинство мы комплектовали личным составом, ремонтными средствами, и понемногу начинали улучшать рокадные дороги — где-то прокопать кювет, чтобы вода стекала в него с дороги, а не создавала на ней грязевые ванны, где-то укрепляли полотно щебнем или хотя бы песком. Тренировались. Могли бы, конечно, пустить эту технику на строительство тех же компостных ям и траншей, но пока рабочая сила была собрана, лучше воспользоваться ею — объемы сравнительно небольшие, чтобы из-за одной ямы гонять технику между совхозными дворами — пятьдесят-сто метров сотней человек можно прокопать за два дня, да еще заготовить дерн и глину, чтобы было чем укрывать от дождей и морозов. Торф тоже понемногу подвозили, чтобы было с чем смешивать хотя бы первые порции навоза — по зиме будем еще пополнять по мере необходимости. Тут важнее было разобраться с разбрасывателями, потому что делать это вручную, вилами — получится слишком долго. Наши механики уже взяли на обмеры парочку таких прицепных устройств и понемногу составляли производственную документацию. Если к весне удастся сделать хотя бы сотню таких механизмов, пусть и с деревянными бункерами, то можно будет считать, что механизация внесения удобрений достигнута — с производительностью десять тонн в час, с учетом загрузки трехтонных бункеров, мы бы разбросали этой сотней весь навоз за двести часов — две-три недели работы.
Но удобрение полей было не единственным направлением, по которому мы собирались двигаться в экстенсивном развитии совхозов. Другим таким направлением стала механизация работы на фермах, и прежде всего — механизированная дойка. За день одна доярка вручную может подоить десять-двенадцать коров. С доильными же аппаратами такое количество коров доится уже за час — снова механизация дает чуть ли не десятикратный прирост. Поэтому мы пошарились на местных фермах и в крестьянских дворах и отыскали там в качестве образцов для копирования несколько марок доильных аппаратов — и шведские "Альфа-Лаваль", и немецкие "Вестфаллия", нашли и установки уже советского производства — двухткатные "Темп", которые в СССР выпускали с тридцать третьего, а трехтактные — с тридцать шестого.
Но, как и обычно, найти образцы — это даже не полдела. Нехватка ресурсов, материалов, методов, как и всегда, заставила нас двигаться небольшими шажками, постоянно соотносить свои возможности с потребностями. Внедрение доильных аппаратов оказалось тестовой площадкой, на которой мы разрабатывали методы внедрения новых технологий в сельском хозяйстве. Именно этот проект сделал в дальнейшем наши совхозы действительно работающим инструментом крупнотоварного производства продуктов питания и одновременно локомотивом внедрения технологий в сельском хозяйстве — остальные формы хозяйствования уже шли по проторенным совхозами дорогам. Хотя, казалось бы, к такому результату должна была привести массовая вспашка новых полей, как наиболее видимый и осязаемый результат нашей деятельности по развитию совхозов, но нет — именно доильные аппараты, сочетающие сложные технологии и производительность, и стали тем толчком, что сдвинул лавину преобразований в сельском хозяйстве.
Ведь казалось бы — что там сложного ? Сжимай коровий сосок, веди рукой вниз — из него течет молоко. Все просто. Я ведь представлял себе процесс именно так, на основе того, что видел при ручном доении. Оказалось, доильные аппараты работают не выдавливанием, а высасыванием молока. Первые попытки ускорить и облегчить доение, предпринятые еще в девятнадцатом веке, вообще предполагали вставлять трубки в соски — эти трубки, порой даже серебряные, раздвигали сфинктер соска и молоко текло само. Только для коров это было не очень хорошо, поэтому в том же веке появились и первые аппараты для дойки посредством вакуума, точнее — разряжения воздуха — под соском создавалось такое разряжение, сфинктер не выдерживал разницы давлений, разжимался — и молоко текло вниз.
Вот по такой принципиальной схеме все доильные аппараты и работали. Разница была лишь в деталях, хотя и они были принципиальны. Так, сначала мы планировали сделать двухкамерные трехтактные доильные аппараты, как наиболее щадящие для коров. Но там требовалось много резиновых изделий, а наши резинщики сейчас были заняты освоением все новых и новых резинотехнических изделий для техники. Поэтому в начале сентября мы сделали на пробу несколько однокамерных двухтактных аппаратов, в которых каждый из четырех доильных стаканов представлял собой открытый сверху и снизу конус, который и надевался на коровий сосок. Лишь сверху была резиновая манжета, которая при откачивании воздуха из стакана прижималась к вымени и удерживала на нем стакан. Снизу подсоединялась трубка, через которую периодически откачивался воздух и одновременно текло молоко — при откачивании воздуха сосок удлинялся, упирался в стенки стакана, и дальше разрежение действовало уже только на сфинктер, который открывался и выпускал очередную порцию молока. Потом, через полсекунды-секунду вниз впускался атмосферный воздух — и сфинктер вновь сжимался, до следующего цикла. Казалось бы, все просто. Но гадские коровы имели разный размер сосков, соответственно, если для одних наши стаканы подходили нормально и не слишком их вытягивали, то для других стаканы были великоваты, соски чрезмерно оттягивались вниз — а это и болезненно для коровы, и может привести к заболеваниям, так как повреждается внутренняя ткань. К тому же сам стакан порой не позволял открываться сфинктерам полностью, отчего выдаивание было неполным и приходилось додаивать корову вручную. И если проблема с разной длиной сосков была решена изготовлением разных наборов стаканов для одного аппарата, то вторая проблема не позволяла достаточно полно механизировать дойку — она проходила всего в два-три раза быстрее, чем ручная.
Поэтому, как только к ноябрю резинотехники создали полный набор форм для использовавшейся нами техники, они приступили к разработке резиновых деталей двухкамерных доильных аппаратов. В таких аппаратах стакан содержит два объема — первый — между внешней стенкой стакана и внутренней резиновой трубкой, в которую вставляется сосок, и второй — подсосковое пространство. В первом объеме периодически возникает разрежение, во втором оно либо поддерживается постоянно, в двухтактных аппаратах, либо, в трехтактных, также чередуются то разрежение, то атмосферное давление. За счет периодически возникающей разницы давлений стенки трубки, охватывающей сосок, то сжимаются, когда в межстенное пространство впускается атмосферный воздух, а под соском — разряжение, то разжимаются под действием упругости самой резины, когда он оттуда откачивается в двухтактных. В трехтактных атмосферное давление может одновременно присутствовать в обоих объемах, но смысл не меняется — добавляется лишь стадия отдыха, когда на сосок не действует вакуум.
Так что принцип работы тот же, что и у однокамерных — раскрытие сфинктера под действием вытягивания и разрежения, но прямые, а не скошенные бока трубок уже не сдавливают сосок и тот может раскрыться полнее, что ускоряет выдаивание. Причем сами стаканы и их резиновые детали подходят как для двухтактных, так и для трехтактных аппаратов — разница будет только в механизмах, управляющих пульсациями. Но трехтактный дает соску отдохнуть, что существенно снижает риск развития болезни у коров. Правда, впуск атмосферного воздуха под сосок приводит к дополнительному загрязнению молока микробами, но совершенно незначительному — если атмосферный воздух содержит три микроба на миллилитр, то молоко — пятьдесят тысяч микробов на миллилитр, поэтому можно было бы беспокоиться только о патогенных микробах, что могут попасть из воздуха. Но если такие микробы есть — наверное, узнаем и без молока. Трехтактные имеют еще и то преимущество, что их можно передержать на вымени без вреда для коровы — удлинение сосков при двух тактах приводит к тому, что аппарат начинает наползать на соски и вымя, их сообщение с выменем нарушается и молоко перестает в них поступать — происходит недодаивание, а то и травмы.
Дальнейшие испытания выявили еще одну особенность машинного доения — пульсирующие резиновые детали начинали выходить из строя — они трескались, становились жесткими, травмировали коров. Получалось, что эти детали были расходным материалом — именно поэтому первые полгода, до получения новых урожаев каучука с кок-сагызовых и гваюловых совхозных полей, мы массово применяли однокамерные аппараты. Позднее выяснилось, что за счет введения третьего такта отдыха резиновые трубки на трехтактных аппаратах изнашиваются медленнее, что стало еще одним доводом в пользу использования именно трехтактных аппаратов.
Все эти тонкости выявлялись постепенно — практически для всех это было новым делом. Тут-то и начали проявляться особенности людей. Ведь без натурных испытаний, экспериментов, полезность аппарата будет непонятна. Без предложений и замечаний конкретных пользователей будет непонятно — все ли мы учли, нельзя ли что-то улучшить. И тут без доярок было не обойтись. Кто-то отнесся к новой нагрузке с энтузиазмом, кто-то — с прохладцей или даже негативно — все это мы старались отследить, учесть, нивелировать. Так, освоение новой техники требует сил и времени, которое надо отнять от своей непосредственной работы. И пусть после этого она и улучшится, но время-то нужно уделить именно сейчас. И когда дело новое и неизвестное — возрастает риск того, что это время будет потрачено впустую. То есть работнику надо как-то компенсировать потери — в той же зарплате, что он недополучит, пока будет изучать новую технику.
Ладно, ввели оплату этого времени исходя из среднего заработка за прошедшие три месяца, тем более что речь шла о трех-четырех днях, к тому же часть этого времени человек снова станет работать. Ну да ладно — пусть получит побольше. Хорошо, дело сдвинулось. Но мы заметили, что некоторые работницы буквально насилуют коров новыми аппаратами, выдаивая их насухо, оставляя работать долго даже когда молоко уже не идет — не следят, заразы. А ведь сухое доение травмирует соски, приводит к болезням, но, что тоже немаловажно — еще до проявления болезней корова начинает отрицательно относиться к машинному доению, аппарат ее пугает, соответственно, она может вообще не даться себя доить. Естественно, доярка сразу же начинает валить вину на сам аппарат, но тут-то мы сразу указываем на других, что нормально пользуются новой техникой и их коровы доятся хорошо. К счастью, таких случаев было немного, но мы все-равно ввели штрафы за то, что корова перестанет доиться, хотя она может это делать и под другим причинам, но тут уж будем разбираться в конкретных случаях, нам сейчас было главным запустить процесс и не подрубить его на корню плохими слухами, что "доилки портят коров" — мы специально разобрали несколько таких примеров в прессе, без указания имен, но с указанием размеров штрафов и повторением правильного режима доения.
Ладно, этот момент как-то урегулировали, стали доить нормально. Но нам-то ведь надо большего ! Нам нужны замечания и предложения ! Конечно, находились энтузиасты, которые сами их вносили, но мы решили еще и простимулировать этот процесс — стали доплачивать за каждое замечание и предложение, и в повышенном размере — за те, что позволили повысить качество конструкции, изготовления, удобство работы. Вскоре народ это дело прочухал, и они стали приносить замечания и предложения, чуть ли не откопированные под копирку. Жулики ! Грабят ! Но не сильно, поэтому по первым случаям мы, конечно же, премии выплатили — пусть и в убыток, только чтобы сохранить доверие. Но и правила изменили — если предложение или замечание часто повторяется у разных людей — премия меньше, если меньше повторяется — больше, если же поступило что-то уникальное — еще больше. Потом подумали, и разделили премию на части — сразу выплачивается где-то десятая часть, если новшество решили внедрить — треть, а если оно оказалось удачным — оставшуюся часть — Комитет по изобретательству и рационализации — КомИР — отслеживал такие вещи. Большинство любителей дармовщинки отпало — суета не стоила затрат даже на написание списка, из таких остались разве что единицы, действовавшие из спортивного интереса — "копеечку, да урву". Но все-таки подавляющее большинство тех, кто продолжал вносить предложения, были истинными энтузиастами — они-то и стали получать большую часть премий за улучшение конструкции. Цены пока установили фиксированные, хотя и с градациями по степени важности, которая пока определялась достаточно произвольно — еще подумаем и над процессом согласования с рационализатором — вдруг оценщики что-то пропустили ? — и над привязкой к полученной выгоде. К тому же вознаграждение было не только денежным — мы популяризировали широкое движение рационализаторов, печатая в прессе сообщения и статьи либо о самих улучшениях, с упоминанием персоналий, либо же статьи о самих о рационализаторах. Заодно с получением массы рацпредложений мы таким образом рекламировали это дело и у молодого поколения, которое видело, что за дельные мысли и хвалят, и платят.
Существенную роль играло само мастерство доярок. Я-то считал, что для надоев важен только корм, а уж доить-то — чего там мудреного — знай себе дергай вверх-вниз. Нет, все тоже непросто. Например, чтобы корова начала доиться, надо помассировать ей вымя — иначе она может не пустить молоко в соски, они останутся пустыми, и дойки не будет. Ведь и теленок, чтобы покормиться, толкает мамку лбом в вымя — по сути, массирует его. При таком массировании в гипофиз поступает сигнал и в кровь выделяется окситоцин, под его действием мышцы расслабляются, и молоко начинает перемещаться под действием силы тяжести в нижние отделы молочной железы, а уже оттуда — к соскам. Если же корова испугана, нервничает, если ей больно — в кровь поступает адреналин, который блокирует действие окситоцина. Поэтому-то хорошие доярки и погладят корову, и дадут ей вкусняшку, и поговорят с ней ласково, и мух отгонят, чтобы не нервировали — в общем, проведут подготовку, во время которой успокоят корову. Но и потом чутко следят за ее состоянием — не становится ли ей больно, а если становится — снова погладят-успокоят — естественно, с таким подходом корова дает больше молока — просто ее альвеолы дольше разжаты — чистая физиология, но которую еще надо уметь пробудить. Сам окситоцин действует недолго — пять-шесть минут, поэтому доить надо быстро, а если корова недодоена — снова помассировать вымя и продолжить — тут уж машинная дойка позволяла все получить без повторных заходов. Но и количество доек влияет на объем молока — ведь чем меньше молока находится в вымени, тем активнее работают молочные железы, и наоборот — заполненное вымя дает сигнал, что молока вырабатывать не надо. Так что переход на трех-, а то и четырехразовое доение увеличивает выход молока процентов на десять-двадцать при той же кормежке (естественно, если для этого хватает питания). Из таких объяснений я и начал понимать, что да — многое зависит и от доярки.
И именно такие, ответственные к своему делу, и выдавали основной объем рацпредложений — добавить регуляторы давления, чтобы подстраивать режим работы под конкретную корову, повысить верхнюю границу диапазона пульсаций с шестидесяти до ста, а то и ста двадцати, чтобы увеличить скорость доения тугодойных коров, хотя обычно их отдавали в крестьянские личные хозяйства; то попросят добавить регулятор соотношения фаз и затем поиграются с ними, подбирая их под каждую корову. И по каждому рацпредложению — отчеты, доклады, новые рацпредложения. Работа шла, причем не только со стороны непосредственных исполнителей, но и со стороны науки. Так, увеличив с их подачи продолжительность искусственного освещения на фермах до шестнадцати часов, мы получили прибавку молока в среднем в пять процентов — просто позднее стал вырабатываться мелатонин, который тормозит все процессы в организме. Снова обычная биохимия, которой можно управлять. А биохомики не унимались, ставя эксперименты по режимам питания — какие микроэлементы влияют на продуктивность коров, жирность и вкусовые качества молока — работа была объемная, не на один год, но широкая выборка, которую предоставляли совхозные фермы, позволила в дальнейшем довольно быстро выявить основные зависимости — ученые получали прибавки в зарплате и звания, совхозники — дополнительные деньги, государство — молоко. Совхозы и в самом деле становились научной площадкой, демонстрировавшей правильность тезисов о производительной силе науки.
